Обстоятельства, при которых Креков появился в «Куранте» можно назвать трогательными. Сидим мы как-то в дежурке. Вдруг дверь открывается, заходит смутно знакомая девушка. Вроде откуда-то из Административного корпуса. Девушка, теребя в руках платочек, говорит, что пришла просить за своего младшего братика в смысле трудоустройства.
По-разному, конечно, люди в «Курант» внедрялись. Случались и сложные, вроде моего случаи, но чтобы вот так… Чтобы старшая сестра за ручку приводила сотрудника – не было такого! Е.Е., я полагаю, только из академического любопытства не отказался взглянуть на этого братика.
– Где же, – спрашивает, – ваш родственник?
– А вот он тут, на диванчике сидит, – отвечает девушка.
– На диванчике? Как мило… Ну, зовите же его скорее!
Появившийся вскоре чемоданчик полностью оправдал наши невольные ожидания. Маленького роста, щупленький, голос тихий, прическа и одежда аккуратные, речь лексически небогатая, но вежливая. Застенчивый троечник, неброский, тишайший парнишка. Я поневоле сразу проникся к нему неподотчетной разуму душевной теплотой. Так бывает, знаете ли. Смотришь на щеночка, и умиляешься сам не знаешь почему и отчего.
В ту же секунду, как он представился, как-то само собой родилось его первое (но не последнее) курантовское прозвище. Кроткий Креков.
В первые две недели лично я услышал от Крекова слов пятнадцать, не более. Он только стеснительно улыбался, а на все вопросы бормотал лишь «ничего», «нормалек», «все в порядочке». Словом, рассказчик был из него неважнецкий. Зато слушать Кроткий Креков умел замечательно. Он буквально пожирал тебя преданно сияющими, ангельскими глазами. Глядя в эти глаза, я даже врать ему не мог. Нет, врал, конечно, но как-то совсем без удовольствия.
Поделившись этой неприятностью с Кулагиным, я узнал, что он испытывает схожие чувства. Более склонный к проявлением сентиментальности старина, сознался мне даже, мол, он душой отдыхает подле этого светлого малыша. Я подтвердил, что действительно нечто подобное имеет место быть. Еще немного и мы признали бы в Крекове христианского святого, сошедшего к нам в «Курант» ради спасения наших заблудших душ. Это было прекрасно. Так возвышенно… Картина масляными красками «Крещение группы берберских разбойников преподобной Евдундоксией».
Креков, кстати, отвечал на кулагинскую доброту самурайской преданностью и обожанием. Он ходил за стариной как собачонка, и при разговоре робко похлопывал последнего по предплечью. С совершенно счастливой улыбкой на устах.
Потом, правда, стали всплывать кое-какие подробности крековской биографии. Оказалось, например, что кроме сестры за него просил еще милиционер Леха. Наш Креков приходился милиционеру армейским сослуживцем и даже фигурировал на его свадьбе дружкой-шафером в вышитом полотенце и картузе с хризантемой.
А Леха этот, между прочим, пользовался репутацией маленького, но дорогого золотника. Однажды Иван Иваныч вздумал над ним по-дружески (как он, Иван Иваныч это понимал) подшутить. Он украл у Лехи его милицейскую шапку и не нашел ничего лучшего, как положить в нее фальшивую резиновую какашку. Леха видел как Ваня скрылся за поворотом с его головным убором в руках, а спустя минуту вручил ему обратно шапку полную навоза. Смысл шутки был в том, будто это Иван Иваныч лично туда накакал. Инсценировка удалась на славу и успех имела оглушительный.
Конечно, в эмоциональном запале Леха не обратил внимание на отсутствие запаха, который такая солидная куча должна была бы распространять просто в смертельной концентрации. Ему вполне достаточно было визуально наблюдать полкило коричневого говна в своем форменном треухе.
Леха побелел, и тихо сказал:
– Ах, ты мразь толстозадая…
Иван Иваныч выронил злосчастную шапку и попятился:
– А-а-а-а… Не-е-е…
В следующее мгновение я, Крыканов и кто-то еще с криками «Леха, не надо!!!» повисли на маленьком милиционере, у которого при виде такой картины тут же заклинило башню, и он не раздумывая схватился за табельный «Макаров». Мы еле его удержали! Ваня же решил не искушать судьбу понапрасну и, не дожидаясь исхода схватки, позорно сбежал. То, что Леха пустил бы пистолет в дело у меня не вызывает сомнений. Ха-ха, Ваня погиб за какашку – вот была бы потеха!
Служил Леха где-то на таджикской границе и участвовал там в разных культурных мероприятиях с массированной артподготовкой. Мы, будучи не в силах представить нашего малыша Крекова в подобных обстоятельствах, успокаивали себя мыслью о том, что, вероятно, они с Лехой познакомились уже позже. Но когда сам Креков, немного освоившись, стал весело рассказывать о ночных рейдах на сопредельную территорию, мы невольно насторожились. Нам вдруг стало заметным и их чисто внешнее сходство с Лехой. И в глазах его нам чудилось уже что-то такое варварское, гуннское.
