– Фил, да погоди ты! Я ж не знал, что ты серьезно. Я думал ты, как всегда, пиз…
Он не успел закончить.
– Что «как всегда»?! – взвился я. – Давай, договаривай! Пижжю?!
– Шутишь, – быстро поправился Горобец, миролюбиво вскинув руки. – Шутишь! И главное дело, очень бы мне, кстати, диван твой пришелся! Не помешал бы…
– Д-а-а-а что ты?! – ядовито заорал я, привлекая всеобщее внимание. – Надо же! Хотел бы я Вовчанский посмотреть на человека, которому кожаный диван не кстати! Ор-р-ригинал ты, Вовик! Диван ему не помешал бы! Неужто? Может тебе еще келдыш сорокасантиметровый не помешал бы, а?!
Горобец был окончательно уничтожен. Свято уверовав в реальность дивана, он с небывалым для него воодушевлением вступил в борьбу за приз.
– Не, правда, честное слово! Моя тахта-то совсем развалилась. Сплю кое-как, ноги на табуретку кладу, – запричитал он противным плаксивым голоском.
Ну вот и чудненько, будет хоть чем обед занять. Глубоко засунув руки в карманы штанов, я покачивался с пятки на носок и внимательно, не мигая, смотрел на Горобца. Мой вид должен был символизировать некое размышление, решение дифференциального уравнения в уме. Горобец заметно нервничал. Все-таки диван – совсем неплохой куш! Вы уж простите меня, пожалуйста, но диван это по каким угодно меркам жирняво!
Выдержав гроссмейстерскую полутораминутную паузу, и почти что доведя диванного стяжателя до состояния падучей, я сказал:
– Ладно, хрен с тобой. Тема такая: диван. Кожаный. Заметь, именно кожаный, а не дермантиновый там какой-нибудь, не фуфел конторский. Раскладной. Цвета горького шоколада. Состояние отличное. То есть, пара пятнышек присутствует, но вида не портит. Берешь, Вовчанский?
– Да! – без раздумий пискнул в конец истомленный, полупридушенный волнением Горобец.
– Ну и славно… Хорошая вещь, было бы жалко, кому попало отдавать. А так тебе, почти другу.
Уши Горобца восторженно воссияли, когда он почтительно согнулся в полукниксене.
– А почему ты его отдаешь-то, Фил? – вдруг спросил он.
Я вздохнул. Чего-то вот я в этом месте не продумал. Действительно, товарищи дорогие, какого пса я диванами разбрасываюсь? Ладно, не в первой.
– Да как тебе… Чтоб покороче… Обстановка надоела. Решил поменять стиль гостиной с модерна на восточный. А именно, на японский… Вернее даже на окинавский – это все-таки не совсем Япония. Существуют там, понимаешь ли, некоторые различия культурологического толка… Ну короче, диван совершенно не вписывается в новый интерьер. Честное слово, Вовчок, отдавать – вот просто нож острый по сердцу! – я хлопнул себя с досадой по ноге, – Да девать некуда… Не выкидывать же, согласись!
После некоторого раздумья Горобец согласился.
– Думал его в детский приют снести, – продолжал я – Да там такая морока с этим. Привези, занеси… И еще предоставь товарный чек из магазина, докажи, что не украл. Где я им чек-то возьму? Диван же эксклюзивный , на заказ деланный.
Горобец понимающе качал головой: «О, да, монсеньор! Мне исключительно до боли знакома эта благотворительная херня, а также канитель с чеками!».
– И история у меня с ним, понимаешь, одна неприятная связана… – поддал туману я.
– Какая история? – удивился Горобец.
– Личная, – и я лицемерно вздохнул, глядя куда-то вдаль, поверх Горобца.
– Баба не дала… – деликатно посочувствовал Володя.
Я досадливо поморщился:
– Сам ты «не дала», дубина! Впрочем, это ведь к делу не относится, не правда ли?
– Совершенно не относится! – с поразительной готовностью подтвердил Горобец.
– Эх, Вовчук! – вроде как повеселел я немного. – Такой диван! Останешься довольный. Таких делов на нем наворотить можно! Вот помню как-то раз в прошлом году…
И тут же, как дедушка внучеку свистульку из ракитовой палочки, состряпал Горобцу удивительно грязный и порочный экспромт. Всех подробностей за давностью лет я не в состоянии воспроизвести (да и ни к чему это), припоминаю только, что фигурировала в нем одна известная фигуристка-одиночница (каламбур) и одна известная женщина-депутат. Да… Если уж мне поперло, то не остановишь – такого нахерачу, что самому потом удивительно.
Приобняв уже вполне по-приятельски Вована за плечи, я также поделился с ним следующей полезной информацией:
– Тут, э… Вовчок такое дело, слушай сюда. Всем диван хорош, спору нет, да вот беда…
– Беда? – насторожился Горобец.
– Ну не совсем беда, конечно, а так… Мелкое неудобство. Недостаток, как продолжение достоинств, – я глупо и смущенно хихикнул.
