ГЛАВА IX. Открытие
Доминик шел медленно, всячески оберегая раненого от резких толчков и, несмотря на горячее желание как можно скорее попасть на ранчо, не понукал лошадь. Дорога была ухабистой, трудно проходимой, и он не хотел рисковать.
Поэтому радости молодого человека не было предела, когда, приблизившись к ранчо, он увидел, что кто-то бежит ему навстречу.
— Эй! — крикнул Доминик. — Идите же скорее! Я вас заждался!
— Что это значит, Доминик? — спросил Оливье по-французски. — Зачем это вам понадобились?
— Ослепли вы что ли? Не видите разве, что я везу раненого?
— Раненого! — вскричал Оливье, сразу очутившись рядом с молодым человеком. — О каком еще раненом вы говорите?
О том, которого я хорошо ли, плохо ли привез на своем коне и которого с великим удовольствием увидел бы в хорошей постели, что ему крайне необходимо. Ведь он чудом остался жив!
Оливье молча поднял сарапе, наброшенное на лицо раненого, и долго на него смотрел с выражением ужаса, скорби, гнева и досады.
Мертвенная бледность покрыла лицо Оливье, дрожь пробежала по телу, глаза, устремленные на раненого, метали молнии.
— О! — сдавленным голосом произнес Оливье. — Этот человек жив! Я не мог ошибиться. Это он! Он!
Доминик, недоумевая, смотрел на Оливье, не зная, что и думать.
Потом с гневом произнес:
— Что все это значит? Я спасаю человека. Бог знает, с какими трудностями привожу его сюда, а меня вот как встречают!
— Радуйся, — с горечью сказал Оливье, — ты совершил доброе дело, с чем тебя и поздравляю. Скоро ты увидишь плоды своих забот.
— Ничего не понимаю! — вскричал молодой человек.
— Зачем тебе понимать, бедный мальчик! — Оливье пожал плечами. — Ты поступил по велению сердца без всяких раздумий. Мне не в чем тебя упрекнуть. И я не стану ничего объяснять.
— Вы должны объяснить!
— Ты знаешь этого человека?
— Откуда я могу его знать?
— А раз не знаешь, зачем привез на ранчо, никого не предупредив?
— Все очень просто. Я возвращался из Чолулы, когда нашел его умирающим на дороге. Разве не должен был я из человеколюбия оказать ему помощь? Ведь он — христианин!
— Да, да, — с иронией ответил Оливье, — ты поступил благородно. — И уже совсем другим тоном добавил: — Это краснокожие, среди которых ты жил, научили тебя милосердию? — И, не дав Доминику слова сказать, произнес: — Ты совершил недоброе дело, но хватит об этом: что сделано, то сделано. Лопес проводит его в подземелье, и о нем позаботятся. Иди, Лопес, не теряй времени, а я поговорю с Домиником.
Доминик между тем уже раскаивался в том, что так легко поддался жалости и спас совершенно незнакомого ему человека.
После ухода Лопеса Оливье долго молчал, погруженный в свои думы, потом наконец сказал:
— Ты говорил с ним?
— Так, урывками.
— И что он тебе сказал?
— Сказал, что стал жертвой нападения.
— Больше ничего?
— Почти ничего.
— Назвал он тебе свое имя?
— Я не спрашивал.
— Но он должен был себя назвать.
— Пожалуй, да. Он еще сказал, что недавно прибыл в Веракрус, откуда и ехал в Мексику, и по дороге на него напали разбойники.
— А кто он, этого от тоже не говорил?
— Нет, ни слова.
— Выслушай же меня, Доминик, и не сердись за то, что я скажу.
— От вас, господин Оливье, я готов выслушать все что угодно.
— Помнишь, как мы познакомились?
— Помню, хотя был тогда совсем ребенком, несчастным и больным, умирал с голоду на улицах Мексики. Вы сжалились надо мной, одели и накормили. Потом обучили грамоте.
— Дальше, дальше.
