Потом наша встреча, наверное, вспоминалась ему как сон, ибо мы пришли к нему тайно, в полночь. Все же прочие, кого мы расспрашивали, знали только одну из нас – они видели ее днем, да и то в виде дряхлой старухи. – На сей раз, жрица не улыбнулась, и отражение молча взирало на нее из зеркала. – Он, конечно же, рассказал нам правду. Ни один мужчина не станет плакать в объятиях женщины, если говорит неправду. Мы были первыми, кто согрел его постель после смерти жены. С тех пор прошло уже девять месяцев, но его раны еще не зажили. Итак, их и, правда, было трое: родная мать, повитуха и охотница. Три, как одна. И они умерли, умерли все до одной. – Жрица закусила губу, глядя в зеленые глаза своего отражения. – О Великая Альта, поговори со мной. Тебя молит об этом одна из твоих жриц. – Она воздела руки, и голубые знаки Альты стали видны на ее ладонях. – Вот она я, мать твоих детей, направляющая их твоим именем в этом маленьком хейме. Нет у меня ни помощницы, ни дочери, есть только темная сестра, и не с кем мне поговорить, кроме тебя. О Великая Альта, сеятельница и жница, та, в ком начало и конец, услышь меня. – Жрица коснулась лба, левой груди, пупка и лона. – Правильно ли я поступила, о Великая, или я заблуждаюсь? Это дитя осиротело трижды, так, как это сказано в пророчестве. Но до нее были и другие. Один слух пришел из хейма близ Калласфорда, другую не так давно удочерили в Ниллском хейме. Но потом эти девочки оказались самыми обыкновенными.
Что же тогда это дитя, Аннуанна? Она отмечена волосами цвета свежего снега, о которых сказано в пророчестве, но она смеется и плачет, как всякое другое дитя. Она быстра и на язык, и на ногу, но в играх порой уступает своей названой сестре Марге. Много раз я наводила ее на свой путь, путь твоей служительницы, но она выбрала лес, охоту и тому подобные глупости. Как может она быть той, кого мы ждем?
О Великая Альта, я знаю, что ты говоришь со мной лучами солнца и луны, что обновляется каждый месяц. Я знаю, что твой голос звучит в струях дождя и в каплях росы. Так написано, и я верю писанию. Но мне нужен более явный знак, чтобы я смогла открыть это чудо всем и каждой. Не просто едкие речи завистливых женщин, не просто покаянные, слезливые признания злосчастного мужчины, и не одно мое трепещущее сердце. Истинный знак.
Ноша моя тяжела, о Великая. Я так одинока. Эта тайна состарила меня до срока. Взгляни сюда и сюда. – Жрица распахнула платье, показав свои увядшие груди, и коснулась обвисшей кожи у подбородка. Глаза ее наполнились слезами, и она со вздохом опустилась перед зеркалом на колени.
– И еще одно. Великая Альта, хотя ты и без меня это знаешь. Но я должна покаяться перед тобой вслух. Рассказать тебе о самом большом моем страхе. Без моего сана я ничто. В нем вся моя жизнь. Обещай мне, Великая Альта, обещай, что если она – Аннуанна, Джо-ан-энна, Дженна – и вправду та, о ком сказано, светлая сестра, трижды рожденная и трижды осиротевшая, та, что станет владычицей над всеми и изменит наш мир, – так вот, обещай, что я и тогда буду служить тебе, как прежде. Что место во главе стола останется за мной. Что я буду сидеть на своем троне при луне и призывать твое имя, чтобы сестры слышали меня и творили молитву. Обещай мне это, Великая Альта, и я все открою.
Лицо в зеркале внезапно вспыхнуло, и жрица поднесла руки к своим пылающим щекам. Но иного знака ей не было послано. Жрица тяжело поднялась с колен.
– Я должна подумать еще. – И она вышла в другую дверь, потайную, завешенную старым чиненым гобеленом, на котором темные и светлые сестры играли в прутья.

ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА

До наших дней не дошло ни одного экземпляра Книги Света, знаменитого текста, посвященного лунной Матери-Богине, хотя, как полагают, в каждом хейме, или сообществе альтианок, имелась своя, рукописная и раскрашенная Книга. Все эти фолианты исчезли во время Межполовых войн. Либо они – если верить выводам Зигеля и Залмона – были спрятаны в подземных хранилищах, специально созданных для этой цели, либо, если полагаться на расшифровку жреческой тайнописи, сделанную Варго, сгорели на ритуальных кострах.
Однако суть Книги и ее афористические учения все еще сохраняются в богатом фольклоре поселений, по-прежнему здравствующих близ древних хеймов. В монументальном труде Блисса и Би «Так говорит народ» находит сильную поддержку теория о том, что альтийские хеймы (или альтийские вертепы, как все еще именуют их священники Нижних Долин) были всего лишь продолжением граничивших с ними городов и селений, собственно пригородами, по крайней мере, в отношении языка и народных верований.
Альтийская религия, разумеется, становится понятной лишь в свете раннегарунийской истории. Г'руны, старинный, разветвленный род с Континента, вторгся на острова в 800-е годы. Почитатели мужского троебожия – Харго, бога огня, Вендре, бога воды, и Креса, мрачного владыки царства мертвых, они осели вдоль побережья. Постепенно они начали просачиваться в верховные органы полуматриархальной цивилизации, существовавшей на Островах. Пытаясь поначалу подорвать древние устои, они впоследствии пошли на компромисс и приняли наследование по материнской линии – и это после того, как опустошительные Межполовые войны уничтожили и древние хеймы, и знаменитый дворец Г'руна Дальнострела.
Религия, которую Г'Руны пытались вытеснить, действительно была сильной помехой для пришельцев – ведь она посвящалась беловолосой богине, размножавшейся без участия супруга мужского пола. Религия эта возникла отчасти из-за численного перевеса женщин, ставшего следствием гораздо более ранних войн четырехсотлетней давности. По причине численного несоответствия между полами, после междоусобных боев вошло в обычай уносить лишних, нежеланных младенцев женского пола в горы и оставлять их там. Однако в поздние 600-е годы в горах появилась некая женщина по имени Альта, будто бы очень высокого роста и с длинными развевающимися белыми волосами (возможно, альбиноска, хотя, скорее всего, просто старая). Она обходила селения, осуждая жестокий обычай, и подбирала всех живых младенцев, которых могла найти. Спасенных детей она возила за собой на сцепленных вместе салазках. Постепенно к Альте стали присоединяться единомышленницы, либо незамужние (в то время из-за несоответствия между полами существовало множество одиноких женщин, так называемых ненайденных сокровищ), либо вдовы, либо жены из полигамных семейств. (В Нижних Долинах особенно были приняты столь радикальные формы брака, хотя наследниками могли считаться только дети от первой жены.) Так возник первый из семнадцати хеймов, ставший пристанищем для нежеланных детей и лишних женщин. Эта реконструкция событий, впервые предпринятая покойным профессором Дэвисом Темплом из Хофбридерского университета в его классическом труде «Альтианки», столь общепринята, что не нуждается в дальнейших комментариях.
Сообщества приемных матерей, нуждаясь в некой религиозной подкладке, стали поклоняться Белой Богине по имени Великая Альта. Так была вознаграждена настоящая Альта за свой человеческий подвиг. С годами Альта и ее преемница, странствующая проповедница, называемая Геннра, Хендра, Ханна, Анна и Темная Дева, слились в единый образ богини с волосами светлыми с одной стороны и темными с другой, странное гермафродитическое существо, рожающее детей без участия мужчины. Эта религия переняла многие аспекты от соседних патриархальных племен, а позднее даже кое-какие гарунийские верования. (Так, например, обычай хоронить умерших в пещерах, возникший в более позднее время, заимствован у Г'рунов, ведущих свой род из маленькой долины в изобилующих пещерами горах, где пахотная земля была слишком ценной, чтобы отдавать ее мертвым. Ранние альтианки хоронили своих покойниц в высоких курганах. )
После того как беловолосая Альта стала спасительницей для множества девочек, брошенных в горах, появились слухи о пришествии другой спасительницы. Эти слухи стали религией и вошли – если опять верить Варго – в саму Книгу Света. Спасительницей должна была стать дочь мертвой матери. Эта легко объяснимая психологически подмена – мертвая мать вместо мертвого ребенка – является одним из основных фольклорных мотивов. Мертвых матерей, собственно, полагалось, что было три – магическое число. Следы этих верований еще сохраняются в некоторых народных песнях и пословицах Верхних Долин.

ПЕСНЯ


Песня Альты

Когда нерожденным ребенком была.
Огонь да вода – на пути,
Я в чреве у матери мирно спала.
О Альта, меня защити!
Будь прокляты те, кто отнял мою мать.
Огонь да вода – на пути.
Кто бросил меня на холме умирать.
О Альта, меня защити!
Но я не сдавалась, кричала, жила.
Огонь да вода – на пути,
И дева на плач мой склонилась с седла.
О Альта, меня защити!
Два дня мы скакали, скок конский был спор.
Огонь да вода – на пути,
На третий – примчались к селенью сестер.
О Альта, меня защити!
И каждая – каждая! – стала мне мать,
Огонь да вода – на пути.
Вот так мне случилось свободною стать.
О Альта, меня защити!


