Может, узнала, что он уезжает завтра? Пришла в последний раз украдкой взглянуть на чужестранца?
Какое-то время они молча смотрели друг на друга, потом он спустился в сад, ожидая, что девушка бросится бежать, и был готов устремиться за ней вдогонку. Но Даная осталась, застыв в неподвижности.
Лишь запахнула на груди темную накидку, в которую куталась, надеясь остаться незамеченной, и прижалась спиной к опоре террасы.
– Чего вы хотите? – спросил он приглушенным голосом и схватил ее за руку, укрытую плащом.
Ответом ему был стон. Выпустив руку девушки, Готлиб нащупал под плащом ночную рубашку. Наверняка Даная покинула постель, повинуясь внезапному порыву. Левой рукой он провел по маленькой груди, исторгнув новый стон. И внезапно сорвал с девушки плащ и бросил на землю. В самом деле, на Данае была только просторная ночная рубашка из вышитого льна. Девушка попыталась бежать, он удержал ее. Насколько позволяла видеть темнота, она пристально смотрела на него своими черными глазами, но он не смог различить в них ни страха, ни другого чувства.
– Может, хотите что-нибудь на память? – спросил он, удерживая запястье княгининой племянницы одной рукой и задирая подол ее рубашки другой.
Собственные слова что-то смутно ему напомнили. Не произносил ли он их уже?..
– Не так… – задыхалась она. – Нет…
Даная билась, словно рыба в сети, когда он попытался снять рубашку через голову девушки, не выпуская ее запястье.
Наконец рубашка скользнула по девичьему плечу и повисла сбоку, словно тряпка, удерживаясь только проймой.
Теперь Даная осталась совершенно нагой.
Готлиб властно притянул свою добычу к себе и склонился к лицу девушки. Втянул в себя ее дыхание. Она ела на десерт что-то из розовых лепестков.
– Нет… – прохрипела Даная, но слишком поздно, потому что он заставил ее умолкнуть, прижавшись губами к ее губам.
При этом завел ей за спину руку с болтавшейся на ней ночной рубашкой и прижал девушку к стене. А свободной рукой стал ласкать тело, которое она больше не могла защищать. Долго гладил грудь, несмотря на ее неловкие попытки помешать ему. Вскоре силы покинули жертву. Он долго ласкал ее живот, потом его пальцы спустились ниже, к самой промежности, где он ожидал найти заветное рунцо. Но в этой стране женщины удаляли волосы с тела. Так что он беспрепятственно достиг цели, и его рука стала откровенно нескромной.
Он уловил на ее устах совсем иное дыхание и откинул ее торс назад. Даная выгнулась, устремив груди в небо.
Заметив, что она девственница, он воспламенился.
У него была свободна только одна рука. Как бы там ни было, приноровиться можно. Ему удалось расстегнуть верх своих штанов.
Девушка извивалась, как змея, быть может, от страха, может, от желания. Его член зажало меж ними. Она схватила его рукой, видимо желая отвести.
Но в самом ли деле она хотела этого?
Когда Готлиб попробовал войти в нее, рот девушки приоткрылся.
Нет, она не отстраняла его член, понял он с удивлением, а лишь направляла.
После первого толчка у нее вырвался вскрик. Готлиб заглушил его своими губами. Свободная рука Данаи скользнула к нему под рубашку. Теперь и она ласкала его. Но при этом была в слезах.
Готлиб сделал вид, будто выходит из нее, вернулся… и так далее.
Даная задергала плененной рукой, чтобы избавиться от своей рубахи. Он позволил ей это, и она ухватилась за его плечо, чтобы опереться обо что-нибудь.
Прошло совсем немного времени, и сильнейшая судорога сотрясла все ее тело. Она закричала – прямо в рот своему насильнику. Однако он еще не достиг своего.
Он продолжал трудиться над ней и не хотел, чтобы это когда-нибудь кончилось.
Даная закричала во второй раз. Готлиб опять заткнул ей рот поцелуем. И наконец излил семя. Она прижалась к нему с силой, которой он в ней и не подозревал.
По лбу Готлиба струился пот.
Он вышел из нее, оглядел долгим взглядом, провел пальцами по ее губам. И вдруг вспомнил, к кому были обращены слова «хотите что-нибудь на память?» – к служанке, пытавшейся отравить его в Париже. Он застегнул штаны и ушел в свою комнату. Не обернувшись. Нет, он не должен оборачиваться.
Запер застекленную дверь на засов и рухнул на кровать.
Последней его мыслью было, что он вел себя как дикий зверь.
21. ОПАСНЫЙ ПРЫЖОК
Граф Банати, человек лет под пятьдесят, с любезным лицом, сидел за письменным столом спиной к окну, положив перед собой распечатанную записку от княгини Полиболос. Он смотрел на графа Готлиба фон Ренненкампфа так, что тому стало слегка не по себе.
Что же написала княгиня этому Банати?
– Какие у вас связи с Высокой Портой, граф? – спросил наконец Банати по-французски.