В начале второго месяца крековского служения в «Куранте» произошло НЕЧТО.
Дело было после обеда. Курантовкий люд разбрелся по постам и зонам, руководство тоже предпочло куда-то слинять. Я же томился в дежурке, рассеяно слушая долгий, натужный рассказ Андрюхи Кузнецова про то, как намедни они с каким-то фруктом из первой смены нажрались водки. Андрюха наивно полагал, что сумеет открыть мне в этом деле какие-то новые грани и горизонты.
Скука и отчаянье тяжелыми камнями навалились на все мое существо. В такие минуты я начинал остро задумываться о целесообразности своего нахождения в этой недостойной всякого мыслящего человека обстановке. «На что я трачу свое драгоценное время, самоё жизнь свою?» – думалось мне. – «На кузины бредни? Молодость проходит!». Ну и прочая базаровщина.
Вдруг с «пятой» зоны по SLO позвонил Кулагин. Он чрезвычайно взволнованным голосом потребовал моего немедленного присутствия. Я скосил глаз на говорящую кулагинским голосом коробочку, и после короткого раздумья нажал клавишу «отбой». После обеда прошел всего час. Простолюдинам вроде Кулагина подмены еще не полагается. Таков неписаный закон «Куранта», хвала Зевсу-Побегалову, да прибудет с ним Сила в чреслах его, аминь!
Кроме того, я не вчера родился и прекрасно понимал, что милый Алеша звонит только лишь для того, чтобы вытянуть из дежурки именно меня – своего возлюбленного друга. Ну не мог он спокойно стоять на «пятой» зоне зная, что я прохлаждаюсь в резерве – не такой он человек! Сама мысль об этом жгла его как соляная кислота.
В отличие от меня Кулагин имел репутацию дрянного сотрудника и ему почти никогда не перепадал резерв – этот глазированный сырок для любого рядового курантовца. Я же, как уже сообщалось, был с резервом «на ты». Естественно, Алексей завидовал мне страшно и пользовался всяким случаем подпортить мой скромный, заслуженный праздник. Он постоянно выдумывал какие-то глупые предлоги для подмены, причем жарко просил прислать непременно меня, а не Андрюху Кузнецова – в то время старшего сотрудника второго этажа.
Подменив же Кулагина, я рисковал не увидеть его минут сорок. Он нарочно заливал в чайник свежей воды, долго потом ждал когда она вскипит, затем, не торопясь, хлебал кофе из самой большой кружки, а после всего этого выкуривал две сигареты кряду. Плюс, частенько еще засаживался в тубзик, чтобы, как он пошло выражался, степенно отложить веху . Будьте покойны, откладывал он эти самые вехи действительно степенно! Приходил Леша улыбаясь, и объяснял свое чудовищное опоздание оригинально – превратностями пищеварения.
– Ты же знаешь, – говорил он, – я кушаю венгерскую колбасу «турист».
Таким образом, Кулагин успокаивал свою нервную систему, и энергично расшатывал мою. Я рвал, метал, и прыгал как суматранский макак в период гона., чем доставлял Алеше огромное моральное удовлетворение. По его милости я вместо законного резерва был вынужден зорко следить за экскурсионными группами подростков, поднимать на спецлифтах инвалидные коляски, и мило беседовать с Милицией Львовной – смотрительницей, по непонятным причинам считавшей, что мы с ней есть друзья-не-разлей-вода.
Исходя из всех вышеперечисленных причин, я предпочел проигнорировать кулагинское воззвание.
Но он позвонил еще. Потом еще и еще. Вяло матерясь, я поднялся на второй этаж. Заняв позицию посередине лестницы, чтобы при неблагоприятном стечении обстоятельств успеть убежать обратно в дежурку, я спросил Лешу какого хрена ему неймется. Он замахал руками и стал делать знаки, смысл которых можно было истолковать так: это приватный разговор и его неловко вести на расстоянии. Я, прекрасно зная змеиное кулагинское коварство, осторожно приблизился.
– Ну, – говорю, – в чем дело, дружище Биттнер? Случилось что-то невероятное, да? Мы заняли Москву?
Кулагин выпучил глаза, присел, будто артист Леонов в кинокартине про инопланетян, и шепотом прошипел:
– Там Креков! – так и оставаясь в дурацком полуприсяде, он показал пальцем вглубь «шестой» зоны.
«От же каз-з-зел!» – думаю. Стоило тащиться по двум лестницам, чтобы узнать этакую сенсацию. «Там Креков»!
– Ну и что? – спросил я раздраженно. – Что с того?
– А то, что он… – старина перевел дух. – Он там пьяный! – и для пущей красочности присовокупил: – В жопу!
Fucking good!!!
