Собственно, именно это она и взяла за обыкновение последние несколько дней – обедать в пустых ресторанах и, услаждая желудок, нещадно эксплуатировать мозг.
В ее изящной маленькой сумочке с двумя переплетенными буквами «С» вместо застежки (что означало – Коко Шанель, и знак этот в мире модниц так же трепетно чтим, как металлическая звезда о трех углах на капоте автомобиля – в мире автомобилистов), небрежно переброшенной через спинку соседнего стула, лежал аккуратно сложенный газетный лист, с маленькой, всего-то строк в десять, заметкой. Ей было до сих пор удивительно, какую силу затаили в себе эти крохотные буквы, пахнущие типографской краской и ею же пачкающие пальцы. Идея с заметкой была хороша, это она вынуждена была признать, но вот все остальное, что, похоже, затевалось в ее развитие, никуда не годилось. Это молодая женщина сознавала совершенно ясно, особенно теперь, когда сознание ее продуцировало не только идеи, но и совершенные планы их реализации. Кому в голову только могла прийти такая чушь? Полная абракадабра! Нет, все-таки здорово, что, в отличие от всех прочих, она просыпается осенью. Как раз вовремя, чтобы остановить чьи-то дурацкие начинания и подчинить весь процесс своей воле. Как это глупо было привлекать к делу каких-то людей, шарлатанов и вымогателей, как опрометчиво! Но, к счастью, не все еще потеряно – она вовремя проснулась, как спящая красавица в стеклянном гробу, правда, принц при этом не присутствовал и уж тем более не прилагал к этому никаких усилий, даже просто целуя ее заиндевевшие губы. Но что ж тут поделать, обычаи на этой земле таковы, что право на поцелуй принца принцессам приходится отвоевывать самим, самостоятельно просыпаясь в нужное время и вступая в отчаянную борьбу.
«Какой такой – «этой» земле? – вдруг встрепенулась женщина, словно поймав себя на каких-то недозволенных мыслях. – О чем это ты опять? И что это за разговоры, что ты просыпаешься не тогда, когда все? Чушь! Нет никаких необычных просыпаний. Нормальные люди просыпаются утром и засыпают ночью. И все тут! Не о чем больше думать!» Она была намерена поругать себя еще некоторое время, и, быть может, более решительно и сурово, но возле столика снова бесшумно возник официант с подносом, и думать о чем-либо другом, кроме как о нежнейшей горячей спарже, щедро политой густым, источающим восхитительный аромат соусом, было бы просто преступлением с ее стороны. Глоток горьковатого, слегка охлажденного «Шевалье-Монтраше» окончательно привел ее в самое лучшее расположение духа.
«К тому же, – весьма трезво рассудила женщина, – времени остается все меньше и меньше, глупо тратить его на перебранку с самой собою. Давай так, под кофе у тебя должен быть уже совершенно конкретный план. – Разумеется, это предложение было обращено к самой себе, тем более на него следовало ответить. – Что ж, попробуем, – энергично согласилась она, но все же добавила осторожно: – Хотя заранее ничего не хотелось бы обещать».
Левушка Бунин был собой недоволен, но при этом сильно напоминал старательно начищенный медный самовар, лоснящийся от самодовольства и совершенно щенячьей радости, от которой к тому же едва не визжал и не писался, как поступают обычно щенки в минуты великого собачьего счастья.