Горобец напряженно соображал. Что бы это могло быть? Уж не собирается ли ему пройдоха Фил подсунуть дрянную, подпорченную мебелишку? Уж нет ли в ней клопов, или каких-нибудь прочих паразитов? Не притаилась ли в складках обивки нехорошая болезнь?!
– Понимаешь, вот когда э… Ну когда на нем это самое… Ну…
– Что?! – взмолился Горобец, терзаемый самыми дурными предположениями.
– Вова, ты тупой? – всплеснул я руками – Ну когда это… самое… Ну подумай!
Горобец по-прежнему смотрел на меня пустыми глазами.
– С девушкой… – подсказал я ему.
Ноль реакции, только немой ужас в глазах.
– Вова, с телкой!
– А-а-а! – завопил Горобец и хлопнул себя по лбу – Трахаешься!
На его крик обернулись проходящие мимо бабушка с внучкой. Бабушка с испугом и возмущением, а вот в бесстыжих глазах половозрелой внучки явственно мелькнул этакий нездоровый интерес. Не сейчас, милая… Я жестами попросил их не задерживаться, а Горобцу раздраженно попенял:
– Чего ты орешь-то! Ну да, трахаешься. Что же еще, бриллиантовый ты мой? Не в шахматишки же…
– Так, а в чем неудобство-то?
– Да говорят тебе, осёл! Недостаток как продолжение достоинств. Летом в жаркую погоду, когда раскочегаришь артемку-то, то слегка жопцой к дивану прилипаешь. Диван же кожаный! Вот и весь сказ.
Горобец облегченно вздохнул:
– А, ну так можно же простыню подстелить. Или плед!
– Вова, ты умняра! – сообщил я ему.
Какое-то время мы стояли и улыбались друг другу. «Какой же я молодец!» – ликовал в душе Горобец. «Вот ребенок, честное слово!» – думал я даже с ласковой жалостью, наверное.
– Погоди, Фил! – наконец очнулся Горобец. – А деньги-то у тебя откуда? И на ремонт и вообще… На окинавский стиль?
Проклятый вопрос! Так приятно побыть в роли мецената-покровителя искусств императора Августа и Дедушки Мороза в одном лице. Так хорошо и лестно ощущать собственную доброту и щедрость – пускай и мнимые, но от этого не менее благородные качества. А тут опять: «откуда деньги?». Ну разумеется, им неоткуда взяться! Если б они у меня были, торчал бы я тут с тобой, Вовчанчик, радость ты моя… Однако с другой стороны, согласитесь, не бросать же так славно начинавшуюся историю.
– Да так… – начал я уклончиво. – Это… Игру я придумал компьютерную. «Дум-три» называется. Вот на авторские гонорары и проживаю в роскоши. Хорошая игрушка, Вов. Приезжай – поиграем!
Горобец был в курсе того, что у меня имеется компьютер. А в его представлении компьютер был чем-то ужасным, требующим немыслимых, титанических умственных усилий. Компьютер был языческой Великой Самодумающей Машиной, которой разве что только человеческие жертвы не приносят. Любой юзерок вроде меня, способный его включить и погонять полчасика в Дюка Нюкема, автоматически причислялся Горобцом к лику «программистов» – касте сверхлюдей приобщенных к Таинству.
– Ну и когда можно его забирать? – полностью удовлетворенный ответом, Горобец ковал железо пока оно горячо (вдруг я передумаю в последний момент и оставлю диван себе).
– Да хоть завтра, Вова, – немного поразмыслив, разрешил я.
Горобчишка просиял:
– Так я тогда сгоняю на «восьмерку», договорюсь с Рахманиным насчет «Газели»!
– Какой газели? – спросил было я, да потом сообразил. – Не, Вов… Я вот чё-та думаю, не влезет он в «Газель». Я думаю тут «ЗИЛ» нужен.
– Влезет, уж поверь! – с мрачной убежденностью буркнул Горобец и скрылся за дверью. Даже пакет с едой забыл, бедный торопыжка.
«Ну, блин! Оставил Горби без обеда» – подумал я сразу после того, как немного посмеялся. Что ты будешь делать, неловко как-то получилось… Рахманин с грузовиком, розовые мечты застелить мой выдуманный диван кружевной простынкой – все это уже немного выдавалось за определенные рамки, идея незаметно отделилась от автора и стала жить своею обособленной жизнью. Надо было как-то плавно выходить из ситуации.
И вот тут-то мимо меня прошел Кремер.
Немного про Роберта Кремера. Кто он такой и откуда взялся, доподлинно было неизвестно. Обстоятельства, при которых человек с такой фамилией попал в «Курант» также оставались туманными. Кремер был наш Железная маска, Дама под вуалью и Эрцгерцог в политической эмиграции. Единственный факт его биографии, не вызывавший серьезных сомнений заключался в том, что, несмотря на молодость, Робби был закаленным ветераном ЗАО ЧОП и верным птенцом гнезда Побегаловского. Он, между прочим, служил еще в «Арктике» – дико роскошном отеле на «Дмитровской» где перекантовывались временно сошедшие на берег моряки и полярники, и куда меня безуспешно пытался законопатить шайтан Упорный.
