Пауза. Шарлотта тихо уходит.
РЕНЕ. Так ты едешь в Венецию, к этому мертвому морю?
АННА ( вздрогнув ). Не говори так. Мы едем туда, чтобы жить, а не уми
рать.
РЕНЕ. Как тебе хочется жить. Как ты всегда ради этого хлопочешь. И такою ты
была всегда. А на самом деле жизнь в тебя всякий раз вдыхает кто-то другой.
Ну конечно, с тем путешествием в Венецию ничего общего нет. Ты ведь не веда
ешь, что такое память, обрывки твоей жизни не связаны между собой ни едино
й нитью.
АННА. Ты хочешь, чтобы я все помнила? Не беспокойся, когда нужно, воспомина
ния к моим услугам. Только жить они мне не мешают. И знаешь, Рене, это у тебя
нет воспоминаний. Ты всю жизнь, каждый день с раннего утра и до ночи, сидел
а уткнувшись лицом в белую стену. Если так долго всматриваться в недвижн
ую белую стену, начнешь различать на ней и темные пятна, похожие на засохш
ую кровь, и дождевые потоки, напоминающие следы слез.
РЕНЕ. Это верно, что я смотрела в одну точку. Только не в стену, а в стоячую в
оду омута Ц самого глубокого, какой только может быть. Вот моя доля.
АННА. Поэтому тебе и вспомнить нечего. Всегда Ц одно и то же.
РЕНЕ. Мои воспоминания подобны мухе, застывшей в янтаре. Это не блики, скол
ьзящие по вечно изменчивой водной ряби, как у тебя… Ты правильно сказала.
Тебе воспоминания жить не мешают. А мне мешают. Всегда.
АННА. И еще как. К тому же вызывают муки ревности. Вот смотришь ты на мое лиц
о и читаешь в нем два воспоминания, особенно тебе ненавистные. Воспомина
ния о том, чего у тебя не было никогда: о Венеции и о счастье.
РЕНЕ. Венеция и счастье… Да, две эти мухи в янтарь не замуруешь. Я никогда н
е желала ни того ни другого.
АННА. Это ты теперь так говоришь.
РЕНЕ. Нет. Сейчас я знаю, чего я желала. В юности, кажется, я и в самом деле меч
тала о том же, что и ты… О Венеции и о счастье… Но мухи, застывшие в моем янта
ре, не имеют ничего общего ни с Венецией, ни со счастьем, Ц они страшны, нес
казанно, невыразимо страшны. Я не мечтала о таком в юности, даже представи
ть не могла.
Но с годами постепенно я поняла. Когда происходит то, чего ты больше всего
боялась, на самом деле исполняется твое неосознанное, сокровеннейшее же
лание. Только оно достойно чести стать настоящим воспоминанием, навеки з
астыть в кусочке янтаря. Это плод, которым не пресытишься, вкуси его хоть с
то тысяч раз.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Ну-ну, Рене, бывает и по-другому. Иногда со старостью на душ
у нисходят мир и счастье. Когда неделю назад пришло последнее письмо от А
льфонса, я почувствовала, как смягчилось мое сердце. Он знает, что скоро бу
дет свободен, и все же не держит ни на кого зла. Даже меня он прощает. Пишет,
что в тюрьме познакомился кое с кем из революционных вожаков, и обещает з
амолвить перед ними словечко, если у меня будут неприятности. Вон до чего
дошло! Я всегда знала, что где-то в потаенной глубине его души живет чисты
й родник доброты.
АННА. Вы, матушка, тоже говорили много добрых слов, когда готовили западню
для Альфонса.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. В свою доброту я и не верю. Но верю, что другие люди добры. Та
к как-то жить спокойней.
АННА. Ну так поверьте и в мою доброту. Я не требую, чтобы вы отправились в пу
ть немедленно. Мы с мужем уезжаем послезавтра Ц у вас еще целых два дня. А
если не решитесь теперь, то приезжайте в Венецию после.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Спасибо, я не забуду твоей доброты. Старики думают медлен
но, так что не торопи меня, ладно?
АННА. Смотрите только не опоздайте.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Да-да, обещаю, я не стану дожидаться, пока дела примут скве
рный оборот. Ну а сейчас Ц прощай.
АННА. Прощайте… Матушка… Рене…
РЕНЕ. Прощай, Анна.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Я буду молиться, чтобы ваш путь был безопасен. Передавай п
оклон графу.
АННА. Передам.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Шарлотта!
Шарлотта входит и провожает Анну со сцены.
Пауза.
Шарлотта!
Шарлотта появляется вновь.
ШАРЛОТТА. Да, мадам?
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. У меня в доме, слава Богу, никакой беды не случилось. А ты, ни
как, в трауре?
ШАРЛОТТА. Так точно, мадам.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. А, понимаю, Ц это траур по твоей прежней хозяйке, графине
де Сан-Фон. Ведь сегодня годовщина ее смерти. Твоя преданность ее памяти в
есьма трогательна, однако, сколько мне помнится, ты терпеть не могла поко
йницу и сбежала от нее ко мне.
