Так от века к веку происходит сделка между людьми – слабые отдают сильному право решать за них, в ответ теряя только самих себя. Но человек свободен, и стоит однажды почувствовать это, ощутить, что истинная свобода – это свобода от желания делать зло и любить только себя, как ты снова станешь самим собой. Пираты сами отдавали Кроуфорду власть над своими жизнями. А Кроуфорд брал и не отдавал. Кроуфорд хотел играть только свои пьесы. И поэтому первыми гибли те, кто шел ему наперекор.
Уильям сделал шаг назад и снова взглянул на разыгрывающуюся перед ним сцену. В усилившемся ветре пламя на ветках металось и рвалось в небо, странные тени плясали на лицах людей, высвечивая в них то страх, то жадность, то гордость, то тоску. Не было в них лишь милосердия и сочувствия – души их были крепко заперты изнутри. «Как вампиры, – прошептал Харт, и ему стало противно. – Будто и не живут сами, а все проигрывают, проматывают чужие жизни. Не свои. А своих-то давно и нету. Они умерли, – вдруг догадался он. – Они умерли и из всех еще живых хотят понаделать таких же мертвецов. Вот откуда берутся живые мертвецы – они отдают в залог свои жизни, чтобы самим ни за что не отвечать. Чтобы не быть жертвами, не мучиться, не страдать. Они все бегут от страданий, а ведь не страдает один только труп».
– Страдание – всегда зло, – вдруг сказал он вслух. – Но, заставляя страдать вместо себя другого, ты умираешь сам.
– Что? Что ты сказал?
Харт вздрогнул и увидел рядом с собой Амбулена. Он посмотрел ему в глаза и повторил:
– Заставляя страдать вместо себя другого, ты умираешь сам.
– Но ведь злу надо сопротивляться силой? – вскричал Амбулен.
– Безусловно. Но только настоящему злу.
– Это как? – спросил Амбулен, и губы его сложились в ту самую улыбку, которую столетие спустя назовут иезуитской.
– Это значит, что все, что мешает моим страстям, злом не является. Не зло – те испанцы, на чей галеон мы напали. Не зло – женщина, которую я хочу, но которой не нравлюсь. Не зло – что у кого-то денег и славы больше, чем у, меня. Зло – это мы. Насильники, воры и убийцы. Те, кто вечно жаждет больше, чем у него есть. Кто всегда меряет себя с другими. Кто хочет власти, кому нужды рабы и подхалимы. Кто не заснет, пока не добьется своего, а свое – это ненасытное желание иметь. Иметь, а не быть.
– Браво оксфордской школе философии! – с иронией сказал Робер, но в глазах его мелькнуло выражение странной обреченности. – Значит, бунт?
– Я не могу предать Веселого Дика. Он спас мне жизнь, он заступился за меня, он мне друг. Я пойду с ним, но больше не буду пиратом. Мне не нужны сокровища, и я отказываюсь от своей доли, – тихо сказал Харт и отошел к шлюпке.
Волны уже не лизали песок, а с ревом набрасывались на него. Одна из них подпрыгнула, размахнулась и ошпарила пеной сапоги Уильяма. Он, не замечая ничего, смотрел в черный мрак горизонта.
– Эй, – услышал он крик своего капитана, – подбросьте еще дров! Нам же надо как-то вернуться.
Потом Уильям, сразу намокнув до пояса, вместе со всеми толкал лодку. Волны грохотали, вздымая со дна песок, пенные гребни все чаще мелькали во мраке. Было так темно, что небо, которое заволокли тучи, и море слились воедино, окружив людей и шлюпку непроницаемым мраком. Кроуфорд усадил на весла Мак-Магона и Джо Янга, Амбулена и Потрошителя, Боба и Джона, на корму отправил капитана Ивлина, а Харта и себя устроил на носу. Вдоль кромки воды по песку бегала оставленная Кроуфордом собака, задирая к небу уродливую морду и сердито скуля.
