Капитан 1-го ранга Лячин сразу же приметил братьев-турбинистов.
– После «автономки» будешь служить у меня на «Курске», – пообещал он младшему – лейтенанту Колесникову.
Слава богу, что в тот роковой поход ушел только один брат, что в эти скорбные дни у Ирины Иннокентьевны и Романа Дмитриевича остался надёжей и опорой младший сын – Саша.
Дмитрия доставили из Североморска на малую родину, в Санкт-Петербург, поздней осенью. Гроб с его телом внесли под шпиль Адмиралтейства, в стены родного Военно-морского инженерного училища, где пять лет назад он получил лейтенантские погоны и офицерский кортик. Многим питомцам этого старейшего инженерного училища пришлось сложить голову в морях, но не многие из них удостоились такой чести. Хоть в этом ему повезло.
Как тут не вспомнить «подвиг трех капитан-лейтенантов», коллег и ровесников капитан-лейтенанта Колесникова? В Атлантическом океане на атомной подводной лодке К-47 вспыхнул пожар. Горел электротехнический отсек, в котором находилась выгородка дистанционного управления реактором. Три вахтенных инженер-капитан-лейтенанта (дежурная смена) натянули дыхательные маски, понимая, что продержаться в них они смогут не более 20 минут. Все это время они управляли реактором, дав экипажу возможность всплыть на поверхность и бороться с огнем. Они погибли на боевом посту – геройски. Но страна о них не узнала – на дворе стоял 1975 год, о пожарах, катастрофах, взрывах в газетах не писали, дабы не омрачать облик страны, строящей коммунизм. Их фамилии, но не имена, впервые были названы в 1996 году в книге адмирала Михайловского «Рабочая глубина»: инженер-капитан-лейтенанты Авдеев, Знахарчук и Кириллов. Кто они, что они, откуда, где их вдовы и матери – Бог веси…
На могилу капитан-лейтенанта Вячеслава Авдеева я случайно наткнулся на Братском кладбище Севастополя. Где же лежат остальные?
Надпись, выбитая на памятнике экипажу броненосной лодки «Русалка», звучит сегодня нам всем укором – «Россияне не забывают своих героев-мучеников». Увы, иногда забывают…
Гроб капитан-лейтенанта Колесникова – огромный, в цинковом футляре о десяти ручках, накрытый синекрестным флагом, стоял посреди бывшей Адмиралтейской топографической церкви, ныне училищном клубе. Он стоял в той самой нулевой топографической точке, от которой по велению Петра все триста с лишним лет шел и по сию пору идет отсчет расстояний от морской столицы России до других городов земного шара. Теперь мы можем вести от постамента колесниковского гроба ещё один отсчет – меру величия человеческих душ, меру мужества и сострадания. У подножия его стоял щит с многократно увеличенной запиской, начертанной в темени стальной могилы: «…Писать здесь темно… Отчаиваться не надо…»
Десятки журналистов – наших и иностранных – старательно переписывали эти слова в свои блокноты. Так школьники переписывают с классной доски азбучные истины.
С капитан-лейтенантом Дмитрием Колесниковым прощался весь Питер, весь Северный флот. Меж мраморных колонн, обвитых черными и красными лентами, мимо портрета командира турбинной группы в парадной форме шли и шли курсанты, нахимовцы, офицеры, адмиралы, друзья, бывшие одноклассники и просто горожане. Из Североморска прилетел на похороны адмирал Вячеслав Попов.
– На примере Дмитрия я буду флот воспитывать! – коротко и четко рубанул он в поминальном тосте. – Пока у России есть такие офицеры, как Колесниковы, можно не тревожиться за судьбу страны.
В траурный караул встали к гробу подводника и мэр Санкт-Петербурга Владимир Яковлев, и генеральный конструктор подводных атомоходов Игорь Спасский…
С залпом полуденной пушки началась панихида. Отпевал Митю настоятель Морского кафедрального Николо-Богоявленского собора отец Богдан. Когда он произнес слова «мы не должны отчаиваться – у Бога нет мертвых, у Бога – все живые», – несколько женщин из числа родственниц погибших подводников зарыдали в голос.
В 13 часов рота почетного караула по команде «Смирно!» застывает перед колоннадой Адмиралтейства. Курсанты выносят гроб, два офицера несут награды капитан-лейтенанта – две медали и орден Мужества.
Потом было ненастное Серафимовское кладбище, подтопленное осенним дождем. На участке, где были похоронены тысячи безымянных жертв Ленинградской блокады, зияла квадратная яма. Совсем недалеко от неё был Митин дом – пешком дойти.
«Место для могилы, – отмечает питерский репортер, – родные Дмитрия выбрали рядом с братскими захоронениями погибших во время блокады Ленинграда.
