Но среди светлых рас с давних пор витают смутные мифы о том, что якобы существуют загадочные «белые боги», которые однажды спустятся к смертным, чтобы создать на земле «небесное царство».
«Кстати, неплохая мысль, – отметил про себя Этан, неожиданно обретя былое спокойствие. – Выдумать доброго бога, чтобы загнать человечество в узкие рамки религии, сделав его кротким и послушным, как стадо агнцев».
– Призрак в светлых доспехах? – Левсет от всего сердца хотел бы поверить в эту историю, но подсознательно чувствовал в словах псевдо-Милта какую-то фальшь.
– Да.
– Значит, сейчас я говорю с призраком?
Никакой смертный не мог на равных спорить с хитроумным файтом, тем более – уличить его во лжи или поймать на противоречии.
– Ты говоришь с Милтом, чья сущность и сознание были изменены вмешательством высших сил.
В доказательство своих слов Мелиус изменил свою внешность таким образом, что половина его тела осталась прежней, а вторая стала похожей на прекрасную статую, выточенную из белоснежного мрамора.
Несмотря на то что тело Этана было припечатано к стене, голова оставалась свободной, что и позволило ему, хоть и с некоторым трудом, но все же наблюдать за представлением, устроенным хитроумным слугой.
Левсету ничего не оставалось, как поверить своим глазам. Значит, кроме лордов Хаоса существуют и другие силы, которые...
Открытие было настолько неожиданным и так потрясло старого мага, что он побоялся продолжить едва родившуюся мысль, решив оставить ее до лучших времен.
– Ты нам поможешь? – тихо спросил седовласый мудрец, почтительно склонив голову, как будто был всего лишь примерным учеником, ожидающим чуда от всемогущего учителя.
«Интересно, как этот ловкий плут выйдет из столь щекотливого положения? – Этана настолько заинтересовала тонкая и красивая игра своего слуги, что он на некоторое время забыл о собственных проблемах. – Помочь он не в силах: Врата Печали ему не открыть, а если он не выполнит просьбу, то ореол „призрака в светлых доспехах“ мгновенно померкнет, превратившись в ничто».
– Смертный попытался открыть Врата Печали и поплатился за свою самонадеянность? – с неподдельной печалью в голосе произнес Мелиус, искренний в этот момент как никогда, потому что речь шла о его обожаемом господине.
– Да, – коротко ответил Левсет, решив не вдаваться в излишние объяснения, после чего продолжил уже более настойчиво: – Ты поможешь нам?
«Ну что ж, мой верный пес, удиви меня», – подумал Этан с каким-то даже веселым азартом, не слишком уместным в его отчаянном положении.
– Людям не нужна помощь высших существ, так как они достаточно сильны и при желании могут сами решить все проблемы.
«Стареешь, Мелиус», – хотел было произнести вслух мятежный сын Хаоса, посчитавший, что такая глупая отговорка недостойна великого хитреца, но файт продолжил:
– Кто-то из смертных должен прикоснуться к стене. Попытка может стоить смельчаку жизни, но это единственный шанс отворить Врата.
Левсет сделал короткий вдох, набрав в легкие воздух, чтобы задать самый последний вопрос, но в этот миг его более молодой и решительный друг Проже шагнул вперед и прижал ладонь вытянутой вперед руки к каменной глыбе...
Он еще успел почувствовать, что твердая на вид поверхность Врат оказалась податливой, словно мягкая глина, и даже безмерно удивился такому странному несоответствию. Но это была его последняя здравая мысль, потому что в следующее мгновение раздался резкий свист, как будто кто-то дунул в огромный свисток, и тело мага, потеряв за секунду всю свою кровь, ушедшую через ладонь в темные недра скалы, опало на землю пустой бессмысленной оболочкой.
Потрясенный увиденным, Левсет повернулся к «светлому призраку», чтобы бросить ему в лицо обвинение, но не успел.
То, что секунду назад выглядело как кусок монолитной скалы, исчезло. Врата Печали наконец отворились.
Если бы Этан не был настолько взволнован, попав в неожиданную ловушку, то, без. всякого сомнения, вспомнил бы давний случай, в чем-то схожий с тем, который произошел с ним сейчас. Тогда один из могущественных некромантов, проникнув в сферу Хаоса, попытался добыть артефакт, известный как мертвый кристалл. Ни один смертный не мог взять в руки эту вещь, но магу удалось на какое-то время изменить свою сущность, и...
Он попался точно в такую же ловушку, как и Этан.
Мертвый кристалл не смог определить, кто перед ним, поэтому парализовал непонятное существо. А когда через некоторое время некромант вернулся в свое прежнее состояние, то артефакт определил, что в его жилах течет кровь обычного смертного, и уничтожил незадачливого вора.