– Ветер крепчает, – сказал Потрошитель и, облизнув палец, поднял его вверх. – Кажись, вест-вест-зюйд. Ох, вымокнем мы, как кутята.
– Да, кажись, скоро ливанет. Не потерять бы корабль, да и шлюпку может отнести в открытое море, – поддержал квартирмейстера Боб.
– Что ж, это усложняет задачу, – заметил Кроуфорд. – Придется ловить конец да привязывать шлюпку к шхуне. Держим курс на кормовые огни, странно, что их не забыли зажечь.
– Да их и не тушил никто, – радостно сказал Джо Янг. – Их еще при Билли зажигали.
– Как бы то ни было, но главное, чтобы нас не унесло. Подналягте на весла, ребята.
– Когда мы с Уильямом полезем на палубу, – обратился Кроуфорд к капитану Ивлину, – вы останетесь за главного. Если что, попробуйте отвлечь команду от того борта, по которому мы с Уильямом полезем. Задача сложная, но вам, сэр Ивлин, она вполне по плечу. И постарайтесь сделать так, чтобы в случае чего в вас не попали из пушки.
– Да уж, – саркастически процедил сэр Ивлин. – Раньше я правил кораблями, а теперь мне доверяют паршивую шлюпку и просят обращаться с ней аккуратнее! А я что же? Я отвечаю – есть, сэр! Потому что у меня нет другого ответа, сэр! И это истинная правда! – закончив тираду, и так слишком длинную для него, Джон Ивлин снова ушел в себя, собираясь исполнить возложенное на него поручение – строго и угрюмо, как он теперь делал абсолютно все: правил шлюпкой, дрался на шпагах или просто обедал.
Не прошло и пяти минут, как к потокам соленой воды, которые заливали нос, то и дело зарывающийся в воду, добавились новые – это начался дождь. Сразу же тонны воды обрушились на утлое суденышко – не было ни первых капель, ни тонких струек. Так начинались все дожди в здешних краях, но привыкнуть к этому было невозможно. В одночасье темнота вокруг наполнилась гулом и свистом, высоко в небе засверкали молнии, а оттуда низвергнулась такая масса воды, что Уильяму показалось, будто это океан встал дыбом и, перевернувшись, рухнул обратно. Потоки хлыстами секли головы и плечи, носы и рты заливала вода, и даже собственную руку можно было рассмотреть лишь с трудом. Шлюпка быстро начала наполняться водой.
– Вычерпывай воду! – заорал Кроуфорд, перекрикивая рев волн и шум дождя. – Утопите шлюпку – всех повешу! Уильям, ну же!
Потрошитель открыл рот и затянул песню. Пираты запели, чтобы не сбить ритм, с которым весла погружались в бушующие волны. Их хриплые сорванные голоса заливало потоками воды, уносило ветром, топило в волнах, но песня рвалась из глоток, потому что песня сейчас означала жизнь.
– Держи курс на полгалса праве-ей! – ревел Ивлин с кормы, лихорадочно вычерпывая воду найденным под банкой ковшом. Ветер вколачивал ему команды обратно в рот, заливая рот дождем и соленой водой. Харт и Кроуфорд черпали воду шляпами. Мокрые весла рвались из рук, вода превратилась в сталь, отталкивающую каждый взмах, воздух приходилось рвать зубами.
Вдруг послышался глухой удар и треск. Лодка с размаху ударилась носом о деревянную тушу корабля и, едва не перевернувшись, уже снова отлетела от него, подхваченная следующей волной.
– Ну, Харт, давай! Хватай якорный канат! – заорал Кроуфорд и прыгнул за борт.
