Ветер задувал с улицы и раскачивал лампады. Вокруг никого не было. Дед Семен направился к выходу, но тут в церковь вбежали Ирина и Юра. Ира прихрамывала.
Юра прислонился спиной к стене.
– Мишку убили, – он заплакал.
– Как?!. – Абатуров вздрогнул. – Как убили?!.
– Он мне жизнь спас… – он вытащил из-за пазухи шкатулку, – и шкатулку сберег… А они, сволочи, накинулись и… – Юра закрыл лицо ладонями и зарыдал.
На улице толпились монстры. Они заглядывали сквозь дверной проем в церковь, но заходить не решались. Святая церковь оставалась святой и без двери.
Но без двери было как-то психологически беспокойно.
– Надо бы поставить, – Абатуров подошел к двери и попробовал ее приподнять. – А то… как-то не то… Тяжелая… А где Леонид-то?
– Мы его не видели, – ответила Ирина и огляделась. Кто-то застонал под лестницей…


– 2 –

Григорий Дроздов в полку был самым старым летчиком. Ему было уже за сорок. Но крепкое здоровье позволяло Дроздову до сих пор проходить ежегодные медкомиссии и летать. Конечно, перегрузки легче переносить, когда тебе за двадцать, а не сорок, и всё же… Всё же Дроздов летал и собирался летать еще лет пять, как минимум. Он любил свое дело – дело, которому посвятил жизнь. Не в высоком смысле посвятил, а просто посвятил всю жизнь. Как поступил после школы в летное училище, так всю жизнь потом и летал, и до сих пор летает. И дальше хотел бы летать. Это во-первых… А во-вторых, Дроздов не представлял себе, чем он будет заниматься, когда его спишут. Думать об этом было хуже всего. Когда Григорий видел, как люди его поколения и профессии, ряженные в дурацкий камуфляж, охраняют сраные киоски, ему делалось дурно. Неужели и он, Григорий Дроздов, дойдет до такой жизни?! Нет уж! Лучше разбиться, испытывая самолеты, чем дожить до такого… Лучше смерть, чем бесчестие. Лучше вообще про такое и не думать даже. Лучше летать, пока летаешь, и ни о чем не думать… О плохом-то, само собой, лучше не думать… а вот о том, как сделать так, чтобы плохого не случилось, вот об этом, конечно, надо думать… и не только даже думать, но и делать… что-то… в этом направлении… И Дроздов делал. Не только думал, но и делал. Он старался поддерживать себя в хорошей физической форме, чтобы не дать себя списать по состоянию здоровья. Он не пил, не курил, занимался спортом, каждое утро делал силовую гимнастику, бегал вокруг гарнизона пятнадцать километров, зимой моржевал и не ел продукты с повышенным содержанием холестерина. В армрейслинге, в боксе и восточных единоборствах Дроздову равных в полку не было. Бегал и плавал он быстрее всех. Подтягивался на турнике. И хоть он никогда не хвастал, но, по-хорошему, палок бабам мог накидать побольше многих. Дроздов, как другие, не болтал на каждом углу, кого он трахнул и сколько раз. А трахнул-то он за свою жизнь много кого. Григорий любил это делать и умел, и этим доказывал себе, что он всегда в отличной форме. Женщины чувствовали это и тянулись к нему сами. Сами с волосами… Ха!.. В этом полку Дроздов служил уже седьмой год, и у него было множество секретов. Никто, кроме него, не знал, сколько чужих офицерских жен разделили с ним постель. Почти никто не ушел от него. Даже жена Вани Киселева, которого они теперь разыскивали, не устояла. А жену Вани Киселева многие офицеры пытались уговорить, и никому она не дала, потому что такая… принципиальная. Вот только перед Дроздовым и не устояла. И то всего один раз. Хорошая женщина. Всем бы такую жену. Григорию стало неудобно, что вот Ваня пропал, и он его теперь разыскивает, а сам еще его жену напялил. Как-то не вяжется одно с другим. Дроздов дал себе слово больше с Юлей не связываться, и стал думать дальше уже другие