О ПРЕСТУПЛЕНИЯХ
НАКАЗАНИЯХ
ПЯТОЕ ИЗДАНИЕ
Заново исправленное и увеличенное
в Делах наиболее труДных
нельзя ожиДать, чтобы кто-нибуДь сразу и сеял и жал,
а наДо позаботиться, чтобы они постепенно созрели.
Бэкон. Искренние речи, 14.
ГАРЛЕ М
ВСТУПЛЕНИЕ

прозретъ рождение нового образа мышления и
мироощущения, уловить мгновение, когла элементы
нового становятся частъю культуры и начинают изме-
нять и преобразовывать ее - вот, пожалуй, самое за-
мечательное, что может попытаться слелать историк.
В мыслях и сознании человека родилась новая интел-
лектуальная и Ауховная энергия, которая затем выра-
зилась в слове, поступке, книге. Человек пытается уло-
вить эхо этого творения, жаждет понять, жизненно
ли оно, отвечает ли его потребностям и нужлам, на-
73
шло ли отклик в душах других люлей, близких и да
леких, живущих в ролном горОде или в лальних стра-
нах, способных воспламениться ответным чувством,
сопереживать. Такой отклик, каким бы он ни был -
едва уловимым или звонким, живым или апатичным,
запоздалым или отдаленным, - есть подлинная исто-
рическая жизнь этого призыва к людям, выразивше-
гося в действии, мысли или идее. И без терпеливого
и тщательного изучения этого отклика невозможно
понять, что же в самом деле представляют собой эле-
менты рождающегося нового. Естественно, анализ са-
мой идеи, ее структуры, логики и психологических
мотивов ее происхождения, равно как и исследова-
ние экономических и политических особенностей ис-
торического факта, его практических последствий не-
обходимы. Но, с точки зрения самой истории, имен-
но с таким откликом на идею и следует считаться.
Если окажется, что идея - это призыв, если его
эхо разносится широко и мгновенно, а отклик, кото-
рый будет услышан, несег в себе чтото близкое каж-
дому и оригинальное, если с его помощью можно
обнаружить происходящие изменения, возникнове-
ние новых проблем и чаяний; если свет, рассеиваясь
при отражении, вновь собирается в фокусе, что
позволяет лучше увидеть его источник, - тогда пе-
ред нами одна из тех проблем развития мысли, кото-
рые передают непосредственное ощущение жизни в
пульсации самого процесса эволюции человеческого
сознания.
Подобным феноменом, связанным с рождением
нового идеала и его распространением по всей Евро-
пе восемнадцатого века, стала книга Ч. Беккариа "О
преступлениях и наказаниях". Она сразу же перестала
быть его личным достоянием и приобрела значение
события исторического, которое впитало в себя каж-
дый аспект зарождающейся культуры нового времени
от вопросов политики до естественного права, от
концепции собственности до переосмысления исто-
ков человеческого существования. Призыв Беккариа,
исторгнутый из глубины души, его звонкое, раскати-
стое эхо были услышаны во всех уголках Европы.
Книга "О преступлениях и наказаниях" была опуб-
ликована более двухсот лег назад, летом 1764 года, и
уже в восемнадцатом веке была десятки раз издана,
переведена и переиздана как в Италии, так и за ее
пределами. Но если мы хотим понять, что именно
послужило отправной точкой для широкого потока
мыслей и чувств, которые породила эта книга, следу-
ет обратиться к ее ливорнскому изданию 1766 года,
последнему, вышедшему под редакцией самого
Беккариа.
Это издание обнажает сомнения, правку и мучи-
тельные раздумья автора. В нем порой прослеживает-
ся влияние направляющей руки властного и педан-

тичного Пьетро Верри, который помогал книге поя-
виться на свет.
Беккариа пишет "О преступлеииях и наказаниях" в
единственный благоприятный для себя период. Ему
25 лег (он родился 15 марта 1738 года). Он только
что освободился от оков "фанатичного", па его сло-
вам, образования и от деспотизма семьи, отгородив-
шейся от мира стеной старинных привилегий и пред-
рассудков. Пережив конфликт с отцом и властями,
со всей аристократической и светской традицией из-
за брака по любви, молодой маркиз оказался лицом
к лицу с самим собой. Его мучают внутренние про-
тиворечия и тревоги. Болезненно восприимчивый по
натуре, Беккариа прекрасно понимал, что не в его ха-
рактере навязывать свою волю другим, что было
свойственно его другу Пьетро Верри. Он отчетливо
осознавал, что рожден не для активного действия, ио
для одухотворенного страдания, хотя и пытался
скрыть это за эпикурейской улыбкой. Столь же ясно
он осознавал, что его спасительным убежищем явля-
ется мир мысли, способный придать смысл его стра-
даниям, его глубоко личному восприятию действ и-
тельности. Только великий идеал мог бы вырвать
Беккариа из состояния "отчаяния" и "легаргии". Лю-
бовь, дружба, связь с Терезой де Бласко и дискуссии
в молодой Академии Пуньи создавали в нем и вок-
руг него ту атмосферу, которая привела к "обраще-
нию в философию", как он сам определил это состо-
яние несколько лег спустя, к обращению всей его
16
личности к миру просветителей. "Персидские письма"
Монтескье, "Об уме" Гельвеция, "Общественный дого-
вор" и "Новая Элоиза Руссо, сочинения Бюффона,
Дидро, Юма, Даламбера, Кондильяка - произведения
великого французского десятилетия середины восем-
надцатого века - Беккариа поглощал с жадностью и
страстью, но вместе с тем для его чтения характерен
тщательный логический отбор. Когда летом 1763 года
в сплоченном и деятельном кругу своих миланских
друзей, в который входили Пьетро и Алессаидро Вер-
ри, Альфонсо Лонго, Паоло Фризи, Джузеппе Вис-
конти и другие, Беккариа поднимает вопросы уголов-
ного права, то обсуждает их со страстью Руссо, но не
поступаясь при этом логикой.