Первым на траурном митинге выступил адмирал Вячеслав Попов. Он говорил очень тихо, хриплым, дрожащим голосом, едва сдерживая слезы. Во время его речи некоторые молодые матросы из оцепления кусали губы, чтобы не заплакать…»
Я видел, как с гроба сняли намокший Андреевский флаг и передали, как это издавна принято, матери моряка. Затем тело капитан-лейтенант Колесникова было предано родной питерской земле. Тесна ему оказалась могила, и широкий гроб застрял на минуту в проеме – так уж не хотелось покидать 27-летнему офицеру мир живых. Шестеро могильщиков опустили его на дно.
Взвод моряков вскинул в небо стволы автоматов. Три сухих залпа рванули кладбищенскую тишину. Духовой оркестр грянул «Варяга». Взвод курсантов промаршировал мимо свежего холмика.
«Я не знаю, зачем и кому это нужно… – невольно всплыли в памяти строчки Вертинского. – Кто послал их на смерть недрожавшей рукой. Только так безнадежно, так зло и ненужно опустили их в вечный покой…»
Провожавшие молча расселись по автобусам и отправились на Черную Речку, по берегам которой всего лишь полгода назад Митя бродил со своей невестой. Там, над совсем не черной рекой, стоят корпуса Военно-морской академии. В огромном обеденном зале были накрыты длинные поминальные столы.
Надо было видеть, с каким мужеством, с каким достоинством держался Митин отец – Роман Дмитриевич. Не горбясь под бременем горя, он вышел к собравшимся в вестибюле морякам и сказал просто и четко:
– Приглашаю всех в столовую помянуть моего сына.
И несколько сотен человек сели за накрытые столы. Среди них было немало тех, кто воевал на подводных лодках в Великую Отечественную. Седые морские волки горевали о парне, который годился им во внуки, как о своем фронтовом сотоварище.
Капитан-лейтенант Колесников писал стихи. Тут прямая связь душ с лейтенантом-подводником, штурманом-поэтом из другой эпохи – Алексеем Лебедевым, погибшим на подводной лодке Л-2 в 1941 году. Получается так, что это и Колесникову тоже, как, впрочем, и всему экипажу «Курска», адресовал свои провидческие предсмертные строки лейтенант Лебедев:

…И если пенные объятья
Нас захлестнут в урочный час,
И ты в конверте за печатью
Получишь весточку о нас, –
Не плачь, мы жили жизнью смелой,
Умели храбро умирать, –
Ты на штабной бумаге белой
Об этом сможешь прочитать.

И дальше – будто обращение самого Дмитрия Колесникова к своей жене, точнее, вдове, Ольге:

Переживи внезапный холод,
Полгода замуж не спеши,
А я останусь вечно молод
Там, в тайниках твоей души.
И если сын родится вскоре,
Ему одна стезя и цель,
Ему одна дорога – море,
Моя могила и купель.

Эти строки – эпитафия всем погибшим в морях.
Командир, пока он жив, покидает борт своего корабля последним. Мертвый командир покидает отсеки своей подлодки первым – для того, чтобы доложить о случившемся.
Поэт прав: «Бессмертье» – для матери слово пустое». Но мы будем верить в бессмертие таких людей, как Дмитрий Колесников.
По странной прихоти судьбы, траурное прощание с остальными поднятыми подводниками состоялось на главной площади Североморска 29 октября – в день, печально памятный флоту гибелью линкора «Новороссийск». В Москве в храме на Поклонной горе поминали равно и «новороссийцев» и «курян».
Ровно 45 лет тому назад в севастопольской бухте под днищем линкора «Новороссийск» прогремел чудовищной силы взрыв. Он унес свыше шестисот жизней. Огромный корабль, перевернувшись, превратился в гигантскую подводную лодку, внутри которой остались заживо похороненными десятки моряков. Лишь девять человек удалось извлечь на поверхность живыми. Остальных тайно схоронили на Братском кладбище. Только в 1990 году были выбиты на надгробных камнях имена всех шестисот десяти погибших, только в прошлом году вдовам «новороссийцев» были вручены ордена, которыми наградили посмертно их мужей.
«Курян» наградили сразу, и сразу же поставили им памятники, и наделили вдов и сирот подводников деньгами. Как разительно отличаются эти две беды. Неужели только потому, что одна разыгралась под советским серпасто-молоткастым флагом, а другая – под Андреевским стягом?
Однако «Новороссийск» подняли со дна севастопольской бухты без помощи норвежских водолазов. Уникальную судоподъемную операцию провели в течение года силами аварийно-спасательной службы ВМФ под руководством инженер-контр-адмирала Николая Петровича Чикера.