Вполне естественно, я был поражен и даже более чем. Ладно, чего только не случается в подлунном мире. Допустим, «Трех богатырей» вынесли вместе с рамой. Допустим, смотрительницы подрались на почве личной неприязни и ревности, не поделив экскурсовода Галкина. Допустим, даже вот что: абсолютно голый Е.Е. зажарил в Верещагинском зале мексиканскую плясовую «Качучу». Это все еще туда-сюда. Но Креков?! Пьяный?! На посту?!
– Чего-чего? – всеж-таки переспросил я.
Кулагин развел руками и энергично закивал головой. Да, мол, так все и было.
– Креков в ящике SLO запрятал пузырь и лакает каждые пять минут. Он и мне предлагал.
Тут я более менее стал врубаться.
– Ну, пойдем, посмотрим на твоего Кроткого Крекова.
– Почему это на «моего»? – забеспокоился Кулагин. – Скорее на «нашего».
– Да нет! – съязвил я. – На твоего! На твоего великомученика преподобного иеромонаха Крекова. Ты же ему первый курантовский дружок!
Алексей Александрович смутился. Воспользовавшись этим крайне редко с ним случающимся обстоятельством, я взял командование операцией на себя. Своей властью (стопроцентно самозваной) сняв Кулагина с поста, я распорядился немедленно отвести меня к вероломному Крекову, дабы я предал того огню.
Мы отправились на поиски этого змея.
Пробороздя всю «шестую» зону туда и обратно, обнаружить его не удалось. Закралось даже подозрение, что я – хитроумный Фил стал жертвой банального и не слишком изобретательного розыгрыша. Но только я так подумал, как вдруг увидел картину природы, которая своим сюрреализмом успешно соперничала с суммой галлюцинаций десятка закоренелых токсикоманов вместе взятых.
Засунувшись по пояс в ящик СЛО, сотрудник Службы безопасности Креков что-то шумно и жадно хлебал из жестяной банки. Сделав добрый глоток, он аппетитно похрустел каким-то корнеплодом, после чего вытер рот рукавом пиджака и, зычно рыгнув, вылез наружу. Тут-то мы его любезного и взяли в клещи.
Выглядел Креков во всех смыслах растрепанным. Глаза его беспорядочно блуждали, дыхание было пресыщено алкогольными парами, кончик рубашки задорно торчал из расстегнутой ширинки. Вдобавок он звонко икал. Пиздарики на воздушном шарике…
– Действительно, пьяный Креков… – констатировал я растеряно.
Креков еле стоял на ногах и глупо нам улыбался.
– Креков, друг мой, ты верно охуел?! – изумлению моему не было никакого предела.
– Фи-и-и-л… – он попробовал было что-то сказать, однако не смог. Некоторое время Креков собирался с мыслями, но так и найдя нужных слов, сокрушенно вздохнул. Впрочем, в подтверждение своей искренности он с силой ударил себя в грудь. После чего вздумал обняться с Кулагиным. Я их насилу разлепил.
– Креков, ты животное двуличное! – довел я до его сведения свою позицию. – Мы в тебе крайне разочарованы. Особенно Леха.
Креков опять промычал что-то извинительное.
– Не оправдывайся, скотина, не надо… – с тоской сказал я.
На нас уже стали обращать внимание посетители. Смотрительницы сгуртовались в дальнем конце зала и там перешептывались. Существовала, конечно, вероятность, что они столь яростно обсуждают кулагинский гульфик «внапружку», но вряд ли это было действительно так. Еще чего доброго стукнут кочерыжки «куда следует» по старой памяти, подумал я. Надо было что-то делать. Причем срочно.
Прислонив внезапно обмякшего Крекова к стенке, мы немного посовещались по поводу его дальнейшей судьбы. Сдавать нашего кроткого малыша руководству было, конечно, западло, но и оставлять его на посту в таком искрометном виде мы не решались. Надежды на то, что все как-нибудь само собой обойдется не было решительно никакой. Креков нажрался как последняя сволочь, и категорически не гармонировал с произведениями искусства.
Собственноручно тащить его бесчувственное тельце на расправу Ивану Ивановичу и Олегу Баранкину мы посчитали ниже своего достоинства, ничего же делать вовсе нам не позволяли гражданская сознательность и смутные воспоминания о служебном долге. Вдруг Креков головой в картину какую-нибудь завалится, или его стошнит прямо в зале, или он надудонит на банкетку, или… да мало ли еще чего!
Мы порешили так. Предоставим-ка счастье обнаружения аномально ненормального Крекова Дрюне Кузнецову. В конце концов, вся эта отвратительная история заварилась на его территории – вот пускай и расхлебывает. Пускай хоть немного взбодриться этот Кузя. А то таскается по Галерее, что твой калимантанский ленивец, да еще с такой индифферентной мордой будто здесь его ничего не касается. Попарься-ка с Крековым, Кузьма! Развейся, блянах!
Кулагин вернулся на «пятую» зону. Я же, бросив прощальный взгляд на падшего Крекова, поспешил в дежурку. Креков стоял, уперевшись лбом в стену и, судя по всему, спал. Минуты три он еще продержится, подумал я с надеждой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50