Как и для любого другого кружка европейского
просветительства, для миланского парижские энцик-
лопедисты служили, разумеется, образцом. В Акаде-
мии Пуньи уживались бунтарские настроения Руссо
и взрывная и умная критика Вольтера, бесконечное
сострадание Жана Жака к самому себе и к другим и
сознательное стремление энциклопедистов к реформа-
торству, обращение к природе и верховенство разу-
ма. Полярные свойства просветителей были характер-
ны для каждого представителя миланского кружка,
но ни в ком они не отозвались так сильно и явно,
как в душе Беккариа. Например, "Панегирик милан-
ской юриспруденции" Пьетро Верри бесспорного ли-
дера ломбардийских просветителей в Академии
Пуньи, появившийся как раз в тот момент, когда со-

зрел замысел О преступлениях и наказаниях", содер-
жит реформаторские идеи, которые были близки в
тот период и самому Беккариа. В "Панегирике" есть
бунтарство против мира отцов, с которого начали
оба молодых друга. Но у Верри оно не идет дальше
сатиры, литературного фрондерства, холодного пре-
зрения, тогда как у Беккариа это протест более глубо-
кий и ярко выраженный. Когда впоследствии, почти
пятнадцать лет спустя, Верри вернулся к этим вопро-
сам в своих знаменитых "Заметках о пытке", его, суж-
дения были полны зрелой гуманности, и его стремле-
ние бороться против пытки кажется окончательно
сложившимся. Но у Верри уже недостает юношеской
дерзости, чтобы опубликовать это произведение. Он
был уже слишком захвачен ходом борьбы за рефор-
мирование всей административной и экономической
системы Ломбард и и и не рискнул более продолжать
борьбу за свою собственную справедливую идею. К
тому времени П. Верри, вероятно, перерос эту идею,
которая пережила самое себя: законы, спускавшиеся
из Вены, шли уже гораздо дальше, хотя и доказывали
ему его былую правоту. Время Академии Пуньи про-
шло. И единственный, кто сумел выразить эту идею
открыто, от начала и до конца, кто возвратил ее к
жизни, был Чезаре Беккариа.
Книга "О преступлениях и наказаниях" немыслима
вне кружка миланских просветителей, который как
раз в тот момент преобразовывался в редакцию жур-
нала "Кафе". Рожденная из споров, которые в нем ве-
лись, из суждений и советов, полученных Беккариа от
Пьетро Верри, его брата Алессандро и многих дру-
гих, она оставалась произведением очень личным, тес-
но связанным с окружением и атмосферой, столь не-
похожими на то, что было вне этого круга, подобно
тому, как были бы непонятны произведения и лич-
ность Жан Жака Руссо, если их вырвать из крута
французских энциклопедистов.
Эхо этой книги в Италии и в Европе постепенно
выявляло тот скрытый заряд, который она в себе не-
сла, ее бесспорную оригинальность и необыкновен-
ную плодотворность.