— Вы отыскали моих родителей, точнее, людей, меня воспитавших.
— Дальше?
— Что было дальше, вы знаете не хуже меня, господин Оливье.
— Возможно, но я хочу, чтобы ты все это сейчас повторил.
— Как вам будет угодно. Однажды вы пришли на ранчо и увели меня в Сонору и Техас, где мы охотились на бизонов. А через два или три года благодаря вам меня усыновило племя команчей. Вы приказали мне жить в прериях и вести жизнь охотника, пока не заберете снова к себе.
— Память у тебя, я смотрю, хорошая, — заметил Оливье. — Продолжай!
— Я остался жить с индейцами, охотился. Полгода назад вы приехали на берег Рио-Джила, где я тогда находился, и велели, мне следовать за вами. Я повиновался беспрекословно. Разве я не принадлежу вам душой и телом?
— И сейчас тоже?
— Разумеется! Вы мой единственный друг!
— Благодарю. Ты будешь мне и впредь повиноваться?
— Не колеблясь, клянусь!
— Это я и хотел узнать. А теперь слушай меня внимательно. Человек, которому ты по глупости помог, именно по глупости, прости меня за это слово, солгал тебе — все от начала до конца. Он пробыл в Мексике не несколько дней, а почти восемь месяцев. Живет в Пуэбло, был осужден на смерть теми, кто имел на это право и кого он хорошо знал. Ему вручили шпагу и дали возможность защищаться, он пал в честном бою. Никто его не грабил, потому что он имел дело не с разбойниками, а с честными людьми.
— О! — воскликнул молодой человек. — Это меняет дело.
— А теперь скажи, связал ты себя с ним каким-нибудь обещанием?
— Что вы имеете в виду?
— Этот человек просил тебя о помощи, не правда ли?
— Да, господин Оливье!
— Что ты ему ответил?
— Обещал помочь. Я не мог поступить иначе, учитывая его состояние.
— Чем помочь? Вылечить?
— Ну да?
— Больше ничего?
— Нет!
— Значит, если он выздоровеет, в чем я очень сомневаюсь, ты ничем не будешь с ним связан?
— Ничем, господин Оливье!
— Ну, тогда полбеды.
— Я вас совершенно не понимаю!
— Радуйся, Доминик, потому что его вряд ли удастся спасти.
— Чему же тут радоваться?
— Человек этот — твой заклятый враг.
— Враг? — не веря своим ушам вскричал молодой человек. — Но мы не знаем друг друга!
— Это ты так думаешь, мой бедный друг, но верь мне, я говорю тебе правду.
— Это странно.
— Да, странно, и тем не менее это так.
— Что же делать?
— Предоставь действовать мне. Я приехал сегодня на ранчо сообщить тебе, что твой заклятый враг мертв. Но, может быть, что Бог ни делает, все к лучшему. Пути господни неисповедимы.
— Что же вы намерены делать?
— Поручить твоего раненого заботам Лопеса. Он останется в подземелье. Но ты его больше не увидишь. Так будет лучше. По крайней мере сейчас. Даю тебе слово сделать все, что будет необходимо. Раненый ни в чем не будет знать нужды.
— Вполне полагаюсь на вас, господин Оливье. Но что будет, когда он выздоровеет?
— Мы отпустим его. Он не наш пленник. А если понадобится — найдем. Никто на ранчо не должен спускаться в подземелье.
— Скажите об этом вы, мне бы не хотелось!
— Скажу. Да я и сам не собираюсь с ним видеться.
— Вы больше ничего не хотите мне сказать?
— Хочу сообщить, что увезу тебя на некоторое время отсюда.
— И далеко мы отправимся?
— Увидишь, а пока собирайся в путь.
— Я готов, — ответил Доминик.
— Зато я не готов. Надо отдать кое-какие распоряжения Лопесу насчет раненого.
— А я должен попрощаться со всеми.
— Непременно, ведь неизвестно, когда мы вернемся.