ПОВЕСТЬ

– Что она сказала? А ты? – жадно выспрашивала Пинта, запустив пальцы в свои темные кудряшки. Она сидела на полу под окном в их общей комнате. Здесь было темновато, как и во всех комнатах хейма, поэтому девочки всегда играли поблизости от узких окошек, и летом, и зимой. – Она тебя побила?
Дженна задумалась над ответом. Она почти жалела о том, что Мать Альта и вправду не побила ее. Амальда была скорой на руку и недавно отстегала их обеих ивовым прутом: Пинту – за дерзкий язык, а Дженну за то, что ее защищала. Но наказание было недолгим, и за ним, как всегда, следовали объятия, слезы и поцелуи. Если бы жрица вела себя так же, Дженна не притаилась бы у нее за дверью, как лесная мышка. Неужели она – то дитя, которое, не ведая того, убило свою мать, да не один раз, а целых три? Эта мысль так напугала Дженну, что она не стала больше слушать, а убежала и спряталась в подвале, среди больших бочек с темно-красным вином. Там, в темноте, ее стали душить рыдания – ведь если она то дитя, тогда нечего и притворяться, нечего и надеяться, будто Ама ее мать. Но потом Дженна принудила себя уняться и перестала плакать. Она отыщет Пинту и спросит у нее.
И вот теперь, стоя около Пинты, Дженна вдруг поняла, что ее ноша слишком тяжела, чтобы делить ее с кем-то.
– Она спросила, кто мне об этом рассказал, а я сказала, что не помню, кто была первая. – Дженна опустилась на пол рядом с Пинтой.
– Первая была Ама. Я помню. Это было точно сказка. Нам позволили лечь в большой кровати, между Амой и Саммор, и…
– А может, и нет, – перебила Дженна, радуясь тому, что самое трудное позади. – Может, первая была Катрона. Или Дония. Она слишком много болтает, и уж точно рассказывала это…
– …не меньше трех раз. – Пинта засмеялась. В хейме все повторяли эту шутку, даже дети.
– Домина тоже об этом говорила. И про мою вторую мать тоже. Они были подруги. – Не вступает ли она на зыбкую почву? У Дженны задрожали пальцы, но Пинта как будто ничего не заметила.
Пинта уперла локти в колени и положила подбородок на руки.
– Но не Кадрин. Она бы никогда тебе не рассказала. – Обе важно покивали головами. Кадрин никогда не сплетничала и не говорила лишнего.
– Мне нравится Кадрин, – сказала Дженна, – хотя она и Одиночка и улыбки от нее не дождешься. – Одиночки, женщины без темных сестер, были редкостью в хеймах, и Дженна теперь чувствовала себя так же, как, по ее мнению, и они: покинутой и не имеющей подруги, которая знает каждую твою мысль.
– Я видела раз, как она улыбнулась. Это было, когда Альна перестала дышать, а потом опять начала, с кашлем и такими пузырями изо рта. Мы тогда еще в саду охотились на кролика – понарошку, конечно, как все малыши. А ты побежала за Кадрин, потому что бегаешь быстрее всех, и она приложила ухо к Альниной груди, а потом ка-ак стукнет!
– И Альна семь дней ходила с синяком величиной с кулак.
– Восемь – и всем его показывала.
– Но Кадрин тогда не улыбнулась.
– А вот и да.
– А вот и нет.
– Да.
– Нет.
– Да. И Ама дала мне вот это. – Пинта вынула руки из-за спины, держа в одной две новые куколки из кукурузы, а в другой – две тростниковые котомки. – Они с Саммор сплели это, чтобы отпраздновать наш Выбор.
– Да они красивее, чем у Альны.
– Конечно, красивее.
– И на котомках знак хейма.
– Ну вот, теперь мы с тобой настоящие сестры и все делим пополам. Ты возьми светлую котомку и светлую куколку, а я возьму темные.
Дженна виновато взяла подарки, вспомнив, что так ничем и не поделилась с Пинтой. Еще она вспомнила, как Мать Альта стояла перед своим большим зеркалом и говорила слова, так напугавшие ее, Дженну. Смогут ли они с Пинтой снова стать «настоящими» сестрами?
Но кукла быстро отвлекла ее от столь черных мыслей – она уложила свое дитя в коробок, повесила коробок за спину, и они с Пинтой стали играть в темную и светлую сестру, пока колокол не позвал их на уроки.
– Сегодня, – объявила Катрона, – я научу вас игре «Духовный Глаз».
Девочки заулыбались, и Пинта пихнула Дженну локтем. Обе они слышали об этой игре. Девочки постарше потихоньку шептались о ней за столом, но ничего не объясняли младшим, потому что это было одно из Таинств, открываемых только после Выбора.
Пинта стрельнула глазами по сторонам – не видит ли их кто-нибудь. На воинском дворе были трое старших, но все они занимались своим делом: рыжая Мина целилась из лука в узкую мишень, вгоняя туда стрелы одну за другой, а Варса и маленькая Домина нападали друг на дружку с ивовыми мечами под окрики большой Домины.
– Пинта, смотри на меня! – велела Катрона, но не сердито, а даже весело. – Я знаю, тут есть на что посмотреть, но вы должны научиться сосредоточиваться, а потом рассеиваться.
– Как это – «рассеиваться»? – спросила Пинта.
Катрона снова засмеялась.
– Это значит – замечать много вещей зараз. Но, прежде всего ты должна уметь слушать, Марга. – Катрона больше не смеялась, и девочки стали слушать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52