То что Врата Печали не просто не открылись, но еще и насильно удержали Этана, могло означать только одно – они, как и мертвый кристалл, не могут определить, кто перед ними – бог или человек. И будут удерживать его до тех пор, пока не узнают ответ на этот вопрос.
В отличие от своего хозяина файт быстрее среагировал на ситуацию, блестяще справившись с трудной задачей, которая на первый взгляд вообще не имела решения, – человеческая кровь несчастного Проже послужила именно тем доводом, который убедил Врата в том, что Этан – бог.
– Они открылись! – все еще до конца не веря в произошедшее, потрясенно пробормотал Левсет.
И дело было даже не в том, что в руки Альянса наконец попадет одна из святынь Хаоса, которая в конечном итоге изменит весь ход войны. Это имело огромное значение, но меркло на фоне потрясающего открытия – мифы о светлых богах не вымысел. Призрак в белых доспехах, вселившийся в тело Милта, был явным тому подтверждением.
«Людям не нужна помощь богов, так как они достаточно сильны и при желании могут сами решить все проблемы, – мысленно повторил старый маг слова высшего существа. – А значит, – продолжил Левсет свою мысль, – эра Хаоса неуклонно подходит к концу».
Он ошибался в деталях, будучи жестоко обманутым файтом, но был прав в главном – открыв Врата Печали, они выбили один из камней, на котором крепился фундамент, казалось бы, несокрушимого замка. Единственное, о чем не мог знать умудренный сединами маг, – на смену эпохе Хаоса идет не время светлых богов, а эра Безумия...

Глава 12

Из тысячи лучников, встретивших утром восход солнца, дожить до заката сумели только двадцать семь. Их них только трое (считая и меня) остались нетронутыми вихрем войны. Все остальные имели ранения разной степени тяжести, которые вылились в потерю еще двух человек, скончавшихся этой же ночью.
Не могу сказать точно, как я попал в лагерь (мы не свернули шатры, уходя на бой), потому что определенный промежуток времени начисто выпал из моего искореженного сознания. Впрочем, это не столь важно. Сумерки уже опустились на землю, когда мой затуманенный разум прояснился и я обнаружил себя сидящим невдалеке от костра и бесцельно рисующим на земле бессмысленно пересекающиеся линии.
В этом состоянии наверняка не было бы ничего страшного, если бы в качестве стила не выступал ритуальный кинжал – дар предводителя гоблинов, лезвие которого потемнело от пятен запекшейся крови.
Я с отвращением разжал пальцы, и оружие тихо упало к ногам. У меня уже была одна проклятая вещь – загадочный обломок стрелы, но, как оказалось, экипировка Хрустального Принца им не ограничивалась, и теперь к ней прибавился еще и этот зловещий клинок.
Словно грязно-мутная пена, в памяти всплыл разговор с Мгхамом, предшествовавший страшному подарку. Память частично вернулась в измученное кошмарами сознание, после чего жизнь, как и все вокруг, потеряла какой-либо смысл. То, что я чудом выжил в мясорубке сражения, являлось скорее проклятием, нежели благом.
– Смерть – это не зло, а скорее избавление, – наверное, в тысячный раз повторил я и только сейчас заметил, что не один.
Невдалеке от костра сидел старый друг и товарищ, вплоть до этого дня свято веривший в то, что в жизни всегда найдется место искренней радости и теплой улыбке. Но на войне иллюзии быстро проходят, а вера и радость уходят из сердца вместе с предсмертным хрипом товарища, бьющегося в агонии у тебя на глазах.
Серое лицо, похожее на застывшую маску, тусклые глаза, невидяще смотрящие в неведомую даль, тугая повязка, пропитанная кровью, скрывающая три отсеченных пальца на левой руке, – вот и все, что осталось от человека, который утром являлся чуть ли не олицетворением радости.
– Сколько из нас выжило?
Если что-то еще и имело для меня значение в жизни, то только этот короткий вопрос.
– Двадцать семь. – Этот сиплый, надорванный голос принадлежал уже не молодому двадцатипятилетнему воину, а древнему старику, успевшему за один только день сжечь все свои силы. – Еще двое скончались от ран на закате.
Все вокруг было выдержано в обычных грязно-серых тонах, какими бывает окрашен тоскливо-пасмурный осенний вечер, но Свен упомянул о закате, значит, сейчас было раннее утро или...
– Который час? – без всякого перехода спросил я.
Разговор получался каким-то бессвязно-рваным: сознание обоих собеседников после потрясений дневной битвы напоминало искромсанный штормом парус, поэтому было не в состоянии упорядочить мятежный хоровод мыслей.
– Судя по звездам – уже давно за полночь.
Я поднял взгляд вверх, но не увидел никаких звезд. Тяжелые серые тучи висели прямо над головой, и было такое впечатление, что если очень сильно захотеть, то можно достать их рукой.