— Вероятно, мы едем охотиться?
— Охотиться, — сказал Оливье, загадочно улыбаясь, — но не так, как обычно.
— Согласен. Мне все равно. Как скажете, так и будет.
— Хотел бы на это надеяться, — произнес Оливье и заторопил Доминика:
— Иди, собирайся, мы и так много времени потеряли.
Оливье спустился в подземелье, а Доминик пошел на ранчо. Луис и обе женщины ждали его, горя любопытством, им хотелось узнать, о чем шел разговор. Но Доминик не выдал тайны, недаром он долго жил в прериях. Напрасно старались женщины и отец хоть что-нибудь выведать.
Завтрак уже стоял на столе.
Молодой человек сел за стол. Во время еды он объявил о своем отъезде.
Луис на это ничего не сказал, он привык к частым отлучкам сына.
Вскоре пришел Оливье. Доминик стал прощаться с родными.
— Вы увозите его? — спросил Луис.
— Да, — ответил Оливье, — ненадолго. — Мы едем на юг.
— Будьте осторожны, — заметила с беспокойством Луиза. — Там кишмя кишат разбойники.
— Не волнуйся, сестренка, — сказал Доминик, обнимая девушку, — все будет в порядке.
— Я бы предпочла, чтобы ты не уезжал, Доминик! — грустно ответила Луиза.
— Ну, ну, — весело произнес Оливье. — Не тревожьтесь. Я привезу его вам целым и невредимым.
При этих словах все немного приободрились, и Оливье с Домиником покинули ранчо.
Последний раз помахав на прощание рукой, они вскочили на коней и умчались в сторону Веракруса.
— Значит, мы едем на юг? — спросил Доминик.
— Нет, — ответил Оливье. — Гораздо ближе, на одну гасиенду в нескольких лье отсюда. Хочу кое с кем тебя познакомить.
— Зачем? Я не нуждаюсь в новых знакомствах!
— Знакомство полезное.
— Тогда дело другое. Признаться, я не очень люблю мексиканцев.
— Но тебя познакомят с французом.
— Кто познакомит? Разве не вы?
— Нет, другой человек, ты его знаешь и даже питаешь к нему симпатию.
— Кто же это, позвольте узнать?
— Лео Карраль.
— Мажордом гасиенды дель Ареналь?
— Он самый.
— Так мы едем на гасиенду?
— В ее окрестности. Я назначил мажордому встречу, он ждет меня.
— Я буду рад повидаться с Лео Карралем. Он — прекрасный товарищ.
— И человек с сердцем и честью! — добавил Оливье.
ГЛАВА X. Свидание
Донья Долорес держалась с графом де ля Соль до того холодно, что о свадьбе и думать было нечего. Очень вежливая, даже любезная, она повела себя так, что граф вынужден был оставаться в рамках строгих приличии, не позволяя себе даже намека на вольность. Каково же было его удивление, когда девушка прислала ему письмо с просьбой прийти на свидание. Граф представить себе не мог, что побудило донью Долорес так поступить, и он терялся в догадках, тем более после того, что увидел ночью.
Терзаемый любопытством, молодой человек насилу дождался назначенного часа, хотя не хотел себе в этом признаться.
Случись такое во Франции, он знал бы, как себя вести.
Но холодность доньи Долорес и ночная сцена, свидетелем которой граф невольно оказался, исключали всякую мысль о любовном свидании. Может быть, девушка попросит его немедленно уехать, отказавшись от ее руки?
Поистине противоречив человек по своей природе. Граф, которому претил предстоящий брак и который твердо решил объясниться по этому поводу с доном Андресом де ля Крус, чтобы все кончить и поскорее вернуться во Францию, сейчас был неприятно поражен таким оборотом дела и испытывал гнев и стыд. В нем заговорило оскорбленное самолюбие.
