– Безусловно. Клянусь в этом честью. Я не нуждаюсь ни в деньгах, ни в милостях Стюартов, и ничто на свете не вынудит меня исполнять презренное ремесло сводника.
– Знакомы ли вы с миссис Фицкраун?
– Никогда не слышал этого имени.
– Эта дама проживает в Эдинбурге, как мне сказали.
– Никогда не был в этом городе. А откуда эти господа узнали, что при мне письмо?
Судья нахмурился.
– Кто вам сообщил, что при графе де Сен-Жермене находится это письмо? – спросил он офицера.
– Сэр, к нам в королевскую полицию пришло анонимное послание, согласно которому некий француз, сообщник Молодого Претендента по имени Сен-Жермен, получил от Молодого Претендента письмо, содержание которого может заинтересовать службу безопасности короны. И что означенного француза можно найти на ужине у сэра Роберта Кру.
– Вы хотите сказать, – спросил судья ледяным тоном, – что явились на вечер в почтенный дом по простому анонимному доносу, изъяли запечатанное письмо у одного из гостей и вскрыли его?
– Могли ли мы поступить иначе?
Судья поморщился. Он долго изучал письмо, потом его взгляд задержался на печати. Он обернулся к писцу:
– Флавиан, вы не могли бы попросить хранителя архивов, чтобы он разыскал оттиск печати Стюартов и дал мне для сравнения? Если он может спуститься сам, скажите ему, что я был бы ему очень признателен. Ах да, прежде чем уйти, пододвиньте сюда, пожалуйста, какое-нибудь сиденье.
Писец по имени Флавиан принес табурет и поставил его перед письменным столом.
– Присаживайтесь, сударь, – сказал судья Себастьяну.
Оба офицера приуныли. В течение некоторого времени, которое показалось арестанту бесконечным, слышно было только потрескивание факелов.
Наконец снова появился Флавиан, а за ним следом человек в черной мантии с большой плоской коробкой в руках.
– А, доктор Калпеппер, – оживился судья, – вы очень любезны, что побеспокоились. Хочу обратиться к вашей компетентности. Не могли бы вы взглянуть вот на эту печать и сказать мне, может ли она принадлежать Стюартам, Старому или Молодому Претендентам? Флавиан, придвиньте кресло доктору Калпепперу и принесите нам свечей, чтобы лучше было видно.
Когда все это было сделано, доктор Калпеппер взял в руку послание, приписываемое Молодому Претенденту, бросил на него быстрый взгляд и, пожав плечами, заявил:
– Печать – грубая подделка, господин судья, это сразу бросается в глаза.
– Вы едва на нее посмотрели.
Калпеппер открыл коробку и достал оттуда два оттиска.
– Сравните сами. Красная – печать Молодого Претендента, приложенная к письму, которое мы перехватили в июне, а большая синяя – печать Стюартов.
Судья наклонился и кивнул.
– Секретарь, запишите: согласно экспертизе, проведенной доктором Исааком Калпеппером, директором архивов лондонского Тауэра, нарочно призванным по этому делу, печать, приложенная к посланию, найденному при графе Сен-Жермене и Вельдона, является несомненной подделкой.
Оба офицера выглядели еще более растерянными, чем недавно.
– Доктор Калпеппер, благодарю за любезность. Господин граф, вы свободны. Прошу извинить за досадное недоразумение. Королевская полиция проявила излишнее усердие, будучи обманута некой злонамеренной особой.
Он бросил суровый взгляд на обоих офицеров.
– Соблаговолите немедленно вернуть шпагу графу де Сен-Жермену. И проводите его до дверей. Разрешаю выразить ему свои сожаления.
Себастьян снова опоясался шпагой, поклонился судье и покинул мрачное место. В вестибюле он обнаружил своего слугу Джулио, замерзшего и расстроенного. Малый прождал хозяина всю ночь. Через час Себастьян был уже в Блю-Хедж-Холле, где Соломон Бриджмен места себе не находил от беспокойства.
26. НЕИЗБЕЖНАЯ СМЕНА МАСКИ
История с Тауэром разнеслась по всему Лондону.
На следующий же день после своего освобождения Себастьян послал леди Кру драгоценную шкатулку с большущей живой жабой внутри. У твари на шее была ленточка с запиской: «Ваша душа, мадам, просит принять ее обратно».
Соломон Бриджмен хохотал всякий раз, когда вспоминал об этом.
Слуги сэра Роберта рассказывали, что их госпожа лишилась чувств от ужаса, услышав кваканье из открытого ларчика, и потом не выходила из комнаты целый день. Этот анекдот стал широко известен, а его комментаторы сошлись во мнении, что леди Кру столь же злонравна, сколь и распутна.
Три дня спустя среди многочисленных посланий с выражением симпатии и сочувствия, которые Себастьян получил от своих знакомых, оказалось приглашение на ужин от Уильяма Стенхоупа, графа Харрингтона, министра финансов и казначея Палаты.