– Никаких.
– И тем не менее вы собираетесь ей служить.
– А разве не этого от меня ждут? – спросил Готлиб, чуя ловушку.
Банати промолчал и сощурился, играя ножом для разрезания бумаг. Молчание явно предвещало некое важное заявление.
– Неужели вас не удивило, что христианка, чья страна порабощена турками, побуждала вас способствовать усилению их могущества?
– Удивило, – ответил Готлиб, вспомнив вопрос, который сам задал по этому поводу княгине во время их последнего ужина в Констанце. – Я даже спрашивал ее об этом. Она ответила, что османы высоко ценят опыт греков.
Банати кивнул.
– Но верите ли вы, что греки столь же высоко ценят свою неволю?
– Объяснитесь, граф, – сказал Готлиб, все больше раздражаясь при мысли, что опять дал себя провести. – Вы хотите сказать, что в предложении княгини не было никакого смысла?
– Нет, был. Но не тот, какой вы думали. Греки – все греки – желают только одного: освобождения своей родины, понимаете? Но Европе и дела нет, что отчизной Гомера и Еврипида правят мусульмане. Франция и Англия боятся задеть Высокую Порту. Греция для них принадлежит прошлому. Единственная страна, которая желает освобождения Греции, правда не из любви к Праксителю и Сократу, но чтобы отогнать турок подальше от своих границ, – это Россия. Она бы хотела также предотвратить рост австрийского влияния в Греции, на тот случай если Вена ее опередит.
Готлиб открыл рот от изумления.
Он вспомнил долгий взгляд, которым удостоила его княгиня во время их последнего разговора. До него дошло: прикрываясь вербовкой агентов для Порты, фанарская чайка служила делу своей страны.
Банати позвонил в колокольчик, и в дверях появился лакей.
– Принесите нам, пожалуйста, вина и каких-нибудь бисквитов, – попросил Банати. Потом опять повернулся к своему гостю. – Хочу надеяться, что не слишком вас разочаровал.
– Я ошеломлен. Ведь политические высказывания княгини были совершенно противоположны тому, что я услышал от вас, – ответил Готлиб, подумав, а не дурачит ли его и Банати.
Но тот возразил, словно забавляясь:
– Судите сами. – Он ткнул пальцем в письмо и прочитал вслух: – «Он из Ливонии, стало быть, привычнее к русским, чем кто-либо другой».
Пренебрегая вежливостью ради того, чтобы собственными глазами удостовериться в этих словах, Готлиб встал и склонился над бумагой. Потом медленно сел, потрясенный. Именно так княгиня и написала.
– Выходит, я должен поступить на службу к России, – пробормотал он.
– Я знавал и менее завидные судьбы, – заметил Банати.
Тем временем вернулся лакей, неся поднос с блюдом бисквитов, полным графином и бокалами.
Слуга налил Готлибу бледно-золотистого вина, потом наполнил бокал своего хозяина.
– И вы наверняка будете не единственный. – Банати поднял свой бокал с улыбкой и осушил его почти одним духом. – Княгиня имела в виду, что ливонцы граничат с русскими. Неужели же те будут к ним враждебны?
– Враждебнее всего относятся как раз к соседям, – ответил Готлиб, усмехнувшись. – Ливония сполна испытала тяготы зависимости от сильных стран. Но мы слишком маленькая страна, чтобы восстать.
Он неплохо выпутался: накануне, сразу по прибытии, наведался в книжную лавку, чтобы подкрепить свои знания о Ливонии и северных странах. И теперь вознаградил себя глотком вина.
– Это благоразумно, – заключил Банати.
– И что я теперь должен делать?
– То же самое, что делали бы для Высокой Порты.
Готлиб попытался определить по какому-нибудь признаку, кому служит сам этот человек: грекам или русским?
– И добавлю вот что, – продолжил Банати. – Вам придется встречаться с особами, чьи вкусы, конечно, не так изощренны, как у турок, но наверняка менее экзотичны. Я предлагаю вам освоиться с этим миром, и желательно, чтобы вы приобрели кое-какие из талантов, которые весьма ценят при дворах и в светских кругах, а именно: знание языков, истории и музыки. Вас ждут Эвтерпа, которой вполне можно доверить царство языков, Клио и Каллиопа.
Эта цветистая речь, да еще и сдобренная певучим акцентом, показывала, что и сам Банати обладал, по крайней мере, наружным лоском культурного человека. Готлиб пригубил вино: если бы оно не было холодным, то показалось бы резковатым, но его безыскусная терпкость, смягченная прохладой, приятно щекотала нёбо и располагала к разговорам. Вино философов и ораторов. Греческое вино.
– Стало быть, вы российский посланник? – спросил Готлиб.
– Ничуть, граф. Я венский советник его величества Виктора Амедея Второго, короля Сардинского.
– Сардиния – союзница России?
