– Да уж не раньше, чем тебя бабы!
– Я не хотел тебя обидеть, мой благородный друг. Но приходится признать, что едва ты узнаешь какой-нибудь секрет, как у тебя немедленно возникает желание раструбить о нем по всему городу. Будь это тайна других людей, я бы и слова не сказал… но слово, данное нашему Лагардеру, свято!
– Но можем же мы хотя бы намекнуть несчастной девочке…
– Ни за что! Вспомни, что сказал граф: «Запрещаю говорить кому бы то ни было о том, что я здесь, – в особенности мадемуазель де Невер!» Пусть меня подвергнут самым зверским пыткам… пусть сожгут на моих глазах на медленном огне мою возлюбленную Матюрину, я все равно ничего не скажу… Кокардас, ты должен поклясться мне на…
– На чем же, лысенький? Сердце мое свободно…
Брат Амабль на секунду задумался.
– На Петронилье! – произнес он, наконец. – Поклянись на своей новой Петронилье, что будешь нем как рыба.
Лунный свет, пробиваясь сквозь стекло, оправленное в свинцовую раму, освещал постель Кокардаса, и нормандец увидел, как его друг, обнажив шпагу, простер над ней руку несколько театральным жестом.
– Слово Кокардаса-младшего! – произнес гасконец. – Клянусь Петронильей номер два, что скажу…
– Что же ты скажешь? – осведомился Паспуаль.
– Чего уж там, мой славный! Скажу, будто графа Анри нет в Париже…
Брат Амабль пожал плечами.
– Ах, мой бедный друг, – жалостливо промолвил он. – Так не пойдет! Повторяй за мной: клянусь…
– Клянусь…
– Никому не говорить, что видел графа де Лагардера в Париже, хранить эту тайну от всех, а в особенности от мадемуазель де Невер и тех, кто мог бы ей это рассказать, пока меня не освободят от данной мною клятвы.
Кокардас послушно повторил слова своего друга, а, закончив, удовлетворенно вздохнул. Хоть он и был неисправимым болтуном, но теперь язык его связывала клятва, поэтому можно было ничего не опасаться.
– Дьявол меня разрази, лысенький! Скорей бы уж день наступил… Мне не терпится повидаться с нашим Маленьким Парижанином.
– Мне тоже…
Придя, наконец, к согласию, мастера быстро заснули, и вскоре тишину ночи разорвал их дружный храп, по силе и звучности не уступающий аккордам органных труб.
А за дверью, в коридоре, к замочной скважине приникли две легкие белые тени. Когда на смену разговору пришли звуки, неопровержимо доказывающие, что Кокардас с Паспуалем удалились в страну снов, подслушивающие удалились, беззвучно ступая по паркету.
Кокардас вовсе не спал наяву, когда услышал шелест. Для двоих обитателей дворца их с Паспуалем тайна перестала быть секретом. Но кто же осмелился шпионить за фехтмейстерами в Неверском дворце, окруженном надежной стражей? Неужели удалось пробраться сюда кому-то из врагов? Разумеется, нет!
То были донья Крус и Хасинта.
Некоторое время назад последняя, захлопотавшись по хозяйству допоздна, отправилась наконец в свою комнату быстрым, но легким шагом горянки. Проходя мимо спальни, отведенной друзьям Лагардера, она вдруг замерла, услышав голоса. Это было инстинктивное движение: басконка удивилась, что не все еще спят во дворце в столь поздний час. Но слух у нее был тонкий, и первые же слова, произнесенные гасконцем, заставили ее забыть обо всем. Не требовалось больших усилий, чтобы понять суть дела. На какое-то мгновение Хасинта заколебалась. Первой ее мыслью было бежать за Авророй, дабы та могла собственными ушами услышать необыкновенные новости. Ибо басконка, благодарная по натуре, отнюдь не желала использовать счастливую возможность только для себя одной. Но, по зрелом размышлении, она решила, что для юной невесты испытание окажется слишком тяжким, а потому бросилась к комнате Флор.
Цыганка уже спала; Хасинта разбудила ее, тронув за руку, сделала знак подняться и, накинув подруге на плечи большое шелковое покрывало, повлекла за собой по коридору. Так они обе оказались у дверей комнаты, где бодрствовали мастера, и, затаив дыхание, выслушали их разговор, не засмеявшись даже тогда, когда Паспуаль воззвал к своей возлюбленной Матюрине, а Кокардас принес клятву над клинком новой Петронильи.
– Какие они славные люди, – сказала донья Крус, вновь очутившись в теплой постели и зябко кутаясь в одеяло.
– Золотые сердца! – кивнула Хасинта. – Что мы будем делать с их секретом?
– Хранить его! Эта тайна нам не принадлежит, и не мне тебя учить, как держать язык за зубами. Слава богу, мы знаем теперь, что Анри возвратился из Испании в Париж… что он следит за происками врагов и что готов нанести решающий удар.