мысли про других женщин… Даже жена Иншакова, которая была на пять лет старше Дроздова, и та не устояла. И как-то так у Григория это всё тактично выходило, что ни одна баба не догадывалась, что она у него не одна. Даже его собственная жена за столько лет совместной жизни ни разу ничего не заподозрила. Дроздов относил это не только на счет умелой конспирации, но и на счет своих мощных сексуальных возможностей, – вернувшись от любовницы, он мог, как ни в чем не бывало, всю ночь заниматься сексом с женой, а утром забежать к соседке и вставить ей пистон на завтрак. Дроздов, в целом, чувствовал себя молодцом и считал, что живет правильно, как положено жить мужчине. И еще одна мысль давала ему надежду на будущее. Дроздов считал, что с его подготовкой и возможностями он может запросто устроиться после отставки в гражданскую авиацию. Конечно, это не совсем то, что летать на истребителях, но все-таки в тысячу раз лучше, чем охранять пивные ларьки. Конечно, теперь не так просто, как раньше, устроиться гражданским летчиком, но у Дроздова было много друзей, и он знал, что друзья ему помогут. Тот же Иншаков, у которого в Москве связи, обязательно порекомендует Григория в какой-нибудь авиаотряд. А рекомендация Германа Васильевича дорогого стоит. Мало кто в авиации не знает, кто такой Иншаков. В последнее время Дроздов очень тактично свел на нет интимные встречи с его женой. Так, на всякий случай. Зачем нарываться? Как будто других женщин нету! Два дня назад она ему позвонила и предложила встретиться на квартире у подруги, а он под уважительным предлогом отказался. Потом положил трубку, подошел к зеркалу, посмотрел на себя и сказал:
– Григорий Дроздов – мужчина с головой! – вытащил из кармана железную расческу, провел ею по волосам, продул и определил на место…
Григорий летел в темном тамбовском небе и чувствовал себя так, как всегда чувствовал себя в полете – бодро и уверенно. Он знал машину, как себя, и машина слушалась его беспрекословно.
– Григорий! – услышал Дроздов в наушниках голос Петра Сухофрукта.
– Слушаю, – ответил Дроздов.
– Фух! – Сухофрукт облегченно выдохнул. – Хоть ты отозвался! Что там происходит, курва мать?! Ни с кем связаться не могу! Какие-то обрывки разговоров долетают… Какая-то петрушка… Понять ничего не могу!..
Уже несколько минут Дроздов тоже не мог ни с кем связаться, но не паниковал. Машину он знает, местность знает, горючего достаточно. Чего паниковать? И у остальных такая же ситуация. Чего такого с ними произойти могло? Просто какие-то неполадки со связью. Может, буря магнитная или еще какая хрень в этом роде… Однако он тоже слышал обрывки непонятных разговоров…
– Видел сияния какие-то, – продолжал говорить Сухофрукт, – вроде пожара… Как бы это… не долбанулся кто из наших… Поворачиваем туда, разберемся что к чему…
– Добро, – Григорий развернул самолет…
Петро – прекрасный парень, – подумал он. – Только с женой ему не повезло. Такая стервоза! Я бы с такой давно развелся… Правду сказать, по части секса у нее всё в порядке. В таких делах стервозность – вроде острой приправы… Хотя у меня и без приправы крепко стоит…
Дроздов увидел что-то впереди на земле. Что-то там то ли светилось, то ли горело – с такой высоты разобрать было сложно.
– Петро! Прием! – Дроздов хотел сообщить Сухофрукту, что он что-то видит и намеревается опуститься пониже, чтобы посмотреть поближе. Сухофрукт молчал. – Петро! Как слышно меня?! Прием. – Никакого ответа. Тьфу!.. Связь опять отъехала.
Георгий сделал еще несколько безуспешных попыток. Ладно. Свяжусь позже.
Самолет пошел на снижение. На земле что-то горело. И неслабо горело.
– Что-то не так, – сказал Дроздов вслух. – Разберемся.

