Он чувствовал, что наконец-то прольется свет на окутанное мраком прошлое его семьи, к чему он так долго и безуспешно стремился.
Преступник порылся в столе и достал увесистую тетрадь.
— Восемь лет прошло со времени этих событий, но они так сильно запечатлелись в памяти, что, узнав о приезде барона, я за несколько часов написал эту исповедь, в которой нет ни слова лжи, и намерен вам ее прочитать, а потом попрошу всех вас под ней подписаться. Этот документ я передам барону. Его долг — защитить интересы семьи и покарать виновного. Я же был исполнителем, наемным убийцей.
— Это вы хорошо придумали, — заметил начальник тюрьмы, — не сомневайтесь, мы подпишемся под вашей исповедью.
— Благодарю вас, господа, — сказал барон, — я не знаю, что там написано, но почти уверен, что услышу нечто, самым тесным образом связанное с судьбой моих родных.
— Вы совершенно правы, барон, — промолвил осужденный и приступил к чтению. Целых два часа читал Красная Рука, и вот в чем суть его признания: старый князь Оппенгейм фон Шлезвиг был убит им, Красной Рукой, притаившимся в кустах. Его нанял для этого черного дела младший сын князя. Став на путь преступлений и потеряв стыд и совесть, этот молодой человек под влиянием своих порочных наклонностей стремился любыми путями завладеть наследством. Он же, с холодной расчетливостью, убрал с пути старшего брата. После этого самые ужасные преступления следовали одно за другим и были описаны так правдиво и убежденно, что не могли не произвести удручающего впечатления. Как предстанут все эти преступники перед судом Божьим? Княгиня, как оказалось, родила близнецов, девочку и мальчика. Мальчик исчез, потому что был единственным прямым наследником князя.
Барон слушал, и ему казалось, что все это сон. Он не любил князя, но представить себе не мог, что тот ради золота из года в год хладнокровно совершал такие страшные преступления. Какой суд возьмет на себя ответственность предъявить человеку столько страшных обвинений, несмотря на неопровержимость доказательств? Кроме того, если предать дело огласке, это может повредить репутации семьи.
Все эти мысли вихрем пронеслись в голове барона, усугубив испытываемое им страдание. Он не знал, на что решиться, а совета и помощи искать было не у кого. Осужденный подошел к барону и, подав ему тетрадь, сказал:
— Передаю этот документ в ваши руки! Барон машинально взял тетрадь.
— Я разделяю ваше изумление и ужас, — сказал осужденный, — все, здесь изложенное, настолько страшно, что кажется неправдоподобным. Я хочу исключить всякую возможность заподозрить вас в клевете, господин барон, и прилагаю к этому документу вещественные доказательства.
— Где они? — вскричал барон.
— Здесь! Потрудитесь открыть эту сумку, там вы найдете свыше двадцати писем вашего родственника ко мне.
— О Боже! — вскричал барон. — Это невероятно! Осужденный улыбнулся.
— Я понимаю, — ответил он, — вас удивляет, что князь Оппенгейм мог оставить такие страшные улики против себя, что при всем своем могуществе не уничтожил меня, чтобы овладеть этими неопровержимыми доказательствами его преступлений.
— Это действительно странно, — ответил барон, удивленный проницательностью Красной Руки. — Мой родственник достаточно умен, чтобы не понимать всей опасности этих улик.
— Да, он не остановился бы ни перед чем, чтобы завладеть письмами, но он не подозревал, что они у меня. И вот почему: всякий раз, когда мы встречались, о чем он предупреждал меня письмом, я на его глазах сжигал письмо, только поддельное, а подлинное оставлял у себя. Князю в голову не могло такое прийти. После того как он избавился от новорожденного сына вашей сестры, я понял, что больше ему не понадоблюсь, поскольку он достиг своей цели и он постарается убрать бывшего сообщника. Поэтому я уехал и три года жил за границей, пустив слух о своей смерти, в надежде, что он дойдет до князя. А спустя некоторое время я снова появился в этих местах. Князь никогда не знал моего настоящего имени. Для рыцаря с большой дороги кличка — главная защита. Она сбивает преследователей с толку. Поэтому все попытки князя проверить достоверность слухов о моей смерти оказались бы тщетными.
— Но объясните, с какой целью вы сохраняли эти письма?
— Чтобы иметь против князя оружие и в случае нужды под страхом разоблачения потребовать с него деньги, если бы мне пришла в голову мысль бросить мое опасное ремесло. Я не успел воспользоваться этой возможностью, меня схватили, но я не жалею.
— Очень вам благодарен, — ответил барон, — но не могу ли я вам отплатить за оказанную мне огромную услугу? Может быть, я могу что-нибудь для вас сделать?
