– Я слушаю, – сказал Андрей.
– Добрый вечер, вас беспокоит следователь Вревский, – услышал он. – Разрешите вам задать один вопрос?
– Пожалуйста, – сказал Андрей.
– Вы были в Николаевской больнице?
– Да, я заходил туда.
Пауза. Видно, следователь ждал запирательства.
– Я просил вас этого не делать, – сказал он наконец.
– Я хотел увидеть Глашу. Это понятно в моем положении.
– Зачем же тогда вы лезли в палату через окно?
– А как же я мог еще пролезть, если меня не пустили в дверь?
– Не дерзите, Берестов. Вы нарушили порядок.
– Простите, не знал.
– Знали, голубчик, знали… Так что вам сказала госпожа Браницкая?
В вопросе был очевидный подвох. К счастью, проницательный Вревский, видно, не придал проступку Андрея должного значения. Задай этот вопрос Вревский с глазу на глаз, Андрей не смог бы убедительно солгать. Телефонный разговор хорош тем, что ты не видишь лица собеседника.
– Вы же знаете, Глаша без сознания.
– Вы убеждены в этом?
– Может быть, она спала. Я не знаю.
– Вы пытались с ней разговаривать?
– Я окликнул ее, но она не ответила.
– Вот видите, – сказал следователь. – Я же вас предупреждал. Вы могли нанести ей травму. А что вы взяли в палате?
– Я? В палате? А что я мог взять?
– Не знаю, – сказал Вревский. – Спокойной ночи. Завтра увидимся. Завтра в десять жду у себя. В здании суда.
– Спокойной ночи, – сказал Андрей с облегчением.
Портье глядел на него во все глаза.
– Так это вы приходитесь сыном господину Берестову? – спросил он.
– Да, – сказал Андрей. – Спокойной ночи.
В номере Андрей вытащил из кармана тужурки вещь, которую взял у Глаши. Она оказалась серебряным портсигаром. На крышке его были изображены лилии. Видно, там нечто важное, если Глаша даже в таком состоянии не рассталась с ним.
Андрей попытался открыть портсигар, но он был заперт. Андрей покрутил его в руках и спрятал в чемодан, под белье. Потом подумал, что, если кто-то заинтересуется его вещами, портсигар может вызвать подозрения. Он переложил его во внутренний карман тужурки, повесил ее на спинку стула.
– Спокойной ночи, Глашенька, – сказал он, надеясь, что его слова таинственным способом донесутся до нее.


* * *

С утра он был у следователя, который задал ему тысячу вопросов. Вопросы Вревский задавал многозначительно, будто каждый из них вел к признанию. Андрей отвечал спокойно, не таясь, так как не знал за собой никакой вины. Вопросы касались и прошлых отношений в семье, и круга знакомых отчима, а были среди них вроде бы совсем не имеющие отношения к делу – к примеру, где служила Глаша раньше. Андрей подозревал, что и сам следователь не знает, что делать дальше. И никакого плана поисков не имеет, а от этого как бы стреляет по квадратам в надежде попасть в цель.
Если в первые минуты Андрей трусил, не понимая хода мыслей и замыслов Вревского, то после часа допроса Андрей совсем осмелел и ему стало скучно.
– Александр Ионович, – сказал он, – в любой момент вы можете продолжить ваш допрос. Я не уезжаю из Ялты и буду здесь, пока все не выяснится.
Слова, а скорее тон Андрея следователю не понравились, видно, он сам уже понял слабость своей позиции, но чтобы оставить за собой последнее слово, строго сказал:
– Я вас официально предупреждаю, что вы не имеете права покидать Ялту, ибо ваше присутствие может понадобиться следствию.
Если следователь думал, что последнее слово за ним, то он ошибся.
– Тогда я попрошу вас вернуть мне ключ от дома, – громче, чем следовало, сказал Андрей.
– Что же вы намерены там делать? Следствие еще не закончено. – Вревский не скрыл удивления.