Харт лихорадочно стянул с себя намокший кафтан и, привязав к поясу кинжал, нырнул вслед за Кроуфордом в кипящую белыми пузырями волну. Неожиданно из-за водяной пелены на него вынырнула черная громада, под углом уходящая куда-то ввысь. Громада ходила ходуном, ее бока то вздымались, то опускались. При свете молнии Харт отчетливо увидел перед собой жирную натянутую змею – четырнадцатидюймовый якорный канат. Кроуфорд, вынырнув, уцепился руками и ногами за этот канат и полез по нему вверх, навстречу низвергающимся с неба потокам. Снизу за ним яростно потянулась волна, но, бессильно лизнув его ноги, в бешенстве повалилась на Харта. Харт ушел под нее с головой, но, отчаянно барахтаясь, выплыл и из последних сил поплыл к спасительному канату, который, как пуповина, один только и привязывал нынче небо к земле.
Ощутив в своей руке скользкое тело пеньки, Харт вцепился в него, подтянулся и, напрягая мышцы, пополз из воды. Лезть по канату было невозможно, но он лез, прижимаясь к нему лбом, обнимая его ногами, как любимую женщину, приникая к нему, как к матери, и от отчаяния вгрызаясь в него зубами, как во врага. Вода ревела и стонала внизу, вода била его сверху. Прошла вечность. Казалось, руки сейчас оторвутся и повиснут так сами по себе, намертво сжимая проклятую веревку, а туловище мешком полетит в черную пенную воду. Харт плакал, но слезы его смывало дождем.
– Вперед, вперед, ползи, засранец, – бормотал он, захлебываясь рыданиями. Он шептал самые мерзкие ругательства и самые пылкие молитвы. Но скользкая плоть каната по-прежнему уходила вверх, а ветер еще сильнее отдирал Харта от него, чтобы унести прочь. И в этот момент архангельским благовестием сверху грянул надсадный крик Кроуфорда:
– Давай руку, щенок! Давай руку!
Уильям до крови прикусил губу и рванулся вверх. Мокрая рука Веселого Дика как стальными клещами обхватила его ладонь и рванула в спасительную высоту. Планшир тупо рубанул его в живот, и, царапая кожу под разодранной рубахой, Харт перевалился через фальшборт и, обессиленный, рухнул на палубу, по которой хлестал дождь и с которой сквозь отверстия в фальшборте в море извергались ручьи. Грохот здесь стоял такой, будто тысячи плотницких молотков разом колотили по мокрым доскам. На верхней палубе не было ни души – экипаж прятался от дождя на баке, юте или на нижних палубах. Сквозь пелену дождя Уильям с трудом видел Кроуфорда, который уже сматывал с кнехта швартовый, чтобы бросить его Ивлину, если, конечно, тот еще не потонул к чертовой матери со своими молодцами.
Харт поднялся с четверенек и, с трудом удерживая равновесие на ходящей ходуном палубе, подошел к Кроуфорду. Тот продолжал сбрасывать швартовый куда-то за борт, и лишь на секунду придерживая канат одной рукой, вытащил откуда-то из-за пазухи флягу и сунул ее Харту в руки. Харт запрокинул голову и влил себе в рот обжигающую влагу.
– Я боюсь только одного – вдруг они задраили люки! – крикнул Кроуфорд. – Тогда нам придется здорово попотеть, прежде чем попасть в крюйт-камеру! – Закончив, он перегнулся через борт и заорал: – Эй, есть кто живой? – но раньше, чем ему успели ответить, он разглядел внизу какое-то черное пятно.
– Надеюсь, что есть, – ответил сам себе Кроуфорд и утер лицо руками. – Пойдемте, Харт, у нас все равно нет выбора. Вы хоть нож не утопили?
Уильям помотал головой и, едва не падая, медленно двинулся за капитаном к люку на юте. Ничем не огороженный люк был наспех прикрыт куском просмоленной парусины, в которую с брызгами лупил дождь. Они откинули парусину, и тут же в лицо им ударила теплая вонь.
Чтобы попасть в крюйт-камеру, где хранился порох, им оставалось спуститься по трапу и пройти несколько фунтов по тесному коридору. Но у подножия трапа, на нижней палубе, держась за стойку и покачиваясь, стоял здоровый, как бык, мужичина в рыжих кожаных штанах чуть ниже колена и в короткой куртке без рукавов. Он смотрел на них, и круглые пьяные глаза его выражали неподдельное изумление.