– Скорей бы ему это удалось! Только тогда вы с мадемуазель Авророй будете счастливы…
– Бедная моя Аврора! Но я сумею вдохнуть в нее новые силы… пробудить надежду, что обе мы очень скоро встанем перед алтарем вместе с нашими любимыми… Признаюсь тебе, я уже начала отчаиваться, но благодаря тебе, дорогая Хасинта, вновь верю в наше грядущее торжество!
– Увы! Если бы я могла привести его самого…
– Он вернется к нам в ближайшие дни. Я это чувствую, я знаю!
Однако на глаза у нее вдруг навернулись слезы, и она низко опустила свою прекрасную черноволосую головку.
– Сколько опасностей ему предстоит преодолеть, – прошептала она с грустью. – Да поможет ему Небо! Господь не допустит, чтобы он погиб так близко от цели… К счастью, самые злейшие его враги находятся далеко отсюда. Но Гонзага пока не убит – иначе Анри уже был бы в Неверском дворце. У меня голова идет кругом, милая моя Хасинта! Молись за нас, за меня и за Аврору, за нас за всех… Развязка близится!
Перед уходом басконка задала еще один вопрос:
– Вы расскажете обо всем маркизу де Шаверни?
– Нет! Это тайна Анри, и мы не вправе ею распоряжаться… Обними меня, Хасинта, и иди спать… Тебе тоже нужно отдохнуть.
Сама же Флор тщетно пыталась заснуть. Всю ночь она строила самые фантастические планы, как помочь Анри, – и тут же отказывалась от них, понимая, что все ее проекты основаны на догадках и предположениях. В конце концов, она стала даже сожалеть о том, что подслушала разговор мастеров, ибо для нее, как и для Кокардаса, тайна оказалась невыносимо тяжелой. Едва дождавшись утра, донья Крус отправилась в комнату Авроры, чтобы самой разбудить подругу. Обвив руками ее точеную шею, она нежно поцеловала белокурые волосы.
– Что это значит? – спросила изумленная Аврора. – Ты встала вместе с солнцем? Обычно ты приходишь поцеловать меня гораздо позже. И какая ты радостная сегодня!
Это было правдой. Флор, возбужденная тем, что ей удалось узнать ночью, поднялась ни свет ни заря, тогда как прежде обе девушки, боясь огорчить друг друга, старались провести в одиночестве самые тяжкие утренние часы, когда восходящее светило напоминало им, что начинается новый день – такой же безрадостный и тусклый, как все остальные, ибо по-прежнему не было никаких вестей от человека, от которого целиком и полностью зависело их счастье.
Сегодня же донья Крус была необыкновенно оживлена, а глаза ее искрились весельем. С лучами солнца испарились, как дым, все тягостные и мрачные мысли, охватившие ее на исходе ночи. Полная радостных надежд, она спешила поделиться ими с подругой, которая ни о чем еще не догадывалась.
Мадемуазель де Невер пристально взглянула на цыганку.
– Флор, – сказала она с упреком, – ты от меня что-то скрываешь. Я вижу по тебе, что пришли хорошие вести… Что тебе удалось узнать?
– Ровным счетом ничего, мой котик… Просто сегодня утром я проснулась счастливой. Наверное, это доброе предзнаменование! Но никаких новостей у меня нет, разве что я снова начала надеяться и тебе того же желаю.
– Увы! – вздохнула Аврора. – Я пытаюсь изо всех сил, но тщетно… надежды мои ушли! Каждый день приносит мне муку… я изнемогаю в неведении, и силы мои тают. Где он? Что делает? И почему не возвращается?
– Он скоро придет…
– Кто тебе сказал? – вскричала Аврора, резко поднявшись на постели. – Флор! Ты все же что-то скрываешь от меня…
– А я тебе повторяю, что ничего не знаю! Надейся! И я уверена, что Господь пошлет тебе исполнение всех желаний…
– Я молилась денно и нощно, в часовне мраморные плиты отполированы моими коленями! Разве это помогло?
– Откуда ты знаешь? Возможно, это приблизило час его возвращения! Надейся и молись: тогда завтрашний день будет счастливее нынешнего… Но только не теряй мужества! У меня есть предчувствие, что очень скоро все изменится…
– Может быть, тебе приснился сон? – спросила Аврора. – Иногда твои сны сбывались… и я знаю, ты веришь им… Флор, дорогая моя, что тебе приснилось сегодня ночью?
Донья Крус ухватилась за этот вопрос, чтобы придать больший вес своим уверениям, не нарушая вместе с тем клятвы, данной самой себе. Пока ей удалось сохранить в полной неприкосновенности тайну Лагардера, однако теперь можно было чуть приоткрыть завесу, выдав услышанное ночью за приснившееся во сне.
– Да, это правда! – сказала она, нисколько не краснея, ибо то была ложь во спасение. – Мне приснился сон: вдруг раздались знакомые голоса и завели речь об Анри. Они говорили, что он уже здесь, недалеко от нас, и что вернется во дворец, после тога как преодолеет одно незначительное препятствие.
Аврора молитвенно сложив руки, не упускала ни единого слова Флор и молилась, чтобы сон этот стал явью. Вдруг сейчас донья Крус скажет: «Нет, дорогая, мне это не приснилось! Я просто не хотела излишне волновать тебя, а потому и придумала все это. На самом деле он уже здесь, за этой дверью, и сейчас войдет к тебе»!