– Этот дом принадлежит моему отчиму, – сказал Андрей. – И вы не имеете права меня туда не пустить. Поставьте вокруг сотню урядников, но я там буду жить. «Россия» мне не по карману.
– Вы можете остановиться у друзей, – сказал Вревский, проявляя осведомленность. – У Иваницких, например.
– Господин следователь, мне лучше знать, как мне удобнее. Если вы не согласны, то я тотчас же обращусь к адвокату.
– Зачем так строго? – ухмыльнулся Вревский. – Студенту адвокат не по карману.
Он достал из кармана связку ключей, отстегнул нужный и протянул Андрею. И того сразу охватило подозрение – не слишком ли легко согласился Вревский?
– И вы не боитесь привидений? – спросил Вревский, принимаясь писать записку полицейскому.
– Чьих? Никто не погиб и не умер в нашем доме.
– Есть только подозрения, – согласился Вревский. – Ну, с Богом. Если грабители вернутся, я не смогу вас защитить… и предупреждаю, ничего на втором этаже не трогать.
Андрей пожал плечами, выказывая равнодушие к опасности. Но на самом деле, если бы не настойчивая просьба Глаши, он не осмелился бы возвратиться в дом.


* * *

Он вернулся в гостиницу, расплатился и, наняв извозчика, отвез чемодан в дом к отчиму. Полицейский все так же тосковал у ворот, но Андрей показал ключ и записку от Вревского. Полицейский долго читал ее, шевеля мокрыми губами, потом сказал:
– Ну как знаете.
Дом был залит солнцем. Андрей поставил чемодан в детскую, но наверх подняться не решился.
На кухне на давно остывшей плите стоял чайник. Хлеб в хлебнице высох и заплесневел. Андрей выбросил его в курятник, куры завопили, услышав, что он подошел, забили крыльями. Так что пришлось вернуться на кухню, отыскать пакет с крупой и высыпать в курятник. Вода у птиц была.
Полицейский поглядывал из-за забора. Умывшись и переодевшись (белье в его шкафу было проложено лавандой), Андрей пошел к Иваницким, где его ждали с нетерпением. Евдокия Матвеевна уже готова была вместе с Лидочкой бежать на поиски. Но когда все выяснилось и Андрей рассказал о вчерашнем визите в больницу и последнем разговоре с Вревским, все немного успокоились, лишь Евдокия Матвеевна никак не могла согласиться с тем, что Андрей будет жить в том самом доме.
– Они могут вернуться, – повторяла она, округляя голубые глаза. – Вы подвергаетесь страшной опасности!
– Там полицейский, – сказал Андрей.
Но Евдокию Матвеевну он не убедил. Она так и не поняла, зачем ему жить в доме отчима, когда она готова его принять. А о словах Глаши, о просьбе ее оставаться в доме на случай возвращения отчима Андрей не стал говорить – он понимал, что еще больше испугает Евдокию Матвеевну.
Поговорить с Лидочкой дома было невозможно, потому что ее мать, обуреваемая заботой об Андрее, не оставляла их ни на минуту. Горпина напекла оладьев и стояла над Андреем, требуя, чтобы он ел их, пока горячие.
Вечером к ней приходил достойный жених, а когда он ушел – одному Богу известно. Так что Горпина была распаренная, добрая и малоподвижная.
Лидочке тоже было невтерпеж сидеть дома. И, едва дождавшись, пока кончится завтрак, она сказала:
– Мама, мы пойдем погулять.
– Куда?
– Не все ли равно. Андрею надо побыть на свежем воздухе.
Скрепя сердце Евдокия Матвеевна вынуждена была согласиться с этой мыслью. Они выбежали из дома и поспешили вниз по переулку. Евдокия Матвеевна смотрела вслед из окна и кричала:
– Лидочка, ты шляпку забыла! Лидочка, это же совершенно неприлично!
