(Для поддержания жизни необходимо не меньше 19–20%.) Восемь процентов означает, что кислород был не выдышан, а выжжен из атмосферы отсека. Ибо при стремительном затоплении лодки соленая вода вызвала множественные короткие замыкания едва ли не всюду, где находились под напряжением мощные электроагрегаты.
«Сказать правду»? Объявить сразу, что никого в живых нет и что спасать некого? Кому нужна была такая правда? Родственникам погибших? Они бы не поверили ни единому слову и все равно примчались бы в Видяево. И были бы правы, потому эта «правда» была бы неполной.

Смертолазы

Да, смертолазы. По-другому их и не назовешь. Ведь не просто же в воду они лазали; спуститься на глубину более ста метров, войти в искореженный отсек атомной подводной лодки, набитый трупами, и выйти потом в обнимку с мертвецом – тут такое мужество нужно, такая отвага, такое самообладание, что и сравнить-то не с чем, потому что никто никогда в мире такого не делал.
25 октября 2000 года российские водолазы Сергей Шмыгин и Андрей Звягинцев, спустившись через прорезанную брешь в восьмой отсек и перейдя через переборочный люк в девятый, наткнулись на тела троих погибших подводников, затем нашли четвертого. Тела были подняты на «Регалию». В кармане одного из погибших нашли обожженный по краям листок, на нем – карандашные строки, те самые, что облетели теперь весь мир: «Писать здесь темно, но попробую на ощупь. Шансов, похоже, нет…»
Мы знаем автора этой мужественной записки – капитан-лейтенант Дмитрий Колесников. Знаем всех, кого подняли водолазы, но мы не знаем пока имен тех, кто рисковал своими жизнями в подводной преисподней. На вопросы «кто они?» и «почему не называются их имена?» командующий Северным флотом адмирал Вячеслав Попов ответил так:
– Мы обязательно их назовем. Но, пока идет операция, надо думать об их родных и близких. Когда я поехал в Чечню, думаете, жена знала, что я на войне? Я для неё где был? На Новой Земле.
…Эти ребята похожи на тех, кто хорошо знает войну. Как бы уже воевавшие. И все равно идущие на войну. Ну как мои морские пехотинцы, которые прошли Чечню. Неторопливые, скрупулезные, серьезнейшие мужики. Одним словом, профессионалы.
Видеть лица этих людей довелось поначалу лишь одному журналисту – собственному корреспонденту «Красной звезды» по Северному флоту капитан-лейтенанту Роману Фомишенко. Он побывал на «Регалии» во время подводных работ. Вот его рассказ: «…Барокамеры. Их габариты не уступают железнодорожным цистернам. В округлых стенах небольшие иллюминаторы с мощными двойными стеклами. Заглядываю внутрь. С кроватей поднимаются двое рослых мужчин. Они улыбаются, приветливо машут руками. Видно, что с настроением у водолазов все в порядке.
За работой акванавтов больших глубин я наблюдаю с одного из постов. Заместитель руководителя водолазных работ капитан 1-го ранга Василий Бех на правах хозяина терпеливо объясняет мне, что происходит на экране. На одном из них – рука водолаза, сжимающего газовую горелку. «Это норвежский водолаз, заканчивает удаление части шпангоута, мешающего установке на прочном корпусе специального оборудования, – комментирует Василий Федорович. – А на этом мониторе общий план отсека. Здесь хорошо видно технологическое окно в легком корпусе…»
Заметно, как нелегко дается водолазу каждый поворот кисти. Движения замедленны. Виной всему тяжелейшие перегрузки. Тем не менее действия акванавта выверены до миллиметра.
На глубину водолазы уходят тройками: один норвежский оператор водолазного «колокола» и два российских водолаза. Все работы ведутся в три смены по 12 часов. В каждой смене свои командиры спусков, врач-физиолог, контролеры проверки водолазного «колокола», снаряжения и декомпрессионной камеры. Это капитаны 1-го ранга Алексей Пехов, Василий Величко и Анатолий Храмов, полковники медицинской службы Сергей Никонов, Анатолий Дмитрук и подполковник медслужбы Степан Скоц, мичманы Александр Филин, Борис Марков и капитан-лейтенант Ринат Гизатулин. Они круглосуточно следят за безопасностью водолазов-глубоководников, каждый из которых за одно погружение проводит на глубине не менее 6 часов.
Отработав положенное время, водолазы возвращаются в барокамеры, ставшие для них на все время операции домом. Там, как и на глубине, они постоянно находятся под давлением приблизительно в 10 атмосфер. Водолазы как бы постоянно пребывают на глубине. Таковы требования метода «насыщенных погружений», по принципу которого и трудятся акванавты.