Глава десятая
ЕСТЬ ЛЮДИ… И СТРАНЫ… ГДЕ МНОГО БАКСОВ НИЧЕГО НЕ ЗНАЧАТ

Я Эль Койот! Кто против меня, тот покойник!
Майн Рид. Всадник без головы


– 1 –

Когда кончились патроны, Коновалов понял, что пропал. Монстров было слишком много, а у него сломаны ноги. Мишке отчаянно не хотелось умирать, но еще больше не хотелось превращаться в такого вот гада с зубами. Это было хуже смерти, хуже всего. Мишка не мог согласиться, что после всего, что он сделал хорошего за последние дни, он попадет в ад, потеряет душу и станет таким же кровососом, как Колчан. Что же делать?! Монстры окружили Мишку плотным кольцом, и один подошел уже настолько близко, что Мишка смог до него достать прикладом автомата. Голова упыря слетела с плеч и отскочила назад. Монстры остановились, но тут же двинулись обратно на Мишку. Мишка снова ударил прикладом. Еще одна голова полетела с плеч.
Мишка занес над головой автомат, и в это мгновение мир остановился. Остановилось время. Мишка застыл с поднятым над головой автоматом. И всё вокруг застыло, как на картине «Оборона Севастополя». Мишка стоял, как матрос на картине, а монстры стояли, как фашисты.
Из церкви вышел Илья Пророк. Он спустился по ступенькам, протиснулся между монстрами, подошел к Мишке.
– Мишка, – сказал святой неземным голосом, – у тебя в правом кармане лежит пилюля, которая поможет тебе. Только ты поторопись… – Илья пошел обратно к церкви. У порога он остановился и вздохнул. – Не устоит храм-то… Не устоит… Но вера устоит… – Святой повернулся к Мишке, перекрестил его и скрылся внутри.
Тут же всё вокруг задвигалось. Мишкина рука с автоматом опустилась на голову упыря и снесла ее с плеч. Мишка отбросил автомат, сунул руку в карман и нащупал там какой-то цилиндрик. Вытащил. На ладони лежала серебряная пуля. Мишка сунул ее в рот и попытался проглотить. Но с первого раза у него не вышло и его чуть не вырвало. Мишка отбил кулаком упыря и проглотил пулю. Слава Богу! Теперь всё нормально! – успел подумать он.
Со всех сторон в Мишку вонзились бесовские челюсти и когти. Мишка узнал Дегенгарда с неестественно выросшими клыками…