Себастьян отправился туда с опаской, полагая, что клика, заставившая его провести ночь в тюрьме, так просто от него не отстанет и что приглашение такой важной особы, как лорд Харрингтон, скрывает другую ловушку. Но, согласившись с Бриджменом, который считал, что нельзя выказывать испуга, все-таки принял приглашение.
Стенхоуп прежде всего выразил сожаление о недоразумении, жертвой которого стал Себастьян.
– В дошедших до меня слухах утверждается, что интрига, сплетенная против вас, была одобрена королем, – заявил он. – Позвольте сказать вам, что в этом нет ни слова правды. И вот доказательство: его величество расспрашивал меня сегодня утром об этом инциденте. Он хотел знать подоплеку дела и был весьма удивлен историей с поддельным письмом от Претендента. Король рассмеялся и заявил: «Я знаю, что молодой Чарльз вертопрах, но все же не думаю, что он глуп до такой степени, чтобы прибегнуть к услугам сводника в Лондоне, поскольку, стоит ему сунуть сюда нос, как он тотчас же окажется в Тауэре!»
– Но я, однако, был арестован королевскими офицерами?..
– Это означает лишь, что у заговорщиков есть свой человек при дворе, а такое не редкость. Начато расследование. Будучи французом, вы оказались особенно уязвимы для этой отвратительной махинации.
Себастьян принял к сведению это замечание.
– По моему мнению, – продолжил Стенхоуп, – приближенного к королю сообщника меньше всего заботила месть какой-то дамы. Просто ему хотелось узнать, кто вы на самом деле. Так почему же вы этого не скажете?
– Раскрытие тайны, сэр, имело бы гораздо большие последствия, чем сам инцидент.
Стенхоуп обдумал ответ.
– Значит, вы этого никогда не сделаете?
– В свое время, сэр, в свое время.
– В любом случае позвольте мне дать вам один совет: если вы рассчитываете задержаться в Лондоне, дайте знать по крайней мере, и как можно скорее, принадлежите вы к друзьям или врагам Англии.
Второе замечание, достойное внимания.
Вернувшись в Блю-Хедж-Холл, Себастьян сказал себе, что напрашиваются два полезных вывода: один для него самого, другой для его российских опекунов. Во-первых, к французам в Англии относятся все хуже и хуже, и эпизод с Молодым Претендентом этому лучшее доказательство. Во-вторых, враждебность к французам расчищала поле для русской дипломатии. Себастьян принял решение.
– Соломон, это происшествие привлекло ко мне чрезмерное внимание. Все хотят знать, кто я такой. И вас это тоже может коснуться. Думаю, что мне разумнее всего уехать на какое-то время.
– В прошлый раз вы отсутствовали тринадцать лет, друг мой, – вздохнул Бриджмен. – Боюсь, что в следующий вы меня здесь не застанете.
– Я не знаю, надолго ли покидаю Лондон, дорогой друг, но мне надо уехать.
– Понимаю, – ответил Соломон, снова опечалившись. – В любом случае я заранее сделал необходимые распоряжения, чтобы после моей смерти вы стали единственным владельцем банка Бриджмена и Хендрикса. Вам потребуется только подписать в присутствии адвоката документы, которые сделают вас собственником.
– Под каким именем?
– Имя значения не имеет: главное, что я вам уступаю исключительное право на владение собственностью, которая будет отделена от того, что получат мои наследники. Ведь этот банк не был бы основан без вас, пусть даже я и вложил в него свои деньги. Так что вы выкупите мою долю в банках Лондона и Амстердама. У вас уже сейчас есть на это средства. После моей смерти они возрастут еще больше.
Настал черед Себастьяну загрустить. Он никогда не думал о смерти Соломона, но не мог отрицать, что, вероятнее всего, она наступит раньше его собственной.
– Выпьем по бокалу кларета, чтобы отогнать явно невеселые мысли, – заявил Соломон, открывая буфет и доставая оттуда бутылку и два бокала. – Какую судьбу вы уготовили вашему открытию удивительных свойств иоахимштальской земли?
– Не знаю. Я надеялся, что свинец шкатулки трансмутируется в золото. Но когда тщательно обследовал ее крышку, оказалось, что это по-прежнему только свинец, – сказал Себастьян с легкой улыбкой. – Не из этой земли состоит философский камень. А когда вспоминаю, что стало с руками того несчастного, который мне ее продал, отказываюсь верить также, что она могла или сможет послужить для изготовления эликсира юности.
Ему не хотелось приводить доводы Байрак-паши о бесплодности изысканий Ньютона: дескать, если бы ученый открыл секрет превращения металлов в золото, он был бы сказочно богат. А если бы добыл эликсир молодости, то и не умер бы.
– Замечательно уже то, что она очищает алмазы, – заметил Бриджмен.
Соломон поднял свой бокал, посмотрев на Себастьяна, потом прошелся по комнате взад-вперед.