– Глазам не верю! – воскликнул пират и покачнулся, едва не упав. – Веселый Дик собственной персоной! Откуда ты здесь взялся, старый висельник?! Ребята говорили, что ты ушел тогда на «Медузе» с Потрошителем… А теперь ты пришел за остальными?
– Что-то вроде того, Каспер! – небрежно бросил Кроуфорд, медленно спускаясь на следующую ступеньку. Рука его с зажатым в ней кинжалом легко скользнула за спину. Хотя в полумраке трюма, освещаемого лишь одним фонарем, болтающимся под потолком, Каспер не заметил этого движения, но раскрывать объятия бывшему квартирмейстеру явно не спешил.
– У тебя ничего не выйдет, Веселый Дик! – решительно заявил он, гордо скрещивая руки на груди, отчего ему пришлось немедленно опереться спиной о переборку. – Убирайся, откуда пришел, или ребята выбросят тебя за борт на поживу акулам!
– Сначала ребята пусть глаза продерут! – презрительно фыркнул сэр Фрэнсис, опускаясь еще на одну ступеньку. – Боюсь, правда, у них все равно ничего не выйдет. Кишка тонка.
– Здесь не все настолько пьяны, Веселый Дик! – весело возразил Каспер. – И тебе не стоит так говорить про людей, которые лучше тебя… Убирайся, или я позову боцмана, и он быстренько приищет тебе достойную смерть!
– Долго тебе придется звать своего боцмана, – пробормотал сквозь зубы Кроуфорд и снизу из-за спины метнул в Каспера нож. Лезвие мелькнуло, сказало «чмок» и вошло прямехонько в горло пирата. Каспер захрипел и лицом вниз упал на нижние ступеньки. Кроуфорд перепрыгнул через него и ринулся в коридор. Уильям услышал звук шагов, чьи-то неразборчивые вопли и бросился следом за Кроуфордом.
Едва он добежал до следующей перегородки, как из полумрака вынырнуло чье-то бородатое лицо. Уильям наугад ткнул кинжалом. Бородач застонал и отлетел к стене.
– Скорее! – крикнул Уильям, наклоняясь и довершая дело ударом кулака.
– Давай сюда! – крикнул Кроуфорд Харту. – Сторожи проход. Только, ради всего святого, не давай ребятам палить в ту сторону, иначе мы все взлетим на воздух! Я быстро!
Он исчез. Двое заколотых пиратов неподвижно лежали в тесном проходе. Их кровь мешалась с льющейся в открытый люк водой и грязными ручейками растекалась под действием качки в разные стороны, медленно приближаясь к босым ногам Уильяма. Испытывая странное чувство отвращения и страха, он переступил ногами, и кровавый ручеек побежал дальше. «Море крови, – подумал он тупо. – Карибское море – это море крови. И одержимые люди мечутся по нему, как падшие души по преисподней, алкая Алкать – испытывать в чем-то крайнюю степень нужды, очень хотеть чего-либо.

не счастия, не избавления от мук, а золота. Оно-то, в конце концов, и погубит нас всех. Золото – вот роковой гений этих мест. Призрак, который никому не дается в руки».
Вдруг откуда-то выскочил Кроуфорд, со спутанными волосами, с какой-то дьявольской усмешкой на физиономии, облепленный мокрой одеждой, с коптящим факелом в руках. Уильям вздрогнул и инстинктивно занес кинжал для удара. Нервы его были напряжены до предела, и ему стоило некоторых усилий удержать свою руку в воздухе. Кроуфорд хохотнул.
– Что, напугал? Но, по правде говоря, мне хочется как можно скорое убраться отсюда. Я уже развел огонь в крюйт-камере, а теперь хочу вас попросить разбить бочонок с оружейной смазкой, который находится за моей спиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36