— Хватит болтать, — одернул их всадник. — И так я потерял с вами много времени. Доложите обо мне дежурному офицеру. Живо!
Строгий тон, видимо, подействовал на солдат, и, пошептавшись, они согласились на законное, предусмотренное уставом требование незнакомца.
Не прошло и двух-трех минут, как дверь отворилась и на пороге появился сержант с виноградной лозой в левой руке — эмблемой его чина.
Сержант вежливо поклонился незнакомцу, попросил подождать, ушел и тотчас снова появился. За ним следовал капитан в полной парадной форме.
Всадник поздоровался с офицером и повторил свою просьбу.
— К сожалению, я вынужден отказать вам, сеньор, — сказал капитан, — приказ есть приказ. До восьми утра никого не велено пускать во дворец. Приезжайте к этому времени, и все решится само собой.
Он поклонился, собираясь удалиться.
— Извините, капитан, еще одно слово! — обратился к нему всадник.
— Да, сеньор.
— Никто, кроме вас, не должен слышать того, что я скажу.
— Это легко исполнить, — ответил офицер, подходя к незнакомцу. — Говорите же!
— Незнакомец что-то шепнул на ухо капитану.
— Надеюсь, этого достаточно?
— Вполне, — ответил капитан и приказал стоявшему по стойке смирно сержанту: — Отворите ворота!
— Как вам будет угодно, сеньор!
Всадник спешился и передал поводья сержанту.
— Теперь, капитан, я попрошу вас еще об одной любезности: проводите меня туда, где меня ждут. Итак, я к вашим услугам.
— Напротив, сеньор, это я к вашим услугам и почту за честь быть вашим проводником.
Они вошли во дворец к великому удивлению сержанта и часовых.
Капитан с незнакомцем прошли длинную анфиладу комнат, в которых, несмотря на ранний час, было много посетителей — сенаторов, высших сановников, представителей духовенства и крупных торговцев. Видимо, они всю ночь провели во дворце. Лица у всех были мрачные, озабоченные.
Капитан с незнакомцем подошли к одной из дверей, охраняемой стражниками. Перед дверью расхаживал взад и вперед начальник стражи.
— Моя миссия закончена, — сказал капитан, когда к ним подошел начальник стражи.
— Мне остается лишь попрощаться с вами и поблагодарить за любезность! — ответил незнакомец. Они простились, и капитан ушел.
— Господин президент сейчас не может вас принять. Ночью у него было экстренное заседание и его превосходительство отдал строгий приказ — никого к нему не пускать! — обратился пристав к незнакомцу.
— Его превосходительство сделает для меня исключение! — мягко возразил незнакомец.
— Не думаю, сеньор, приказ касается всех, и я не рискну преступить его.
Незнакомец подумал с минуту и снова обратился к начальнику стражи.
— Я понимаю, — сказал он, — что вы не можете нарушить приказ, но попрошу оказать мне одну услугу.
— Охотно, если только это не будет противоречить моему долгу.
— Благодарю. Вскоре вы убедитесь в том, что его превосходительство не только не разгневается, но будет признателен вам за то, что вы впустили меня.
— Я уже имел честь доложить…
— Позвольте тогда кое-что объяснить вам!
— Извольте, я вас слушаю.
— Я напишу всего одно слово на листке бумаги. Вы молча положите листок перед президентом. Если он после этого ничего не скажет, я тотчас удалюсь.
— Вам действительно так необходимо видеть его превосходительство? — спросил начальник стражи.
— Сеньор дон Ливио, — ответил незнакомец, — вы меня не знаете, но я вас хорошо знаю и мне известна ваша преданность генералу Мирамону. Клянусь честью и спасением моей души, что у меня для него очень важное сообщение.
— Я вам верю, сеньор, — сказал начальник стражи, — и если будет на то моя воля, вас примут сейчас же. Не угодно ли вам написать то, что вы хотите. Здесь на столе бумага, чернила и перья.
Незнакомец поблагодарил, взял перо, написал крупными буквами: «Адольфо» — и поставил три точки, расположив их в виде треугольника.
— Возьмите! — сказал он, протягивая начальнику стражи листок.
Пристав взглянул на листок и вскричал:
— Неужели вы…
— Тише! — остановил его незнакомец, приложив палец к губам.
— Ну, разумеется, вас примут! — сказал начальник стражи и скрылся за дверью.
Почти тотчас же дверь отворилась и кто-то произнес громким голосом:
— Входите! Незнакомец вошел.
— Входите же, дорогой мой дон Адольфо, — повторил президент. — Само небо посылает вас ко мне! — Президент поднялся навстречу дону Адольфо и протянул ему руку. Дон Адольфо пожал ее с почтением и опустился в кресло.