«Арктика»… В этом звуке ого-го, ребята, как много слилось для уха любого курантовца со стажем! Соленый ветер дальних странствий, танец «яблочко», драные тельняшки, пароход «Челюскин» в ледовом плену, прокуренный боцман с наколкой во всю грудь «низабуду брату Альберту, каторый пагиб за адин баба», и белые медведи на заднем плане доедают механика Сердюка.
Полярники они ведь народ прямой, по-детски непосредственный, разгульный. Разговаривать с ними о смысле жизни, или о том чтобы ихние шлюхи выметались из номеров не позднее 23:00 – это нужен особый стальной стержень внутри. У Кремера он (стержень) был.
Откуда, правда, этих полярников в таком количестве набрать на Северо-Западе Москвы? – перенаправим этот резонный вопрос в высшие инстанции. Набирали ведь как-то. Не знаю уж, по вокзалам, что ли собирали эту моряцкую голытьбу… Впрочем, не в том сейчас состоит наша печаль.
Кремерский лепший кореш Горобец толковал, что согласно народному преданию наш Робби есть внук немецкого танкового подполковника, попавшего в русский плен под Балатоном, во время отчаянной и безнаждежной обороны Венгрии. Несмотря на довольно высокое звание, был он неприлично молод – в конце войны пожилых офицеров среднего звена у немцев почти уже не осталось. Подполковник прожил в СССР недлинную, но затейливую жизнь. Он чуть не умер от тифа в лагере. Он строил МГУ и район Курьяново. Затем работал в Радиокомитете – вещал на зону оккупации союзников, уговаривал беглых восточных немцев срочно возвращаться в строящийся социализм. Немцы, не будь дураки, бежали от таких уговоров еще пуще. В дальнейшем кремерский дедуля затусовался на какой-то оборонный завод, где консультировал по вопросам тракторной подвески и трансмиссии. И даже якобы непродолжительное время преподавал в Академии бронетанковых войск.
Но затем вдруг переехал в Казахстан. Целина нуждалась в освоении и кремерском гранфатере. Чего-то он там, похоже, все-таки напортачил в академиях. Следы его затерялись в угольной шахте где-то под Карагандой, однако перед этим панцервафер успел-таки провернуть небольшой и победоносный блицкриг с делегаткой Межрайонного слета стахановцев. Делегатке в Казахстан переезжать не было нужды, так как она там жила уже несколько лет. Как и прочих немцев Поволжья ее сопроводили на сии благодатные земли еще в 42-ом году. Степной воздух, понимаете ли, чрезвычайно полезен для всякого немца, а в Казахстане его, как сами понимаете, хоть отбавляй. Там-то впоследствии и появился на свет папа Кремера, а в конце концов и сам Кремер. Что в каком-то смысле логично, не спорьте. Немцы размножаются так же, как и прочие граждане.
Размышляя на досуге о Роберте Кремере, лично я пришел к заключению, что вся эта история вполне могла быть правдой. Советская действительность славилась своей удивительной, сказочной непредсказуемостью и богатым разнообразием подобных сюжетов. Все постоянно куда-то переезжали, что-то строили и без устали насыщали легкие здоровым воздухом. То таежным, то степным, то исключительно целебным дальневосточно-колымским.
У Кремера имелась одна интересная особенность, вступавшая в драматургический конфликт с его благопристойным внешним видом, грамотной речью и чистым взором голубых арийских глаз. Заключалась она в отсутствии у него общегражданского российского паспорта.
Из многолетней практики известно, что ничто так не воодушевляет столичного милиционера, как отсутствие у случайного собеседника паспорта. Это приводит столичного милиционера в какой-то искренний, неподдельный восторг. Он тут же приглашает товарищей-сослуживцев возрадоваться вместе с ним, разделить переполняющее его ликование. Потом они все вместе устраивают праздник и веселье с хлопушками, серпантином, смешными клоунскими колпачками и конфетти. А ты у них как бы вместо новогодней елки.
Хотя… Допустим, аусвайсс у геноссе Кремера все-таки имелся бы. Это не значило бы ровным счетом ничего, так как у Робби не было московской прописки. Да что там московской! Кремер, кажется, отродясь никакой не имел кроме джезказганской (Джезказган это город такой, затерянный в бесконечных казахских пустошах). Постоянного места жительства и домашнего телефона у Робби тоже не было. Где-то он там скитался по съемным комнатушкам в районе Курского вокзала.
Все эти подробности осложняли ему жизнь, но отнюдь не мешали стремиться быть полноценным членом общества и достойнооплачиваем служащим. Параллельно с выступлениями в труппе курантовского бродячего цирка Робби учился на юридическом факультете одного из бесчисленных «открытых университетов» И это характеризует его только с положительной стороны, согласитесь. В качестве производственной практики он даже подрядился в подпаски к какому-то знакомому адвокату по гражданским делам, что вдохновило меня на небольшую поэму «Помощник стряпчего», текст которой я, к сожалению, почти полностью позабыл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50