«Новороссийск» и «Курск»… При всей несхожести этих трагедий есть в них нечто общее. Прежде всего – неустановленность причин катастрофы. До сих пор остается в силе официальная, как наиболее вероятная, версия о гибели «Новороссийска» «на мине времен Второй мировой войны». Эта же версия фигурировала и в высказываниях Правительственной комиссии по обстоятельствам гибели «Курска». Недосказанность, неопределенность дает волю фантазиям порой самого нелепого толка. Так появились предположения, что линкор «Новороссийск» был взорван диверсантами из спецназа маршала Жукова, дабы дискредитировать в глазах Хрущева главнокомандующего ВМФ СССР адмирала Кузнецова. При этом авторы этих печатных бредней не дают себе труда задуматься над тем, что адмирал Кузнецов в 1955 году уже и без того был не у дел и что, когда понадобилось снять с должности самого Жукова, фигуру гораздо более весомую в государственно-политическом плане, никто не стал городить огород с инсценировкой диверсий, – героя минувшей войны убрали с политической арены одним росчерком пера. Тем не менее «версии» гибели «Новороссийска» множатся год от года. То же и с «Курском» – чем дальше от печального события, тем больше домыслов.
Это неправда, что мертвые не говорят. Вот «заговорил» извлеченный из девятого отсека командир турбинной группы дивизиона движения капитан-лейтенант Дмитрий Колесников. Его мать просила не поднимать тела подводников. Но именно Дмитрий был поднят самым первым. Видимо, у него было особое предназначение, дарованное ему Словом. Там, в полутьме затопленного отсека, сначала при скудном свете аварийного фонаря, а потом и в кромешной тьме он выводил строки своего донесения о положении в кормовой части подводного крейсера… Дмитрий сполна выполнил и свой офицерский, и свой человеческий, мужской долг. Записка, извлеченная из кармана его робы, во многом помогла выстроить правильную тактику водолазных работ, пролить некий свет на обстановку после взрыва: «13.15. Весь личный состав из 6, 7 и 8 отсеков перешел в 9. Нас здесь 23 человека. Мы приняли это решение в результате аварии. Никто из нас не может подняться наверх… Я пишу на ощупь».
Командующий Северным флотом адмирал Вячеслав Попов прокомментировал эту записку так:
– Точное время гибели подводников, собравшихся в девятом отсеке, будет определено судебно-медицинской экспертизой. Я, как подводник, могу только предполагать, подчеркиваю – предполагать, что личный состав погиб не позже 13-го числа… Чуть более часа после взрыва подводники вели борьбу за живучесть кормовых отсеков. Сделав все возможное, оставшиеся в живых моряки перешли в девятый отсек-убежище. Последняя пометка капитан-лейтенанта Дмитрия Колесникова сделана через 3 часа 15 минут после взрыва…
Записка капитан-лейтенанта Колесникова позволяет надеяться, что ядерный реактор заглушен не только автоматически, но и вручную. У командира дивизиона движения капитан-лейтенанта Аряпова и старшего лейтенанта Митяева было время, чтобы посадить компенсирующую решетку на концевики вручную.
Вице-адмирал Михаил Моцак сказал:
– Кроме того, из этой записки следует, что два или три человека пытались покинуть лодку через аварийно-спасательный люк девятого отсека… Эта попытка не удалась из-за того, что шлюзовая камера люка была заполнена водой.
Почему-то не слышно слов восхищения в адрес наших водолазов, которые впервые в отечественной и мировой практике работали в отсеках затонувшей атомной подводной лодке да ещё на такой глубине. Работали с невероятным риском, мужеством и успехом. Другое дело, что они спускались с норвежской платформы «Регалия», идеально приспособленной для подобных операций. Но где наши подобные суда? Кто и как разбазарил российский спасательный флот? Правоохранительные органы уже взялись ответить на этот вопрос. Доведут ли они следствие до логического конца, то есть до внятного судебного решения?
Изумляет и удручает информационная политика военного ведомства. Подняли первые восемь тел, но сообщили, что «несколько». К чему такая неопределенность в официальных сообщениях? Ведь и без того хватало недомолвок и противоречий в эти скорбные дни. Зачем давать лишний повод швырнуть в себя камень?
Посмертные судьбы погибших всегда в руках живых. Никто не спрашивал согласия капитан-лейтенанта Дмитрия Колесникова на покидание корабля, на расставание со своим экипажем. Но Главковерх приказал оставить отсек, и капитан-лейтенант Колесников приказ выполнил, как будто для того чтобы доставить донесение с борта затонувшей атомарины. Нечто подобное совершил когда-то погибший командир К-8 капитан 2-го ранга Всеволод Бессонов, который успел передать список вахты, зажатый в закостеневшей от холода руке, и навсегда уйти в пучину.
…Ольга выкладывает на стол свадебные альбомы.
Вглядываюсь в фотографии… Дмитрий Романович Колесников. Родом из Питера. Парень с Богатырского проспекта. За два дня до гибели ему исполнилось 27 лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40