– 2 –

Мишка мчался на мотоцикле. Ветер ворошил его русые волосы. Мишка выжимал ручку газа, и мотоцикл с ревом летел вперед, пожирая километры гладкой заграничной автострады. По обочинам мелькали пальмы, кактусы и пирамидальные тополя. В коляске сидела Забина. В темных очках, в короткой кожаной юбке, в кожаном лифчике и красной кожаной косынке на голове. Она улыбалась. Мишка показал Забине большой палец и спросил по-немецки:
– Гут?
Забина тоже показала большой палец:
– И а! И а! Зер гут!
Мишка увидел впереди дорожный знак Нож-Вилка. В животе заурчало.
– О! – сказал он. – Эссен! Куры-млеко-яйки-брод! Вир эссен зих? – спросил он Забину.
– На! Иа! Их мехте эссен! – Забина закивала головой. – Натурлих! Зер эссен!
У Мишки встал.
– Натурлих, – конечно, по-нашему, – перевел он.
– Ко-онэилно-о, – немка заулыбалась.
– На! На! Ты все равно по-своему лучше говори, мне так больше нравится.
– Йа! На! Их либе дих!
– Вундерба, – Мишка почувствовал в штанах такое напряжение, что ему стало неудобно сидеть на мотоцикле.
– Их либе дих тоже!.. Слышишь? Тоже их либе! – От своего незаконного отца Семена Абатурова Мишка унаследовал страсть к немкам, а немецкий язык и немецкий акцент действовали на него, как валерьянка на кота.
– Мъишъка! Мъишька! – Забина показала пальцем в сторону. – Дер гроссишен бассейн! Фу! – она помахала на себя ладошкой.
– Иа! Иа! Жарко! – Мишка свернул с дороги на пляж.
Они подъехали к морю. По морю плавали яхты, парусники и серфинги. Мишка слез с мотоцикла и пристегнул его цепочкой к пальме. Рядом упал кокос. Мишка задрал голову
– сверху на пальме сидела красножопая обезьяна.
– Эй, Баунти! Кидай еще!
Обезьяна оторвала еще орех и кинула. Мишка поймал.
– Данке шон, мартышкин! Ауфидерзейн!
Забина сидела в коляске, зажмурившись и подставив лицо солнцу.
– Битте, фрау! – Мишка поставил на коляску орех. Забина открыла глаза, увидела кокос и захлопала в ладоши:
– Их мёхте дранк битте! – она пощелкала пальцем по горлу, как научил ее Мишка.
– Момент! – Мишка вытащил из-под сиденья монтировку и врезал ею по ореху. Орех раскололся на две половинки, из которых бызнул, как в рекламе, прозрачный сок кокоса. Мишка ловко перевернул половинки донышками вниз и протянул одну Забине. – За… либер! Тут?
– Гут!
Они чокнулись и выпили из кокосов.
– Шон! – Забина облизнула губы. Мишка вытащил ножик и срезал мякоть.
– На, поешь… эссен для аппетита… фюр аппетит… Яволь?
Немка скушала.
– Пошли купаться… Ком цу мир дер ватер… – Мишка разделся и остался в одних плавках-шортах «Адидас».
Забина тоже разделась. На ней был розовый открытый купальник.
– Мьишька, ду бист шон унд крафт менил, – она потрогала Мишкины мускулы, провела рукой по волосам на его груди и застонала.
У Мишки от ее слов и от вложенного в них смысла встал так, что на плавках чуть не лопнула резинка. Забина увидела, как Мишка возбужден, и ее рука ухватила его за выпуклость.
– Штейт ауф, – Мишка посмотрел по сторонам. Недалеко сидели какие-то отдыхающие… Мишка отвел руку Забины и показал на них:
– Алее, – он взял половину ореха и надел на выпуклость. – Тропический гондон.
Забина засмеялась, хоть Мишка сказал и по-русски. Держась за руки, они побежали купаться.
Забина зашла по колено и поежилась. Мишка разбежался и нырнул. Он проплыл под водой с открытыми глазами двадцать метров. Вода была такая прозрачная, что Мишка видел каждый камешек. Мимо проплывали красивые рыбы, по дну ползали огромные крабы. Перед Мишкиным носом проплыла здоровенная морская черепаха с хвостом. Мишка ухватил ее за панцирь и развернул в сторону Забины. Мишка представил, как он эффектно сейчас вынырнет, перед Заби-
ной на черепахе. Он вынырнул прямо рядом перед ней. Заби-на завизжала и отскочила назад. Мишка засмеялся. Он усадил немку на черепаху и покатал вдоль берега. Потом они отпустили морское животное и немного поплавали. Мишка нырял вокруг Забины, хватал ее под водой за пятки и шутил, сдергивая с нее трусы. Забина взвизгивала и хохотала. Мимо на водном мотоцикле промчался какой-то пижон. Миигке тоже захотелось покататься на такой же херовине. Они вылезли на берег и пошли к месту, где выдавали мотоциклы.
На берегу в пластмассовом кресле сидел мужик в кепке козырьком назад.
– Гутен морген! Шпрехен зи дойч? – спросил Мишка у мужика.
Мужик приподнял темные очки и оглядел Мишку с ног до головы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84