ШАРЛОТТА. Так точно, мадам.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Что ты заладила: «так точно» да «так точно»! Ты же не дереве
нская девчонка, только поступившая на службу. За девять месяцев после вз
ятия Бастилии все вокруг словно взбесились, а ты, наоборот, стала тише вод
ы, ниже травы. С тех пор как голодранцы из Сент-Антуанского предместья, тр
ебуя хлеба, устроили марш в Версаль, ты изменилась. Что там у тебя на уме? Ты
двадцать лет прожила в моем доме, нужды ни в чем не знала, деньжонок поднак
опила, так что вряд ли станешь маршировать по улицам с оборванцами. Или те
бя вдохновил пример графини де Сан-Фон? Смотри, как бы и тебя не постигла у
часть этой поддельной героини… Послушай, а может быть, именно об этом ты и
мечтаешь? О такой вот героической гибели, а?
ШАРЛОТТА ( решительно ). Так точно, мадам.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ ( смеется ). Ну тогда ладно. Бог с тобой, носи что хо
чешь. Раз твой траур и твоя скорбь тоже поддельные, я не возражаю.
ШАРЛОТТА. Благодарю, мадам.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Так, значит, ты любила покойную графиню?
ШАРЛОТТА. Так точно, мадам.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Больше, чем свою нынешнюю хозяйку?
ШАРЛОТТА. Так точно, мадам.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Ай-яй-яй, до революции ты со мной так разговаривать не сме
ла. Все теперь стали такие честные, прямо беда… А-а, кто-то к нам в гости пож
аловал.
Шарлотта выходит. Рене встает.
Шарлотта вводит баронессу де Симиан в монашеском одеянии.
Баронесса, вы? Сколько лет, сколько зим.
БАРОНЕССА ( сильно постаревшая ). Да, давненько у вас не была. Ден
ь добрый вам обеим.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Что-нибудь случилось?
БАРОНЕССА. Меня пригласила Рене.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Да?
РЕНЕ. Спасибо за то, что пришли.
БАРОНЕССА. У ворот я встретила вашу сестру. Кажется, она уезжает в Италию?

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Так, во всяком случае, она нам сказала.
БАРОНЕССА. Я рада, что вы, Рене, наконец решились. Я ждала от вас этого шага.

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Решилась? На что решилась?
РЕНЕ. Матушка, я не стала с вами советоваться, а обратилась прямо к госпоже
де Симиан. Я попросила принять меня в тетушкин монастырь.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ ( пораженно ). Ты? В монастырь? Хочешь удалиться от
мира?
РЕНЕ. Да.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Ничего не понимаю… Извините, баронесса. Благодарю вас за
доброту и участие, но, вы ведь понимаете, речь идет о судьбе моей родной до
чери, и я должна… В первый раз об этом слышу! Да и как же Ц ведь со дня на ден
ь маркиз выходит на свободу…
БАРОНЕССА. Ваше удивление вполне естественно. Поговорите между собой, а
я, с вашего позволения, пройду в соседнюю комнату и подожду там. ( Идет
к правой кулисе. )
РЕНЕ. Постойте!
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Рене…
РЕНЕ. Нет, пусть тетушка останется здесь. Я хочу, чтобы она все слышала. Два
дцать лет я бегала к ней советоваться об Альфонсе, так что теперь секретн
ичать просто глупо.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Да, конечно, но…
РЕНЕ. Прошу вас, тетушка, останьтесь.
БАРОНЕССА. Ну, если вы настаиваете…
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Раз вы обе заодно, я буду говорить без обиняков. Но прежде,
будьте любезны, баронесса, объясните поподробней Ц о чем именно просила
вас Рене.
БАРОНЕССА. Особенно рассказывать нечего. В последние месяцы Рене бывала
у меня очень часто, мы много говорили. И я обещала свою помощь, если она тве
рдо решит удалиться от мира. Вот и все.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Значит, когда ты перестала ходить к Альфонсу и вдруг так у
влеклась вышиванием, ты готовилась к этому решению?
РЕНЕ. Нет, я уже очень давно думала об этом. Теперь мои мысли просто переро
сли в решимость.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Именно сейчас, когда должны освободить Альфонса?
РЕНЕ. Это было последним толчком, последней каплей. Прежде в моей душе бор
олись два желания Ц уйти от мира и встретиться с мужем. После каждого сви
дания я решала: «Все, следующая встреча будет последней, а потом ухожу». Но
сердцу не хватало твердости… И все же каждое такое половодье мало-помал
у углубляло новое русло реки.