Но Флор не добавила ничего к рассказу о своем сне, и бедная девочка печально склонила голову.
– Что же это были за голоса? – спросила она, с трудом сдерживая слезы.
– Это были голоса его верных друзей, Кокардаса и Паспуаля, Аврора безнадежно махнула рукой.
– Если бы они могли, то давно привели бы ко мне Анри, – прошептала она. – Скажи им, кстати, чтобы не отлучались из дворца: после обеда они проводят нас во дворец Сент-Эньян.
– Поверь мне, Аврора, лучше предоставить им сегодня полную свободу, даже если нам придется отказаться от визита. Тебе не придется в этом раскаиваться. Вдруг они вернутся вместе с Анри?
– Будь по-твоему, – ответила мадемуазель де Невер, – но я в это все равно не верю.
Донья Крус простилась с подругой, убежденная, что хорошо распорядилась нежданно доставшимся ей секретом.
XII
НОВЫЕ СТРАНИЦЫ «ДНЕВНИКА» АВРОРЫ
У маркизы де Сент-Эньян Аврора де Невер несколько раз встречала живую, остроумную и довольно красивую молодую женщину, которая, казалось, прониклась к ней самой нежной дружбой.
Маленькая баронесса Лиана де Лонпре овдовела несколько лет назад, и по-прежнему хранила верность покойному мужу, хотя находились злые языки, утверждавшие, что вдовство совеем ей не в тягость.
Капризная, кокетливая, своенравная, она по росту была чуть выше мушкетерского сапога и своей хрупкостью, равно как и ярко-розовыми щечками напоминала изящную фарфоровую статуэтку из Майсена, которая может разлететься на мельчайшие осколки при малейшем грубом прикосновении. На самом же деле у этой легкой, как коноплянка, блондинки были железные нервы и несокрушимое здоровье; за обличьем легкомысленной и ветреной болтушки скрывалось нешуточное самолюбие и упорство в достижении своих целей. Ее никто не принимал всерьез – тем большую опасность она представляла для тех, кого считала соперницами. С виду взбалмошная и непостоянная, она, смеясь и порхая, легко прибирала к рукам всех, кого хотела, так что любые ее прихоти исполнялись по мановению ее крохотного пальчика. Сколько таких изящных и своенравных женщин взошло на гильотину во времена Революции! Они улыбались даже на эшафоте, и этого им не могли простить. Обрекая их на смерть, кровожадные моралисты полагали, что карают гордость и тщеславие. Однако, невзирая на этот суровый урок, испорченность людская осталась прежней: ничего не изменилось – только гордость угнездилась отныне в совсем иных головах и сердцах. Это утверждение, разумеется, не означает, что мы призываем к новой революции. Природу человеческую невозможно исправить.
Баронесса де Лонпре вышла замуж в шестнадцать лет – точнее сказать, была отдана замуж, поскольку не была способна самостоятельно решить столь важный вопрос. Так, по крайней мере, считал ее достопочтенный отец, господин де Раволь, единственным достоянием которого было пышное генеалогическое древо. Итак, в один прекрасный вечер он сказал дочери:
– Жемчужинка моя! Увы, я не могу предложить тебе в мужья принца… Но ничто не мешает нам породниться с дворянином из Гиени, таким же бедным, как и мы сами. Его зовут господин де Лонпре.
– Пусть господин де Лонпре катится ко все чертям, – ответило прелестное создание. – Зачем мне бедный дворянин из Гиени? Я хочу принца.
– Согласен, мой изумруд! Ты вполне можешь завести себе принца в придачу к бедному дворянину.
Жемчужинка задумалась, чего, надо сказать, никто от нее не ожидал. Размышления принесли желанный результат, ибо малышка весьма своевременно вспомнила о собственной тетке, которая жила «на два дома», но соблюдала при этом все приличия и имела безупречную репутацию, а после кончины законного супруга сочеталась браком с любовником, дождавшимся, наконец, своей очереди.
– Пусть будет господин де Лонпре! – сказала она отцу. И, поглядев на него лукаво, задала невинный вопрос: Что ты получишь за это, отец?
– Гм! Совсем немного… хватит на похороны, достойные дворянина моего рода.
– А де Лонпре?
– Полную экипировку и прогонные до Фландрии. Почему это тебя так интересует, сокровище мое?
– Сокровище? Мне нравится, когда меня так называют… но именно поэтому я хочу знать себе цену. Я согласна! Только пусть твой гиенский дворянин знает, что не ему, а принцу я позволю расшнуровать свой корсаж…
Итак, в один прекрасный день маленькая Лиана де Раволь, разряженная, надушенная, увешанная драгоценностями, была отведена к алтарю. Венчание состоялось в монастырской церкви Сен-Северен. Счастливый муж привез новобрачную к отцу, нежно поцеловал ее в лоб, испустил глубокий вздох и вскочил на оседланного коня, уже ожидавшего во дворе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39