Имя президента Мирамона в то время гремело на всю страну. Его справедливо считали самым лучшим солдатом Мексики и прекрасным правителем. Совсем молодой, двадцати шести лет от роду, он за три года президентского правления сделал много доброго. Среднего роста, отлично сложенный, Мирамон отличался непринужденными манерами и благородной осанкой. Лицо с тонкими чертами дышало отвагой и честностью; на высоком лбу пролегли едва заметные складки — следы постоянных раздумий. Ясный и проницательный взгляд черных глаз не раз приводил в замешательство тех, на кого был устремлен. Бледность лица и синева под глазами свидетельствовали о бессонных ночах.
— Наконец-то, возвратился мой добрый гений! — вскричал Мирамон. — И я снова обрел надежду на счастье. Дон Адольфо печально покачал головой.
— Что это значит, мой друг? — спросил президент.
— Я, кажется, слишком поздно вернулся.
— Поздно? Но почему? Неужели вы думаете, что я не способен взять реванш?
— Вы способны на все великое и благородное, генерал, но, к несчастью, вас предали.
— Это правда! — с горечью произнес Мирамон. — Я всегда поддерживал духовенство и знать, а они от меня отвернулись, бросили на произвол судьбы. Но они еще обо мне пожалеют!
— Да, генерал, и на нынешнем заседании несомненно вы поняли намерения тех, ради которых всем жертвовали.
— Понял, — ответил, нахмурившись, Мирамон. — На все мои призывы о помощи они отвечали отказом, видимо, договорившись заранее.
— Простите за откровенность, генерал, но положение у вас критическое.
— Скажите лучше, что я на краю гибели, и вы будете ближе к истине. Казна совершенно пуста, помощи ждать неоткуда, солдаты два месяца не получают жалования и грозят разбежаться, офицеры один за другим переходят на сторону неприятеля, который быстро продвигается к Мексике. Вот вам истинное положение дел. Что вы на это скажете?
— Печально, очень печально, генерал! Простите за бесцеремонность, что же вы намерены делать?
Президент ничего не ответил, бросил лишь быстрый взгляд на Адольфо.
— Прежде чем продолжать разговор, — сказал дон Адольфо, — позвольте мне, генерал, доложить вам о моих действиях.
— Я убежден, вам многое удалось, — сказал генерал, улыбаясь.
— Надеюсь, ваше превосходительство. Прикажете начать?
— Пожалуйста, пожалуйста, друг мой! Я просто жажду узнать, что вы предприняли для защиты нашего дела.
— Простите, генерал, — с живостью вскричал дон Адольфо, — дело тут не при чем, я предан лично вам.
— Понимаю… итак, я вас слушаю!
— Во-первых, мне удалось отнять у генерала Деголладо часть денег, которые они похитили при Лагуна Сека.
— Отлично! С помощью этих денег он взял у меня Гвадалахару.
Сколько же их?
— Двести шестьдесят тысяч пиастров.
— Гм… кругленькая сумма!
— Я тоже так считаю. Потом я расправился с этим разбойником Гиелларой и его товарищем Карвахалой. С их другом Фелиппе Ирсабалом мы тоже не поладили, не считая остальных приверженцев Хуареса, тех, которым не посчастливилось встретиться со мной.
— Короче говоря, у вас на руках…
— Больше миллиона пиастров. Мне понравилось стричь герильеросов Хуареса: они весьма бесцеремонно и просто жиреют, ловя рыбу в мутной воде. Я передам вам миллион двести тысяч. Через час они будут здесь. И вы пополните свою казну.
— Это просто великолепно!
— Я сделал, что мог, генерал!
— Будь все мои друзья такими, как вы, я смог бы дальше вести воину. К несчастью, это не так. Но если эту сумму прибавить к той, которую мне удалось раздобыть, у меня будет солидный капитал.
— Кто же дал вам сумму, о которой вы говорите?
— Один мой друг, атташе при испанском посольстве, — замявшись, ответил президент, — посоветовал мне, как ее раздобыть.
Дон Адольфо вскочил как ужаленный.
— Успокойтесь, мой друг, — произнес генерал, — я знаю, что вы ненавидите герцога, а между тем он оказал мне немало услуг, вы ведь не станете этого отрицать.
Дон Адольфо стал темнее тучи и молчал.
— После поражения при Силао, благодаря герцогу, Испания признала за мною власть, а это было для меня так важно! Вы согласны?
— Согласен, генерал. Но неужели то, что я слышал, правда?
— Что же вы слышали?
— Что, доведенный до отчаяния, вы решились на преступление.
— Это правда, — ответил генерал, низко опустив голову.
— Но, может быть, еще не поздно. Я привез деньги и, если вы позволите…
— Погодите! — жестом остановил его генерал. В это время дверь отворилась.
— Я ведь приказал никого не пускать! — крикнул президент начальнику стражи.
— Генерал Маркес, ваше превосходительство! — с невозмутимым видом доложил начальник стражи.
Президент вздрогнул. Румянец проступил на его бледном лице.
Вошел генерал Маркес.
— Ну, как дела? — спросил президент.
— Ваш приказ выполнен, — ответил генерал, — деньги переданы в казначейство.