Все отошли в дальний угол камеры, дав возможность барону поговорить с осужденным.
— Увы, теперь об этом поздно просить, я желал бы… — сказал осужденный и осекся.
— Говорите, может быть, я смогу чем-нибудь вам помочь.
— Смерти я не боюсь, — продолжал Красная Рука, — боюсь позора, оскорблений и насмешек этой жалкой толпы, которую еще недавно держал в страхе. Мысль об этом омрачает последние часы моей жизни. Для всех этих жестоких людей моя казнь — развлечение. Поэтому я хотел бы, когда за мной придут, быть уже мертвым. Вряд ли вы можете мне в этом помочь, господин барон.
— Вы ошибаетесь. Не только вас, но и ваших ближайших друзей, если они того пожелают, я могу избавить от унижений. Я дам вам перстень, в котором содержится яд. Стоит его понюхать, и моментально наступает смерть. Этот перстень привез мой предок. Вот он, возьмите.
— Благодарю вас, барон, — вскричал осужденный, пряча перстень на груди, — лучшей награды мне и не нужно, мы с вами квиты!
— Господа! — обратился Красная Рука ко всем присутствующим. — От души благодарю вас за то, что вы согласились прийти и быть свидетелями моего раскаяния. Выслушав меня, вы сняли камень с моей души на пороге смерти. Я хотел бы обратиться к вам еще с одной просьбой, но боюсь злоупотребить вашей добротой. Нельзя ли мне повидаться хоть на несколько минут с моими товарищами, которые так же, как и я, ожидают казни?
— Это последнее желание осужденного! — заметил духовник.
Начальник тюрьмы после некоторого колебания ответил:
— Ваша просьба будет выполнена, я распоряжусь, чтобы к вам привели ваших товарищей.
— Благодарю вас, — промолвил Красная Рука, — дай вам Бог всяческого благополучия! Вы не представляете, как облагодетельствовали меня этой милостью, последней, которую вы мне можете оказать! Прощайте, господа! Да пребудет с вами вечно Господь!
Все покинули камеру, оставив осужденного в одиночестве. По дороге домой барон видел везде толпы народа.
Пробило шесть. На этот час была назначена казнь. Оживление в городе сменилось мертвой тишиной. Охваченные жаждой мести, все с нетерпением ждали исполнения приговора.
ГЛАВА XXV. Мститель
Барон между тем, вернувшись домой, тотчас же распорядился об отъезде. Он совершенно забыл о деле, ради которого прибыл в Брюнен, а если бы даже и не забыл, все равно ничто не могло его удержать. Но во всем городе нельзя было достать лошадей раньше трех часов пополудни, и в оставшееся время барон решил отдохнуть, поскольку чувствовал себя утомленным.
Он так крепко спал, что не слышал яростных криков толпы. Вместо долгожданного зрелища ей показали трех мертвецов, которых нашли в камере ночью.
Когда барон проснулся, все было кончено, и город принял свой обычный вид.
Лошади уже ожидали у подъезда. Сборы были недолгие, и скоро барон сел в карету.
— Куда прикажете ехать, ваше сиятельство? — спросил кучер.
— В Вену! — ответил барон, усаживаясь поудобнее.
Кучер хлестнул лошадей, и карета тронулась с места.
Барон предался размышлениям.
В столь непростом деле может помочь лишь тот, у кого достаточно силы и власти, чтобы направить правосудие по правильному пути. Это — император.
Барон решился обратиться к нему за помощью и отправился прямо в Вену. Путь был неблизкий, строительство железных дорог только начиналось, поэтому такое путешествие требовало немалых сил и средств. Семь дней ехал барон и по прибытии в Вену тотчас же справился о местонахождении императора.
Барону назвали Шенбрун, загородную резиденцию
Австрийского императора, примерно в полутора лье от Вены.
Барон, не теряя времени, сразу отправился в Шенбрун, чтобы поскорее получить высочайшую аудиенцию.
Происхождения барон был достаточно высокого, ему не пришлось долго ждать аудиенции. Она была назначена на третий день после его прибытия в Вену.
Императорский дворец находился, как мы уже сказали, вблизи Вены. Он был легкой, изящной постройки и в то же время не лишен величественности. В главном здании обращал на себя внимание подъезд с колоннами и широкой лестницей. Параллельно главному зданию тянулись ряды низеньких строений — служебных помещений и конюшен, которые, огибая два крыла главного здания и оставляя пространство для проезда шириной около десяти метров, по обеим сторонам стояли обелиски.
Въезд примыкал к мосту, переброшенному через небольшой приток Дуная.
Позади дворца был расположен прекрасный сад с бельведером на широкой лужайке, поросшей вокруг тенистыми деревьями, манившими к себе прохладой и веселым щебетом птиц.