– Неофициально. Фактически она под протекторатом Австрии. Была бы сейчас под протекторатом Франции, если бы в начале века французы не проявили излишней подозрительности и не велели разоружить ее войска. Но на самом деле наша покровительница – всех нас, обитателей Средиземноморья, – это Россия, поскольку лишь она располагает необходимой силой, чтобы сдерживать турок. К тому же в моих жилах течет греческая кровь, которую я унаследовал от матери. Вы удовлетворены, граф? Я прошел испытание? – заключил Банати, коротко усмехнувшись.
– Простите меня, – поспешил оправдаться Готлиб. – Моим намерением было, конечно, не подвергнуть вас испытанию, но прояснить причины вашего предложения. Поймите мое удивление…
Сначала гречанка склоняла его к тому, чтобы он стал агентом Высокой Порты, но это оказалось лишь притворством, и вот теперь сардинец предлагает ему стать агентом России!
– Я понимаю его, граф, понимаю, – согласился Банати. – Вы еще не знакомы с политикой южан. Но княгиня дала мне понять, что у вас достаточно гибкий ум, чтобы разобраться в ее лабиринтах.
Банати покрутил свой бокал в пухлых пальцах, поглядывая на своего гостя с видом, который можно было определить как хитрый и продувной: словно старый кот, привычный к уловкам собак и мышей, учит кота-новичка уму-разуму.
– Значит, мне придется поехать и в Санкт-Петербург, – сказал Готлиб наполовину вопросительно, наполовину покорно.
Банати надкусил бисквит и покачал головой.
– Нет, не сейчас. Ситуация пока неясная. Императрица Анна, наследовавшая царю Петру Второму, который умер в этом году, только что взошла на трон и оказалась в довольно сложных обстоятельствах, поскольку является заложницей знати. Сомнительно, что она и ее фаворит Бирон смирятся с диктатом аристократии. Вы бы оказались между крайне враждебными группировками и рисковали бы совершить промах. Но будет полезно, если в ожидании поездки в Россию вы и в самом деле выучите русский язык.
Он встал, чтобы наполнить бокалы. При этом выглядел задумчивым.
– Княгиня дала мне понять, что вы не слишком много путешествовали? – спросил Банати.
– Побывал в Лондоне, в Париже, в Праге.
– Очень хорошо. Если позволите мне дать вам совет, потратьте год, чтобы поухаживать за тремя музами, которых я назвал. Мы не торопимся. И добавлю, что в наших странах женщинам принадлежит большая власть. Надо уметь их очаровывать, – сказал Банати, пристально глядя на Готлиба.
Готлибу вспомнился комментарий княгини насчет графа Банати: «Это мудрый человек». Но почему же он так на него смотрит? Неужели княгиня сообщила ему и о том, что считает ливонца холодным? Хотя, если Даная ей призналась, она по меньшей мере должна была изменить свое мнение.
– Вы женаты? – спросил Банати.
– Нет.
– Что ж, для соблазнения мужчине лучше быть холостым, в отличие от женщин, – заметил Банати. Потом вдруг сменил тему: – Каковы же оккультные науки, которыми вы занимаетесь, граф?
– Княгиня вам и об этом сказала? Паша в них не верит. Она тоже.
– Эти занятия поглощают гораздо больше времени, нежели приносят плодов, – заметил Банати. – Так что я в них ничего не смыслю. Но если у вас есть познания в этой области, не отвергайте их только потому, что не верите в них. Они очаровывают даже самых просвещенных людей. Это добавит вам влияния на тех, кто к вам расположен.
Банати вернулся к своему месту и сел.
– Я знаю только одну оккультную науку, граф, которая приносит настоящие плоды, – объявил он, – это наука власти. Ею я и призываю вас заняться.
Готлиб все еще был под впечатлением рискованного прыжка, который мысленно совершил, – сперва под влиянием княгини Полиболос, а теперь вот и графа Банати.
– Княгиня уверяет меня, что вы не стеснены в деньгах, – заключил Банати, открывая ящик своего стола. – Но ваше ученичество потребует расходов. Так что вручаю вам этот кошелек, но рекомендую умеренность.
Он встал, передавая Готлибу новехонький, внушительного веса кошель из черной телячьей кожи.
– Мы люди чести, так что расписку с вас не требую, – сказал Банати.
Готлиб кивнул и тоже встал.
– Вена – идеальный город, чтобы обучиться музыке и танцам. Советую побыть здесь несколько месяцев. Мой дом открыт для вас. Сообщите мне ваш адрес, когда будете его знать.
Банати проводил своего посетителя до двери и протянул ему руку. Готлиб ее пожал. Банати вздрогнул и бросил на него удивленный взгляд.
Когда замешательство рассеялось, Готлиб улыбнулся:
– Простите меня, я…
Банати по-прежнему пристально смотрел на молодого человека, потирая себе ладонь.
– Это странная особенность, которой я не могу управлять, – объяснил Готлиб.
На самом деле он уже мог управлять флюидом, если долго поглаживал рукой по дереву, но в своем смущении забыл об этом.
– Замечательная особенность, граф.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53