— Расскажите, как это было? — попросил президент с легкой дрожью в голосе.
— Как мы и договорились, я отправился с отрядом в британское консульство с просьбой выдать мне деньги, предназначенные для уплаты владельцам облигаций английского займа. Я объяснил, что вашему превосходительству необходимы средства для обороны города и что ваше превосходительство обязуется вернуть долг сполна. Об условиях этого займа я предложил консулу переговорить с вами лично. Консул ответил мне категорическим отказом, сославшись на то, что деньгами не распоряжется и несет ответственность за их сохранность. Больше часа я уговаривал его, когда же убедился, что это бесполезно, решил прибегнуть к последнему средству, как вы и приказывали: велел солдатам сломать печать и взять деньги. При свидетелях они были пересчитаны. Всего миллион четыреста тысяч пиастров, которые и были тотчас же доставлены во дворец.
Окончив свой рассказ, генерал Маркес поклонился с видом человека, добросовестно выполнившего свой долг.
— А что консул? — поинтересовался президент.
— Он велел спустить флаг на здании консульства и вместе с остальными служащими покинул город, заявив при этом, что порывает всякие отношения с правительством вашего превосходительства, поскольку стал жертвой разбоя, так он и сказал, и отправляется в Яланну, где будет ждать распоряжений своего правительства.
— Благодарю вас, генерал. Мы продолжим разговор несколько позднее.
Генерал с поклоном удалился.
— Как видите, мой друг, слишком поздно. Деньги вернуть нельзя!
— Да, к великому сожалению.
— Что же вы мне посоветуете?
— Вы на краю пропасти, генерал. Разрыв отношений с Англией — самое большое несчастье, какое только могло случиться при нынешних обстоятельствах. Вы должны победить! Победа или смерть! Третьего не дано.
— Я одержу победу! — вскричал президент.
— Да поможет вам Бог! — печально произнес дон Адольфо, вставая.
— Вы уже уходите?
— Да, ваше превосходительство. Мне надо доставить вам деньги, которые я отнял у вашего недруга. Мирамон опустил глаза.
— Простите, генерал, я не должен был этого говорить, но горе — плохой советник!
— Может быть, вам что-нибудь нужно?
— Дайте мне, пожалуйста, бланк. Президент передал бланк и сказал:
— Увидимся ли мы еще до вашего отъезда из Мехико?
— Да, генерал. Позвольте дать вам один совет.
— Говорите, я слушаю!
— Не доверяйте этому испанскому герцогу — он вас предаст.
На этом они распрощались.
ГЛАВА XIV. Дом в предместье
Дон Адольфо покинул дворец, сел на коня и уехал. Миновав площадь, он свернул на улицу Такуба. Было около девяти утра, в городе началось оживление, пешеходы, верховые, экипажи, повозки — все смешалось в едином потоке. Жизнь шла своим чередом, но во всем чувствовалась тревога. И в приглушенном шепоте людей, и в их возбуждении. Это не ускользнуло от проницательного дона Адольфо. Его привлекали в Мирамоне великодушие, доброта, ум, целеустремленность, а главное — любовь к родине. Но все отвернулись от Мирамона, он лишился поддержки, а ведь только он один способен был спасти страну от Хуареса, который правит силой оружия. Погруженный в свои размышления, дон Адольфо постепенно перестал замечать, что происходит вокруг. А страсти накалялись все больше и больше. Возле кабачков и лавок собирался народ, только и было разговоров, что о захвате денег генералом Маркесом. До предместья слухи эти пока не дошли, а если кто и узнал случайно, счел это проявлением президентской власти, не усматривая в том ничего худого.
Перемены в политической жизни обычно затрагивают людей состоятельных, а в предместье народ небогатый, и ему терять нечего.
Спустя немного времени дон Адольфо приблизился к Гуарито и остановился у одинокого дома, весьма скромного с виду.
Как только он подъехал, калитка открылась и послышались радостные восклицания. Вслед за тем распахнулись ворота, дон Адольфо пересек двор и у входа в дом спешился, привязав лошадь к вделанному в стену кольцу.
— Почему вы не расседлаете лошадь, дон Хаиме? — раздался приятный женский голос, — неужели снова покидаете нас?
— Да, сестра! — ответил дон Адольфо, или дон Хаиме. — Будь на то моя воля, я не расставался бы с вами. Но это от меня не зависит.
— Хорошо. Но пусть Хосе отведет вашу лошадь в корраль. Там она будет чувствовать себя лучше, чем здесь.
— Поступайте, как вам будет угодно!
— Хосе! — крикнула она слуге. — Отведите Морено в корраль и дайте ему две дачи люцерны. Милости просим! — она взяла брата под руку и ввела в дом.
Первая комната, столовая, была обставлена скромно, но со вкусом, во всем чувствовалась хозяйская рука. Стол был накрыт на троих.
— Надеюсь, вы позавтракаете с нами, брат мой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31