– Видите ли, Себастьян, я много размышлял эти последние годы. И в конце концов задался вопросом: а все ли поиски Исаака Ньютона имели под собой основание? Он много возился со ртутью и нагревал ее. Но ведь этот металл выделяет пары, помутняющие рассудок. Мы знаем, как они воздействуют на шляпников, которые тоже используют много ртути и нередко повреждаются в уме.
Себастьян вспомнил одну из аксиом княгини Полиболос: «Подлинный секрет нашего мира, граф, это власть». В конце концов, может, он недооценил мудрость Востока…
– Вы хотите сказать, что секрета нет? – спросил Себастьян. – Или что поиск тайны сбил с пути вашего друга Ньютона?
– Одно не исключает другое, друг мой.
Себастьян был потрясен. Если даже Соломон признает, что нет никакого секрета, это значит, что он на протяжении стольких лет преследовал нелепую юношескую мечту. Вдруг ему вспомнилось другое высказывание, на сей раз графа Банати: «Если у вас есть познания в этой области, не отвергайте их только потому, что не верите в них. Они очаровывают даже самых просвещенных людей. Это добавит вам влияния на тех, кто к вам расположен».
– Что с вами? – спросил Бриджмен, заметив его сосредоточенный вид.
– Ничего, Соломон. Я думал.
Себастьян отправил послание Банати:
«Гнусная интрига, целью которой было выставить меня сводником Молодого Претендента Карла-Эдуарда Стюарта, и усугубленная тем фактом, что я французский подданный, стоила мне ночи в тюрьме. Я был быстро оправдан, но мое присутствие в Лондоне становится все более затруднительным.
Жители этого города и большей части Англии испытывают столь большую подозрительность в отношении французов, что это, по моему мнению, может только облегчить осуществление ваших планов.
Соблаговолите сообщить мне, куда я должен отправиться в ближайшее время».
Ответ пришел недели через две и был краток:
«Возвращайтесь. С голландским паспортом».
Приказ его озадачил. Рекомендация насчет паспорта была понятна: с начала войны за Австрийское наследство, то есть вот уже почти пять лет, Голландия и Англия были единственными верными союзниками Австрии и Франции, точно так же, как Испания, Пруссия, Саксония и Бавария – ее ожесточенными противниками. Но он не мог понять, какой прок от него будет в Вене.
Себастьян проанализировал сведения, собранные во время своих выходов в лондонский свет, пытаясь обнаружить смысл своего отзыва в австрийскую столицу. Он знал, что канцлер России Бестужев-Рюмин надежно укрепил свою власть во дворце, несмотря на происки многочисленных врагов, большинство которых, впрочем, были друзьями императрицы Елизаветы, явно завидовавшими влиянию этого человека.
Однако, согласно всем описаниям, канцлер представал этаким сторожевым псом, который бросался на малейшую тень, приближающуюся к дому своих хозяев. И, казалось, менял свои планы с недели на неделю.
Было очевидно, что война за Австрийское наследство скоро подойдет к концу. Пруссия, которая приобрела Силезию и прекрасную военную репутацию, скоро обеспокоит Россию. Собственно, она уже портила кровь российскому канцлеру. Стало быть, отзыв Себастьяна в Вену должен как-то вписываться в планы России на послевоенное время.
Поскольку графа прельщали сами неизвестные величины этого уравнения, он начал собираться в дорогу.
Себастьян решил взять с собой шкатулку с иоахимштальской землей и вспомнил, что алмаз по-прежнему там. Засунув камень туда во второй раз, он и думать о нем забыл. Открыв шкатулку с теми же предосторожностями, Себастьян вынул камень. И был поражен: алмаз теперь стал ярко-желтым, самого прекрасного оттенка. Пятнышки почти исчезли. Себастьян задумался. Он не был ювелиром, так на что же он мог употребить это свойство таинственной земли?
Утром он обнял Соломона и, как всегда, пообещал ему писать.
Он провел в Лондоне больше двух лет. 12 марта 1745 года, переплыв через Северное море, особенно бурное в это время года, по-прежнему в сопровождении своего слуги Джулио, он пустился в обратную дорогу к Вене. По счастью, главная ветвь банка имела свое отделение в Амстердаме, так что он располагал там временным пристанищем. Тем более что ему пришлось задержаться, чтобы выправить голландский паспорт.
Он воспользовался заминкой, чтобы показать желтый камень ювелиру.
– Алмазы такого цвета редки, господин граф, – сказал мастер, – а этот еще и очень чистой воды. Если вы его купили, то не прогадали.
Себастьян задумался.
Прибыв в Вену 5 апреля во второй половине дня, он остановился в лучшей гостинице города и, едва освежившись, на следующий же день явился к Банати.
Оказанный ему прием развеял все опасения насчет немилости или упреков: он был принят немедленно.
– Расскажите-ка мне поподробнее о вашем злоключении, – сказал Банати, явно забавляясь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53