Против "итальянского Руссо", против этого "социа-
листа" - это слово было придумано как раз в тот пе-
риод и тогда же впервые вошло в обиход как ору-
жие против Беккариа - направлены были подозре-
ния и страхи государственных инквизиторов Вене-
ции, слепые и яростные нападки валомброзского мо-
наха Фердинанда Факинеи, выполнявшего волю вене-
цианской знати. А она опасалась, что открытая борь-
ба Беккариа против инквизиторских методов разбу-
дит недовольных и критиков, которых даже в Вене-
ции, несмотря на определенную инертность, в те го-
ды было достаточно в самом классе правящих ари-
стократов. Факинеи считал, что стремление Беккариа
к реформам основывалось на природном равенстве
людей. А оно разрушало все старинные традиции
итальянских государств и основы их аристократиче-
ского общественного устройства. Он подстегнул
страх, который родился у многих читателей после
размышлений над возможными последствиями ре-
форм, которых требовал и желал Беккариа. Защищая
пытку, смертную казнь, инквизицию, Факинеи утвер-
ждал, что достаточно тронуть один из этих столпов
общества, чтобы все рухнуло. Идея свободы и равен-
ства считалась утопией. Между тем именно к этому
призывала книга "О преступлениях и наказаниях". И
в глазах Факинеи это выглядело не заблуждением, а
виной. Разграничить преступление от греха так ясно,
как это сделал Беккариа, выступить за правосудие гу-
манное, основанное на определении ущерба, нанесен-
ного обществу тем, кто нарушил закон, означало се-
куляризацию общества, и причем не только отмену
влияния церкви на превратности человеческой суды-
бы, но и устранение религиозного страха перед пре-
ступлением и виной. Страницы Факинеи, такие тяже-
ловесные и схоластичные, пропитаны духом разобла-
чительства. В них выражен страх остаться без привыч-
ных старых средств защиты, одиноким и обнажен-
ным перед проблемой неравенства и несправедливости.
Беккариа не ответил. За него ответили Пьетро и
Алессандро Верри. Они избежали проблем равенства
и утилитаризма, не докапывались до сути сложного
компромисса между Руссо и Гельвецием, над кото-
рым мучился Беккариа. Их ответ Факинеи был более
простым и прямым. Они полемизировали с ним в
политической сфере, демонстрируя, как сам Беккариа
мог бы вернуться к тем взглядам, которые присутсг-
20
вовали в "Кафе", достойным и разумным, иронич-
ным и живым, побуждающим и поддерживающим
идеи реформаторства и ограничения произвола про-
свещенного абсолютизма. "Разве можно запретить
гражданину, коль скоро он соблюдает существующие
законы, высказываться и писать о том, чтобы эти за-
коны были более адекватными, подходящими, мят-
кими?" Ответ братьев Верри открыл путь целому ря-
ду трудов, которые в большом количестве появились
в те годы в Италии. Трудов, в которых сторонники
умеренного реформаторского движения выразили бо-
лее или менее открытое согласие с практическими
предложениями Беккариа (и особенно с необходимо-
стью отменить как можно скорее пытку, одновремен-
но преобразуя существовавшую процедуру наказа-
ния), не принимая и, зачастую, не упоминая идею
утилитаризма, с которой начал Беккариа. "Знамени-
тый пизанский профессор" Гуальберто де Сория и
многие, многие другие в статьях, брошюрах и книгах
именно так выразили свое видение проблемы. Одна-
ко обратились они к ее юридическотехнической и
материально-правовой стороне, а не к идеологиче-
ской и философской. Чаще всего это были препода-
ватели и юристы. Благодаря им идеи Беккгриа про-
никали в залы судебных заседаний. Этот процесс шел
медленно и по-разному в городах и государствах
Джманни ГулчУерто Л Сорна (1707-1767). Просюр филою-
фнн < Пни.
21
Италии восемнадцатого века. Тем не менее имел ог-
ромное историческое значение и лежал в основе
реформаторства.
На идеи Беккариа откликнулись немногие, но зато
в каждом уголке Италии. А это уже было симпто-
мом глубокого волнения в обществе. У представите-
лей Академии Пуньи и журнала "Кафе", в работах
Джанринальдо Карли и Пьегро Верри, можно уви-
деть колебание между страстной и воодушевленной
поддержкой Беккариа и необходимостью, как писал
Карли вплоть до 1 января 1765, "завуалировать его
основные принципы". Книга "О преступлениях и на-
казаниях" стала первой гуманистической книгой, на-
писанной в Италии "с энергией и свободомыслием".
И все же, как принять ее основные принципы, те же,
что и принципы Руссо, его Общественного Догово-
ра, эгалитаризма? Тем не менее Карли не смогли ос-
тановить ни настороженная реакция его каподист
рийских друзей и родственников, ни вето и запреты
древней республики Сан Марко, ни волна поднимав-
шейся против Беккариа консервативной оппозиции.
29 апреля 1765 года он признался: "... неужели понра-
вилось бы Господу, чтобы как в Соборе Девы Марии
каждый день читалась книга теми, кто верит, что хо-
рош тот закон, по которому можно уничтожать лю-
дей..." Позднее он, Джанринальдо Карли, будет гово-
рить совсем иначе. Свою жизнь он закончит беспо-
щадной (к тому же и не отличающейся остротой
ума) борьбой с самими идеями эгалитаризма. Но
Беккариа удалось его увлечь на какой-то миг, заста-
вить почувствовать даже этого педанта, как труден
путь от того уголка венецианской провинции, где он
родился, до центра реформаторских идей просветите-
лей - "принципов Руссо и Монтескье"...
В том же апреле 1765 года на призыв Беккариа
пришел отклик из Тосканы, видимо один из самых
прекрасных среди тех, что он в те годы получал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25