Дело было в том, что, блестяще, на его взгляд, и без больших затрат исполнив первое из трех желаний полоумного Ангела, он не удержался и исполнил заветную свою мечту – купил новую машину. Разумеется, ухнув на эту вол‹деленную покупку все оставшиеся деньги Ангела и еще кое – что тихо, без объяснений изъятое из Ларисиного сейфа. Бунин лично приобретал его, обустраивая нынешний офис жены, и без малейшего зазрения совести оставил себе второй комплект ключей. Надо сказать, что он уже не раз и не два искренне похвалил себя за предусмотрительность: в сейфе теперь всегда была наличность, у него же, напротив, постоянно ее не хватало. Про сейф и Ларису он забыл в тот же момент, как, отсчитав необходимую сумму, мягко захлопнул тяжелую металлическую дверь, что же касается денег Ангела, которые составили львиную долго платежа, это оказалось не так просто. Бунин почему-то боялся. Причем страх этот был абсолютно необоснованным, и, сколько ни размышлял он на тему: «А что, собственно, мне за это будет?», ответа не находил и от этого начинал к тому же еще и злиться на себя. Впрочем, испуг и злость сливались в сумбурном потоке обуревающих его чувств с радостью и огромным, почти физическим удовольствием. Машина, купленная Буниным, была воистину подарком судьбы, причем подарком удивительно щедрым. Практически новый, черный как вороново крыло, сияющий всем, что в состоянии было сиять, – а таких деталей и частей на корпусе и в салоне машины было предостаточно, – настоящий американский джип «Гран черокки» был заветной мечтой Бунина на протяжении всех последних лет. Судьба определенно хотела наградить его этой восхитительной игрушкой и буквально за руку привела в автосалон одного из бывших рекламодателей, хотя никакой видимой причины для визита у Бунина не было. Далее события развивались стремительно и в каком-то счастливом угаре. Цена на машину была неправдоподобно низкой, но деньги требовались хозяевам немедленно. Бунин сел за руль джипа, малодушно убеждая себя в том, что просто хочет на несколько минут испытать наслаждение от пребывания за рулем такой машины, но уже в первую минуту понял, что никакая сила не заставит его с ней расстаться. Он никогда не завидовал всерьез обладателям надменных лимузинов, владельцам плоских, как жабы, спортивных автомобилей самых прославленных и редких марок, и только большие черные джипы манили его, вызывая приступы желчной зависти к их невозмутимым хозяевам. Это была машина одиноких ночных охотников, свирепых и коварных, не знающих страха и жалости, никогда не страдающих от одиночества. Таков был образ черного джипа, созданный воображением Льва Бунина, таким же был и его идеал настоящего мужчины. Порой он считал себя вполне достигшим этих высот, порой комплексовал от сознания, что явно не дотягивает до совершенства. Причем отсутствие соответствующей машины было тому серьезной, если не единственной, причиной. Но час настал, Бунин был близок к окончательному и бесповоротному излечению от своего постыдного, как он считал, комплекса – и не было на свете силы, которая заставила бы его повернуть назад. Сделка состоялась.
Теперь он испытывал нечто, томно воспетое в каком-то пошлом романсе – «страдал и наслаждался». Впрочем, наслаждение все лее было острее и оттесняло смутную тревогу на второй план. Он ехал на встречу с Ангелом, держа в голове готовый сценарий исполнения ее второго желания. Роли в сценарии были четко расписаны, исполнители найдены, ангажированы и только ждали команды появиться на авансцене. Собственно, исполнительница была одна, давнишняя подружка Бунина, из тех неудачливых актрисок, которые всегда свободны и готовы на все, – и чаще не корысти ради, а так – во имя великого искусства или просто от вселенской тоски, которая неумолимо подталкивала их на скользкие ступени мрачной лестницы, всегда ведущей только вниз. В зловонных ее закоулках терпеливо поджидали очередную жертву творческой и личной невостребованности вечное безденежье, грязные попойки, травка, кокаин; странные, словно в бреду, тусовки, где читают невнятные вирши и предаются свальному греху; неизбежное затем помешательство и скорая смерть. Не вдаваясь в подробности, она с радостью согласилась сыграть роль роковой цыганки и предсказать женщине, на которую укажет Бунин, нечто ужасное, что также сформулирует он, и в финале короткого спектакля грозно бросить ей в лицо: «Отступись!» Бунин очень хорошо подумал и выстроил всю сцену, предусмотрев даже, на всякий случай, присутствие двух крепких ребят поблизости. Получалось, конечно, несколько театрально и сильно напоминало сцену из какой-то известной оперы, но, в конце концов, заказ был именно таким. Дело было за малым: получить одобрение Ангела, определить день представления, его место, время и, разумеется, разжиться еще некоторым количеством денег – в качестве гонорара для актеров. Это был самый неприятный для Бунина момент, но он надеялся, что сумеет преодолеть и его. Теперь он был настоящим ночным охотником, на подобающей машине – препятствия в принципе должны были трусливо расползаться с его дороги.
Так это было или нет, теперь уж не узнает никто, но события того дня вдруг начали складываться как-то неожиданно и даже несколько странно.