Андрею за этим криком послышалось другое: «Лидочка, я все вижу! Лидочка, я всегда рядом, не забывай об этом!» Ему стало смешно. Лидочка тоже засмеялась. Так они и добежали до набережной.
Именно в этот момент по набережной ехал Ахмет в своей машине. В машине сидело несколько татар зажиточного вида, некоторые в фесках. Были они напряжены, словно собрались на панихиду. Одинаково они обернули лица к бегущим, а Ахмет узнал и отдал честь.
Машина скрылась.
– Кто это были? – спросила Лидочка.
– Турецкие шпионы, – ответил Андрей серьезно.
Они зашли далеко на мол, разулись и уселись на краю, свесив ноги. Ветер дул редкими, но сильными порывами, чайки кружились над головами, вопили, надеясь на кормежку.
Лидочка долго молчала. Андрей тоже молчал, было спокойно, по набережной гуляли люди, как в мирное время, только на молу почти никого не было.
– Я почти не спала, – сказала Лидочка. – Ты понимаешь, о чем я думала?
– Обо мне?
– Я думала, что, если все это правда и если Маргарита рассказала Ахмету, а Ахмет проговорился бандитам, это значит, что я во всем виновата.
– Лидочка, не надо. – Андрей был совершенно искренен. – В жизни надо кому-то верить. Вот я верю тебе, я верю тете Мане. Я верю Глаше. Есть люди, которым надо верить. Если не верить, то жизнь теряет всяческий смысл. Я верю Ахмету. Когда мы его увидим, спросим его об этом. Ты увидишь, что он ни в чем не виновен. Успокойся, пожалуйста.
– Андрюша, мне очень страшно. Не только из-за нас с тобой. Еще зимой все было понятно. А потом я испугалась, что ты уйдешь воевать и тебя убьют. А я останусь твоей вдовой, навсегда, а я даже не была твоей женой. Сейчас тихо, а это нечестная тишина, потому что я знаю, что там, на западе, стреляют и убивают. Не было бы войны, никто бы не напал на Сергея Серафимовича.
– Бандиты были всегда.
– А сейчас люди изменились. Если можно убивать по приказу, если убивать хорошо, то, значит, можно убивать и без приказа. Я хочу куда-нибудь с тобой уехать. Далеко, где не бывает войны.
– А мама?
– Лучше, если бы можно было взять маму и папу с собой.
– Не надо бояться. Война скоро кончится. Ты же знаешь, что она скоро кончится и тогда все вернется на старые рельсы. Я тебе как историк говорю. Сколько было войн в мировой истории, и всегда все возвращалось на круги своя. Наполеон прошел по всей Европе, а через десять лет никто уже не помнил о нем: как круги на воде – разошлись, и снова спокойно.
Лидочка положила голову на плечо Андрею, он обнял ее.
– Что там у тебя в кармане? – спросила она. Лидочка очень хотела, чтобы ее успокоили, чтобы думать о хорошем.
– Это портсигар. Я тебе забыл сказать. Мне его дала Глаша. Он лежал у нее под подушкой. Это что-то очень ценное для нее.
– А что внутри? Ты не смотрел?
– Он закрыт.
Андрей вынул портсигар.
– Красивый, – сказала Лидочка. – И тяжелый.
Она осторожно потрясла им, но внутри ничего не отозвалось.
– Не потеряй, – вернула она портсигар.
Солнце пригревало, но ветер был сильнее. От моря летели искры света и легкие брызги. Андрей снял куртку и накинул ее на плечи Лидочке.
– Давай уедем туда, где нет войны, – вдруг сказала Лидочка.
– А где нет войны?
– В Америке.
– Уедем в Америку, а она тоже начнет воевать.
– С кем ей воевать?
– С теми же немцами.
– Не будет она воевать. Они и без того богатые.
Издали гудел клаксон. Звук его относило ветром, и Андрей не сразу догадался, что его вызывают.