Шенбрун известен еще тем, что там дважды побывал Наполеон и закончил дни свои его сын. Даже двор с его этикетом и блестящими празднествами не может развеять печаль, окутавшую Шенбрун. Время его расцвета прошло, как и версальского дворца, ничто не может их оживить.
Итак, барон прибыл в Шенбрун минут за десять до аудиенции, назначенной на двенадцать часов.
Дежурный камергер уже ждал его и тотчас проводил к императору. Его Величество принял барона в зале для частных приемов, непринужденно прислонившись к камину. Император был очень любезен с бароном, и аудиенция длилась около четырех часов. О чем шел разговор между ними, так и осталось тайной, известны были только слова императора, сказанные при прощанье, когда он протянул барону руку для поцелуя и сказал:
— Я полагаю, что самое лучшее — действовать таким образом. Главное — избежать скандала в результате огласки этого ужасного дела. Это противоречило бы интересам дворянства. Можете рассчитывать на мою поддержку, барон. Воспользуйтесь моими советами, и да поможет вам Бог!
Барон низко поклонился и вышел.
В тот же вечер он выехал из Вены по дороге домой. Одновременно с ним отправился по той же дороге фельдъегерь с высочайшим указом.
Дон Хаиме прервал свой рассказ и обратился к графу де ля Соль:
— Догадываетесь ли вы, какой разговор мог произойти между императором и его подданным?
— Да, приблизительно.
— Неужели? — с удивлением воскликнул дон Хаиме. — Вы, может быть, нам об этом расскажете?
— С вашего разрешения.
— Да, конечно, пожалуйста!
— Дорогой друг дон Хаиме! Я, как вам известно, принадлежу к знати. Во Франции король не более чем первый дворянин Империи, первый между равными. Думаю, подобные отношения должны существовать везде. Что бы ни случилось с кем-нибудь из дворян, это касается в равной степени всех остальных, как и самого государя. Так, регент Франции приговорил графа Горна к жестокой казни — растерзанию на части за грабеж и убийство. Тому же, кто вступился за графа, ссылаясь на то, что он связан кровными узами с королевской фамилией, регент ответил: «Когда у меня портится кровь, я прибегаю к кровопусканию». И удалился. А дворяне не сочли для себя зазорным съехаться к месту казни. У австрийского же императора, как явствует из вашего рассказа, не хватило мужества открыто покарать виновного и вызвать, как он говорит, недовольство дворян. Нерешительный от природы, император пошел лишь на полумеры и, что вероятней всего, дал барону бланк со своей подписью, дающий право барону преследовать родственника, убить его собственноручно или подослать убийц и таким образом без суда и огласки восстановить справедливость. После расправы над князем легко будет передать жене покойного старшего брата или племянника, если удастся его разыскать, титул и состояние, похищенные путем стольких преступлений. Вот как я представляю себе разговор императора с бароном.
— Так, примерно, оно и было, только император поставил условие, чтобы барон, пока не пересечет границу, не предпринимал никаких действий против князя, а барон, в свою очередь, попросил императора помочь ему отыскать племянника, если тот жив, на что император дал согласие.
Итак, барон вернулся в свои замок с бланком, подписанным самим императором, с высочайшим указом всем властям, как в Австрии, так и за ее пределами, оказывать барону всяческое содействие в его деле.
Барон, разумеется, не был удовлетворен подобным оборотом дела, но понимал, что большего не добиться, и смирился.
Без сомнения, барон предпочел бы громкий процесс и огласку унизительным действиям исподтишка, но выбора не было. И он, опасаясь испортить все дело, смирился.
Начал барон с поисков племянника, и тут ему сослужили службу бумаги Красной Руки, содержавшие весьма ценные сведения. Не говоря ни слова сестре, чтобы не подать ей напрасной надежды, он отправился на поиски. Вел их долго, с трудом, но не безуспешно. Ему посчастливилось в конце концов найти племянника, хотя тот и не подозревал, что человек, воспитавший его, не родной отец. Даже сестре барон не хотел ничего говорить, пока не настигнет жестокая кара убийцу ее мужа.
Барон не раз встречался лицом к лицу со своим врагом и мог с ним давно покончить, но ждал подходящего момента. Барон не собирался добиваться победы в честном поединке с князем, а жаждал увидеть его обесчещенным, покрытым позором.
Довольно долго дон Хаиме молчал.
Ночь подходила к концу, и в полуоткрытые окна проникал беловатый свет. Пламя свечей уже не казалось таким ярким, как в темноте. Город просыпался, далекие колокола звали прихожан к заутрене. Дон Хаиме ходил по комнате, бросая изредка взгляды на своих друзей.
Доминик, откинувшись на спинку кресла, прикрыв глаза, курил свою индейскую трубку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31