Автономный водолазный комплекс «Регалии» имеет три отдельные 6-местные барокамеры, два сообщающихся с ними «колокола» и спасательный катер с барокамерой (для эвакуации водолазов с глубины в экстренных случаях). «Колокол» – своеобразный лифт, доставляющий водолазов из барокамер к месту работ. Этот подводный снаряд оборудован автономной системой жизнеобеспечения, средствами связи и всем необходимым, что требуется для управления действия пары водолазов».
«Регалия» уникальна ещё и тем, что может самопритапливаться, меняя осадку с 11 метров до 21. Это позволяет ей быть устойчивой даже в шестибалльный шторм. Необычна была и резка металла на глубине: мощная струя воды под давлением в тысячу атмосфер, насыщенная железными опилками, вгрызалась в самые прочные сплавы. Там, где дорогу преграждали трубопроводы, в ход шли гидравлические ножницы. Применялась и обычная газовая резка.
– Морская вода хорошо сохраняет останки, – комментирует события старейший водолаз Северного флота Владимир Романюк. – Тела, пролежавшие столько времени в воде, имеют, как мы говорим, «нулевую плавучесть». Это означает, что все они очень легкие на вес, поэтому водолазам, работающим на «Курске», не нужно большой физической силы, чтобы поднять тела в специальный контейнер…
Кстати говоря, на «Регалии» находились шесть врачей-психологов, которые индивидуально работали с каждым, кто побывал в затопленных отсеках. Во избежание «морально-психологических срывов», они не рекомендуют водолазам смотреть на лица погибших и вообще рассматривать их.
Что видели водолазы?
Наверное, самым первым увидел поверженный «Курск» командир подводного аппарата «Приз» капитан 3-го ранга Андрей Шолохов. Вот что он рассказал спустя несколько недель после своего погружения:
– После обследования кормового аварийного люка мы получили задание пройти в нос. Я, как командир, сидел за перископом и видел… Лодка обшита резиновыми листами толщиной 15–20 сантиметров, листы подогнаны друг к другу так, что между ними не просунуть лезвие ножа. Так вот, у меня создалось впечатление, что между этими листами можно было просунуть два-три пальца. Они разошлись…
На борту были ребята с лодки типа «Курск»: они должны были идти внутрь. (Внутрь девятого отсека, если бы удалось осушить входную шахту. – Н.Ч.) Один из них комментировал: проходим такой-то отсек…
И вдруг – лодка кончилась! Представьте пропасть под углом в 90 градусов. Торчат какие-то трубы искореженные, загнутые листы… И парень этот говорит: «Первого отсека не существует!» Как будто его отпилили или отрубили гильотиной.
Мы ещё походили осторожно над грунтом, а потом нам дали команду на всплытие.
Затем в отсеки вошли российские глубоководники, спущенные с норвежской платформы «Регалия».
Из беседы журналистки Наталии Грачевой со старшим инструктором-водолазом мичманом Юрием Гусевым на борту «Регалии»:
«– Тела лежали свободно или их приходилось вытаскивать с трудом?
– Да, приходилось вытаскивать. Тела были завалены, находились в труднодоступных местах.
– Что вы увидели в четвертом отсеке?
– Там все было завалено оборудованием… Мы там кое-какую документацию нашли. Но направлено все было, конечно, на поиски погибших.
– Какую документацию? Вахтенный журнал?
– Я не в курсе всего… Но из четвертого отсека какая-то документация была поднята. Я не знаю, был ли в том числе и вахтенный журнал…»
Можно со всей определенностью сказать, что вахтенного журнала в четвертом отсеке не было и быть не могло. Он мог быть только в центральном посту, во втором отсеке. Бумаги, которые извлекли водолазы из четвертого отсека, скорее всего, были типовой «отсечной документацией», которая никоим образом не могла бы пролить свет на причины взрыва.
«– Тела искали на ощупь? Или что-то видели?
– Было что и на ощупь. А потом, когда девятый отсек уже промыли, появилась кое-какая видимость.
– Вы говорите, что тела в девятом отсеке были завалены. Но при этом люди одеты так, как будто готовились выйти. Выходит, завалило их во время подготовки на поверхность? Или уже после смерти?
– Вообще-то непонятно… Может, их после того уже, как они погибли, завалило. Вода стала поступать – ящики те, которые могли плавать, поднялись, потом воздух из них вышел – они затонули, опустившись на тела… Такая могла ситуация быть. Возможно…»
Рассказ мичмана дополняет командир отряда глубоководников Герой России Анатолий Храмов:
– Нервных срывов у нас не было. Тот период, когда нас в целях психологической подготовки водили по моргам, был куда тяжелее. При погружении самым неожиданным и тягостным оказывалось состоянии отсеков – в одном, жилом, все было завалено кроватями, шинелями, дверьми… В другом – все обгорело и покрылось какими-то жирными хлопьями, вероятно, результат химической реакции…
Мы пошли в четвертый отсек, хотя работать там не было никакого смысла – он тоже был весь забит разрушенными конструкциями, тросами, все перемешано, как будто там прессом прошлись. Мы за полтора дня разгребли три метра прохода (родственники просили хоть что-то оттуда достать) – нашли тужурку с погонами, а в ней ещё документы оказались. Чьи – не знаю.