Главным было то, что Ангел на встречу, которую сама же, причем весьма настойчиво, назначала, не явилась. Бунин ждал ее около двух часов, не упустив, разумеется, возможности со вкусом пообедать. Он даже позволил себе несколько большее количество коньяка, нежели обычно, но, во-первых, обычаи у истинного ночного охотника, которым он теперь был вправе себя считать с полным на то основанием, и должны быть несколько иными, чем у обыкновенного журналиста, а во-вторых, ожидание оказалось довольно неприятным занятием и требовало некоторой положительной компенсации. Коньяк в этом качестве сгодился вполне. Отправив третье сообщение ей на пейджер и снова не получив ответа, Бунин, допивая пятую рюмку коньяка, вдруг пришел к выводу, что все складывается не так уж плохо. Вариант, при котором Ангел не появится больше никогда, конечно, лишал его надежды на новые материальные поступления, но зато избавлял от необходимости отчитываться за истраченные пять тысяч и вообще впредь иметь дело с опасной сумасшедшей. Это был совсем не плохой вариант, потому что результатом совсем пустячных трудов и мизерных затрат стало приобретение вожделенного чудо-автомобиля. Не исключено было, что через некоторое время Ангел появится вновь и снова начнет приставать со своими идиотскими затеями, более того, Бунин был почти уверен, что так и произойдет в самое ближайшее время. Однако и этот вариант давал ему ряд преимуществ и возможность ставить дополнительные, в том числе материальные, условия. Мало ли кого, к примеру, он приводил сегодня для знакомства с ней! О-о-о! Тут было широчайшее поле для фантазий и упреков. К тому же, вынужденная оправдываться и наверняка унижаться (уж об этом-то он сумеет должным образом позаботиться!), она вряд ли найдет в себе смелость напомнить про злополучные пять тысяч. Все вернется на круги своя, и, хотя в этом случае ему придется-таки общаться с непредсказуемой и явно помешанной особой, щедрое финансирование проекта наверняка будет ею продолжено. Оба варианта показались Бунину весьма симпатичными, и он завершал трапезу в отменном расположении духа. Ко всему прочему, на стоянке ждала его машина, и от одной мысли об этом холодное, заплывшее жирком сердце Левушки Бунина неожиданно проявило прыть и забилось быстрее. Он поспешил к выходу из ресторана, но, едва лишь оказался на автостоянке, напротив, максимально сбавил шаг и двинулся как-то совершенно по-новому – медленно, небрежно, вроде бы не глядя по сторонам и никого вокруг не замечая, но умудряясь тем не менее фиксировать все взгляды, направленные на него и на его машину. Он не спеша отключил сигнализацию, неуклюже взгромоздился на высокое водительское сиденье и, повозившись с замком зажигания, наконец аккуратно тронулся с места, направляясь к выезду со стоянки.
Дальнейшее напомнило всем, кто имел несчастье наблюдать эту сцену, кадры какого-то известного триллера, вдруг, по мановению жестоких монтажных ножниц, вырезанные из киноленты и вмонтированные в совершенно реальную и привычную многим картину: автостоянка возле крупного выставочного центра, почти свободная в эти дневные часы, пустынная набережная Москвы-реки, чугунное литье парапета, за ним, в глубине, темная, неопределенного оттенка масса плавно струящейся воды, солнечный, но уже как-то особенно, по-осеннему, день. Ничего этого Лев Бунин не замечал, он осторожно, чтобы, не приведи Бог, не поцарапать безупречно глянцевую поверхность машины, выезжал со стоянки и уже почти вырулил на прямую асфальтовую ленту набережной, когда на подножку джипа запрыгнул худенький щуплый парнишка, из тех, которые постоянно атакуют дорогие машины, пытаясь заработать, протирая без того чистые стекла или капоты иномарок. Бунин сделал свирепое лицо и энергично махнул рукой, отгоняя от машины маленького мерзавца с его грязной тряпкой. На доли мгновения ему показалось, что лицо и особенно ярко-зеленые глаза мальчишки, остро блеснувшие из-под низко надвинутого козырька кепочки-бейсболки, ему кого-то неуловимо напоминают. Однако отвлечься на эти размышления сейчас было невозможно, потому что мальчишка совершенно не обращал на него внимания. Более того, откуда ни возьмись, в другой его руке появился допотопный стеклянный флакон с пульверизатором, из тех, что во времена Левушкиного детства использовали в мужских парикмахерских, нещадно опрыскивая клиентов едким приторным одеколоном. Сейчас флакон был наполнен какой-то подозрительной мутной жидкостью. Мальчишка ловко нажал на пухлую резиновую грушу, и из пульверизатора брызнула на идеально прозрачное, сверкающее на солнце лобовое стекло машины мутная струя грязной жидкости и медленно поползла вниз, растекаясь и застилая его отвратительной серой пеленой. Этого Бунин вынести уже не мог: придерживая рулевое колесо одной рукой, другой умудрился довольно быстро нащупать и нажать нужную кнопку – боковое стекло медленно и бесшумно поползло вниз. Рука Бунина была уже в нескольких сантиметрах от плеча наглого малолетки, еще мгновенье – и тот отлетел бы на несколько метров от машины, сброшенный с подножки сильным ударом увесистого пухлого кулака, но этого почему-то не произошло. В лицо Бунину вдруг ударила та же мутная струя, что только что обезобразила лобовое стекло его машины, и внезапно он ощутил жгучую, нестерпимую боль, словно попавшая на кожу и в глаза жидкость в считанные доли секунды разъела ткани и стремительно проникла внутрь, растворяя все на своем пути и обращая кожу, обнажившиеся под ней мышцы и даже кости черепа в сплошное однородное жидкое месиво.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38