Автомобиль Ахмета стоял у начала мола.
– Я освободился от дел политических и государственных, – сказал Ахмет. – Теперь могу вас катать. Хотите поедем в Массандру?
Лидочка поглядела на Андрея. В ином случае она бы с радостью согласилась – она обожала кататься. Но сейчас ее душу терзали подозрения. Ей казалось, что Ахмет не так улыбается, что у него очень хитрые непрозрачные черные глаза и нехорошая улыбка.
– Поехали, – сказал Андрей. – Только я плачу за бензин.
– За бензин платит нация, – сказал Ахмет.
Они сели в машину. Гуляющие по набережной останавливались, глядя на них. Молоденький поручик на костылях улыбался, рассматривая Лидочку. Андрей думал, как ему не хочется задавать Ахмету вопрос, в котором уже таилось тяжелое подозрение.
Машина тронулась с места и поехала через мост, мимо порта, к городскому пляжу, откуда дорога поднималась вверх. Но именно у порта приключилась неожиданная встреча.
Из дверей Управления порта вышел Коля Беккер. Он остановился, глядя по сторонам, будто искал глазами извозчика.
Ахмет, отличавшийся быстрой реакцией, прежде чем Андрей успел что-либо сообразить, резко затормозил, сказав: «Этот молодой человек нуждается в нашей помощи».
Коля не сразу понял, кто сидит в машине. А узнав, совсем не удивился тому, что его приятели разъезжают в «даймлере».
– Вы очень вовремя, – сказал он, словно попрощался со всеми час назад. – Мне срочно нужно в военную комендатуру. Ты сможешь подвезти меня, Ахмет?
– Садись. Крюк небольшой.
Коля сел рядом с Ахметом, потом обернулся и протянул руку сначала Лидочке, потом Андрею.
– Я не знал, что ты здесь, – сказал он. – Что тебя привело? – Но ждать ответа не стал. – Черт знает что! Почему все неприятности должны валиться именно на меня?
Вопрос был риторическим. Никто не мог бы на него ответить.
– Что случилось у принца Гамлета? – спросил Ахмет. – Или вы Грушницкий, который намерен стреляться на дуэли с Печориным?
– Не фиглярничай, Ахмет, – сказал Коля голосом старшего.
Форма вольноопределяющегося сидела на нем ладно и даже щеголевато. Мундир был из офицерского сукна, фуражка тоже офицерская. На ногах высокие начищенные сапоги.
– Я привез сюда команду за новыми прицелами для батареи.
– Ты служишь в Феодосии? – спросил Андрей.
– Да, да! – воскликнул Коля как о совершенно очевидном для любого ребенка. – Где же еще? Пока ждали, да выписывали, да выбивали грузовой автомобиль – вокруг бюрократия, ничего нельзя сделать сразу, так немцы нас голыми руками возьмут! И вдруг у меня чрезвычайное событие. Два идиота из моей команды, видно, запили. Где они, где их искать – один Бог знает. Не самому же мне прицелы грузить! В конце концов я несу за них ответственность. Они, может быть, гуляют с бабами в Симферополе, а я должен ехать в комендатуру и отдуваться. Ах, почему вы, господин Беккер, недоглядели, почему вы их распустили?
– Они симферопольские? – спросил Ахмет.
– Почему ты так думаешь?
– Это ты так думаешь, – сказал Ахмет. – Ты сказал, что они гуляют в Симферополе.
– Оба из Симферополя, хотя это ничего не меняет. А если они дезертировали, то я не представляю, что со мной сделают!
Коля был бледен, не скрывал волнения, но Андрей, должен был признать, что он красив, даже более, чем раньше. Он возмужал, и лицо его потеряло мальчишескую округлость и стало как на английском плакате: «Готов ли ты защитить Родину?»
Военная комендатура помещалась на Екатерининской улице сразу за синематографом «Орион».
– Подождать тебя? – спросил Ахмет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43