На борту «Регалии» постоянно находились прокурор и следователь, и если первые записки нам ещё показывали, то последующие уже не стали.
Когда один из водолазов, Сергей Шмыгин, зашел в восьмой отсек, который сохранился гораздо лучше других, то испытал просто-таки потрясение: чисто внутри, приборы на местах, следы пребывания людей видны, а людей нет. Сергей говорит: «Даже жутко стало – как в фильме „Сталкер“. А в девятом отсеке как в аду: все обуглено, оплавлено, все в копоти, искали на ощупь…
Мы очень надеялись на четвертый отсек – там могли сохраниться личные вещи, но он оказался очень сильно поврежден. На первый взгляд даже странно – переборка между третьим и четвертым цела, межотсечная дверь задраена, люк на месте, а внутри будто каток прошел. Мы доложили об этом генеральному конструктору «Рубина» Игорю Спасскому. Он сказал, что так и должно быть – взрывная волна прошла по незадраенным магистралям системы вентиляции».
Сегодня мы знаем имена этих людей отчаянной отваги и высочайшего профессионализма: Сергей Шмыгин, Андрей Звягинцев, Юрий Гусев…
Как и все, я с замиранием сердца следил по голубому экрану за работой наших парней и их норвежских коллег. Сердце екало при мысли, что в отсеках «Курска» может случиться то, что дважды стряслось в коридорах затонувшего лайнера «Адмирал Нахимов». Поднимая тела погибших пассажиров, два водолаза заплатили за это жизнью. А ведь пароход лежал на глубине вдвое меньшей, чем подводный крейсер. Тогда я оказался невольным свидетелем гибели опытнейшего черноморского водолаза мичмана Сергея Шардакова. Он проник в одну из самых труднодоступных палуб лежащего на борту парохода. Пробираться приходилось на четвереньках. Когда-то люди проходили, пробегали там, не задумываясь, сколько шагов им приходится делать. Теперь же в расчет брался каждый метр этого перекошенного, враждебного пространства. Мичман прополз под приподнятой и подвязанной пожарной дверью и стал осматривать каюты правого борта – одну, другую.
Он походил на спелеолога, проникшего в разветвленный пещерный ход, чьи стены то, сужаясь, давят на тебя со всех сторон, то неожиданно расходятся, открывая пропасть, бездну. Но спелеологу легче – в пещере, пусть самой глубокой, воздух, а не вода, обжимающая тебя с пятидесятитонной силой.
И в мирное, и в военное время у водолазов те же враги – глубина, холод, «кессонка», удушье…
Осмотрев открытые каюты, Шардаков пробрался в самый конец малого вестибюля, перекрытого второй пожарной дверью. Отсюда уходил вглубь – к правому борту, к каюте № 41, двухметровый коридор-аппендикс. Мичман доложил, что раздвижной упор, который он притащил с собой вместе со светильником и ломиком, упереть не во что и что он попробует выбить дверь ногами. Однако дубовое дверное полотнище не поддавалось.
– Стоп! – остановил его командир спуска Стукалов. – Отдышись. Провентилируйся. Попробуй поддеть петли ломиком.
Офицер пошутил насчет того, что водолазам не помешало бы пройти курсы взломщиков, и все прекрасно поняли, что незамысловатой этой шуткой он попытался скрасить глухое одиночество Шардакова в недрах затонувшего парохода.
Сергей работал рьяно, поддевая ломиком петли неприступной двери. Только тот, кто сам ходил на такую глубину, мог понять, чего стоило Сергею каждое усилие. Он дышал отрывисто, как молотобоец, но орудовал изо всех сил и даже вошел в азарт: колотил ломиком в дверь и после того, как Стукалов велел положить инструмент (для другого водолаза) и выходить. Время пребывания под водой истекло. Шардаков неохотно подчинился и двинулся в обратный путь.
Я уже собрался было отправляться в каюту – самая интересная часть подводной работы закончилась, как вдруг из динамика раздался приглушенный стон.
– Второй, как самочувствие? – всполошился Стукалов.
– Хорошее, – скорее по привычке, чем по правде доложил мичман и тут же поправился: – Плохое…
Он процедил это сквозь зубы, с натугой.
– Сережа! Провентилируйся! – привстал из-за стола Стукалов.
Динамик бесстрастно передавал звуки возни, борьбы, прерывистое дыхание, затем хриплое:
– Не могу… Запутался… Не могу до переключателя дотянуться…
Переключатель, которым водолаз вентилирует дыхательный мешок, висит на груди на трех коротких шлангах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40