После того как я провалился в темный колодец, на дне которого оказались огромное поле с цветами и маленькая не по-детски серьезная девочка, изменилось не только мое сознание, по и мироощущение. Я понял, что отныне для меня перестали существовать не только все краски этого мира, но и смена дня и ночи. Все, что осталось, – унылый пейзаж, выдержанный в тускло-серых тонах, небо, закрытое плотным слоем тяжелых туч, сквозь которые невозможно пробиться лучам солнца, да серая кровь, которой будет обильно пропитана земля везде, где бы ни ступила моя нога.
– Как я здесь оказался, и что произошло после того, как Мгхам отдал мне свой нож?
Во взгляде Свена промелькнул откровенный испуг, и, после того как огромным усилием воли удалось наконец взять себя в руки, он пробормотал:
– Ты был не в себе... Ты был не в себе, – еще раз, уже более внятно повторил он, убеждая скорее себя, нежели меня, и после короткой паузы тихо добавил: – Но по большому счету ты сделал все правильно.
Он не сказал ничего нового, подтвердив лишь то, что и без того было хорошо известно, – запекшаяся кровь на лезвии жертвенного ножа говорила сама за себя, поэтому я не стал выяснять подробности. Вместо этого я, чуть наклонившись вперед, поднял с земли зловещий подарок предводителя гоблинов.
– Ты знаешь, чего здесь не хватает?
Я сосредоточенно рассматривал нож, поэтому не заметил тревожного взгляда Свена.
– Нет. – Его голос предательски дрогнул, и я прервал созерцание, переведя взор на старого друга.
Он был откровенно напуган. Но боялся он не за свою жизнь, а за меня, точнее сказать, за ту крохотную человеческую часть, которая еще не растворилась в вихре безумия и удерживала меня от того, чтобы окончательно превратиться в чудовище.
Я криво усмехнулся, прочитав его мысли, и от этой демонической усмешки Свен испугался еще больше.
– Я не сошел с ума и не превратился в монстра, – спокойно начал я, – ты знаешь меня всю свою жизнь и должен понимать – просто так, за один день нельзя лишиться всех своих качеств. Хоть что-то должно же остаться.
Он ничего не сказал, но мне не нужны были слова, мне была нужна помощь.
– Сталь этого клинка обагрена кровью людей, но на ней не хватает еще кое-чего. Того, что называется жизнью имура. Но не простого воина, а генерала Тиссена, благодаря которому нас принесли в жертву каким-то неведомым планам. Разорвали на части, безжалостно втоптали в землю, при этом бросив на произвол судьбы и фактически предав еще до того, как началась битва.
Страх и напряжение ушли из взгляда старого друга. В его потухших глазах снова зажегся огонь, порожденный ненавистью, и я понял – жизнь еще не ушла из этого молодого, полного сил тела. Она просто застыла на некоторое время на самом краю пропасти, не зная – качнуться ли назад, чтобы упасть в спасительные объятия тьмы, или же сделать над собой неимоверное усилие, шагнув вперед.
Любовь и ненависть – движущие силы мира. То, что в зависимости от обстоятельств делает нас сильными или слабыми, глупыми или мудрыми, живыми или мертвыми. То, без чего вообще невозможно представить себе эту вселенную.
Остатки любви растоптали копыта тяжеловооруженной конницы и смыли из наших душ грязным кровавым дождем равнодушные ко всему небеса, но ненависть... Она обняла нас за плечи, легко подтолкнув вперед – подальше от ненасытного чрева безумия, которое было ошибочно принято нами за смерть.
– Кроме тебя и меня, никого нет. Все, кто остался, ранены и вряд ли смогут помочь. Есть еще Карт, у которого пара легких царапин, но после того, как старший брат заслонил его собственным телом, у парня не все в порядке с головой. Если к утру не очнется – все. – Свен обреченно махнул рукой, давая понять, что не слишком-то верит, что Карт придет в чувство.
Взмах был слишком резкий, поэтому забытая на время боль снова вернулась. Лицо Свена свело судорогой, но, несколько раз помотав головой из стороны в сторону, как будто приходя в себя после удара, он наконец справился с болью.
– Серьезная рана? – кивнул я в сторону обмотанной тряпкой руки.
– С какой стороны посмотреть, – невесело усмехнулся Свен, и в этом ответе мелькнула слабая тень старого друга. – Срезало три пальца на левой руке. Не очень приятно, но жить можно...
– Много крови потерял?
– Нет... – Он понял истинную подоплеку этого вопроса, которая заключалась в том, сможет ли раненый стать полноправным участником предстоящей операции. – У меня оставалась щепотка порошка, останавливающего кровь. Как только пришел в чувство, сразу и обработал рану.
– Хорошо, – кивнул я, не вполне уверенный, что он не солгал – тряпица, намотанная на кисть, была обильно пропитана кровью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39