Он, граф Людовик де ля Соль, молодой, красивый, богатый, известный своим умом и элегантностью, член жокей-клуба, законодатель мод, победитель женских сердец, славившийся на весь Париж, не вызвал в этой провинциалке ничего, кроме неприязни и холодного равнодушия. Было отчего прийти в отчаяние. На какой-то момент граф даже вообразил, что влюблен в кузину, готов был поклясться, что останется глух к ее мольбам и слезам и потребует немедленного заключения брака.
Но в следующую секунду настроение его изменилось. Он бросил взгляд в зеркало, довольно улыбнулся и подумал, что бедную кузину можно только пожалеть.
Она не сумела оценить всех его достоинств, помешало дурное воспитание, упустила свое счастье, променяв графа бог знает на кого.
Граф пересек двор и направился в комнаты доньи Долорес.
Во дворе он заметил оседланных лошадей, но не придал этому никакого значения.
У дверей стояла индианка с неправильными чертами лица, но хорошенькая. Она с улыбкой поклонилась графу и жестом пригласила его войти.
Граф последовал за служанкой. Они прошли несколько со вкусом обставленных комнат, наконец, служанка подняла занавеску из белого шелка с вышитыми по краям большими цветами и, не говоря ни слова, ввела графа в прелестный будуар, убранный в китайском стиле.
Донья Долорес полулежала в гамаке и, весело смеясь, дразнила маленького толстого попугайчика. Ни разу граф не видел кузину такой прекрасной. Поклонившись, он замер на пороге с выражением такого неподдельного восхищения, что донья Долорес разразилась громким смехом.
— Простите, кузен, — произнесла она, — но у вас такое лицо, что я не могла удержаться!
— Смейтесь, смейтесь, кузина, — сказал молодой человек веселым тоном, которого никак от себя не ожидал. — Я счастлив, что вижу вас в добром расположении духа.
— Идите же сюда, кузен, садитесь на эту бутакку, рядом со мной, — и она указала своим розовым пальчиком на кресло.
Молодой человек сел и обратился к девушке:
— Кузина, — сказал он, — я явился по вашему приглашению, которым вы меня удостоили.
— Благодарю вас за любезность, и особенно за точность, кузен! — ответила донья Долорес.
— Я готов выполнить любое ваше желание, кузина, но, к сожалению, мне редко выпадает счастье видеть вас.
— Это упрек, кузен?
— О нет! Я не смею вас ни в чем упрекать, располагайте мною, как вам будет угодно.
— О, дорогой кузен! Если бы мне вдруг взбрело в голову испытать вашу преданность, я, наверняка, была бы посрамлена.
— Наконец-то, — подумал про себя молодой человек, а вслух произнес: — Угождать вам во всем — мое искреннее желание. Слово джентльмена, чего бы вы ни потребовали, я готов выполнить.
— Ловлю вас на слове, дон Людовик, — ответила девушка, с обворожительной улыбкой наклонившись к нему.
— Приказывайте, кузина, и вы убедитесь, что я самый преданный ваш раб.
Девушка минуту подумала, соскочила с гамака и села на стул, ближе к графу.
— Кузен! — произнесла она. — Окажите мне услугу!
— Наконец-то, кузина, я могу быть вам полезным!
— Но услуга сама по себе пустяковая!
— Тем хуже!
— Боюсь, вам будет неинтересно.
— Какое это имеет значение, если я смогу вам угодить? — Благодарю вас, кузен. Так вот. Через несколько минут мне надо кое-куда съездить, но я не хочу брать в сопровождающие никого с гасиенды. Ехать одной мне нельзя. Дороги не безопасны. Вы согласны меня сопровождать?
— Я счастлив, кузина, поехать с вами, но плохо знаю страну и могу сбиться с пути.
— Об этом не беспокойтесь. Я — дочь своей страны и пятьдесят лье могу проехать, не рискуя ни погибнуть, ни заблудиться.
— В таком случае, кузина, все в порядке. Благодарю вас за оказанную мне честь и готов выполнить любое ваше приказание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31