БАРОНЕССА. Это Господь взирал на вас с небес, это он был вашей путеводной н
итью. Вы Ц рыбка, выловленная Всевышним. Не раз срывались вы с крючка, но в
тайне всегда знали: рано или поздно вам не уйти. Вы посверкивали чешуей, пл
авая в бренном море суеты. Когда взор Божий, подобно лучам предвечернего
солнца, падал на вас, вы вспыхивали ослепительным блеском и, трепеща, мечт
али только об одном Ц поскорее быть выловленной. Господь вездесущ, его б
ожественным очам несть числа, и каждое из них обращено в мир. Они бдительн
ее и неотступнее самого рьяного королевского соглядатая, им видны как на
ладони потаен-нейшие закоулки человеческих душ. Господь обладает неист
ощимым терпением, он ждет, пока заблудшие души сами придут в его сети, и ли
шь тогда препровождает их в свою сияющую тюрьму, в свои блаженные чертог
и. Стыдно признаться, но мне Божий промысел открылся лишь несколько лет н
азад, уже в преклонные годы. Раньше я лишь изображала набожность, лишь люб
овалась собственными добродетелями Ц а это иссушает душу. Есть воспоми
нания, которые и сегодня заставляют меня краснеть. Сколько же лет назад э
то было… Девятнадцать. Осенним днем в этой самой зале графиня де Сан-Фон р
ассказывала мне о вашем зяте. Неужели миновало уже столько лет! Девятнад
цать… Потом вошли вы, мадам, Ц от перенесенных душевных мук ваше лицо обр
ело особый внутренний свет. Наконец, приехала и Рене Ц чистая, прекрасна
я, бесконечно печальная… Кажется, все это было вчера. А может быть, время, м
еняющее наш облик, тихо вышло из залы, а мы просто не расслышали шелеста ег
о одежд?.. Перед тем как вы, госпожа де Монтрей, присоединились к нам, графин
я, помахивая хлыстиком, рассказывала мне о марсельских похождениях марк
иза Ц простите, что говорю об этом. Слушая графиню (как молю я Бога, чтобы О
н упокоил ее грешную душу!), я сотворяла крестное знамение, а сама чувствов
ала, что радужное сияние, дьявольское наваждение страшного ее рассказа з
авладевает мной. Признаться ли Ц я вся просто обратилась в слух, боясь пр
опустить хоть словечко… Уже одно то, что я сейчас так открыто могу говори
ть об этом, показывает, насколько ближе стала я к Богу. Теперь-то мне ясно: э
то самолюбование собственной чистотой и праведностью ввергло меня в со
блазн, и грех был во мне, а не в поступках маркиза или рассказе мадам де Сан-
Фон. Если б меня не одолела гордыня, я поняла бы: мои чистота и праведность
Ц не более чем камешки на берегу реки, и нечего терзаться, если в лучах бо
жественного солнца вспыхивают не они, а соседние. Я полагаю, что ныне и Рен
е избавилась от пут и обрела свободу. Только предназначенное ей испытани
е было в сотни раз труднее, поэтому перенесенные ею муки не сравнимы с мои
ми.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Вы высказались. Позвольте и мне, женщине из этого, грешног
о мира, просто матери, тоже сказать Рене несколько слов. Я хотела бы, чтобы
ты, прежде чем удалиться в мир молитвы, закончила свои дела и в нашем суетн
ом мире. Прими его последнее причастие.
Баронесса де Симиан хочет что-то возразить, но госпожа де Монтрей п
еребивает ее.
Нет уж, дайте мне закончить. Каким бы ни был Альфонс, но разве теперь, когда
он наконец обретает свободу, ты не хочешь разделить с ним остаток жизни?

РЕНЕ. Но, матушка…
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Погоди. Девятнадцать лет я твердила тебе: «Оставь его», но
ты меня не слушала. Отчего же нынче ты вдруг так переменилась? Ведь я больш
е этому не противлюсь. Хочешь быть ему верной супругой Ц ради Бога. Но в м
онастырь-то зачем? Придворные связи Альфонса по нынешним временам не им
еют никакой ценности, скорее даже опасны. Но, видишь, меня это не пугает, я с
огласна видеть его своим зятем… С другой стороны, если взглянуть на дело
глазами Альфонса, Ц наконец пробил его час, и он может сполна рассчитать
ся за все удары, которые вынес.
РЕНЕ. И будет, матушка, совершенно прав.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Возможно. Но ведь в душе-то он человек не злой, я знаю. И, над
еюсь, поймет, что все мои действия в конечном итоге были только ему на поль
зу.
РЕНЕ. Вам на пользу.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Это когда же я думала о своей пользе? Лишь о чести и репутац
ии рода де Садов, о сохранении твоего доброго имени. Сейчас весь мир перев
ернулся, род, имя уже ничего больше не значат, о приличиях все забыли. Нече
го больше защищать, так что нет никакого смысла держать Альфонса под зам
ком. Пускай теперь машет себе кнутом сколько влезет, щелкает своей бонбо
ньеркой. Мир взбесился, никто ему слова не скажет. Откровенно говоря, я и с
егодня считаю твоего муженька распутником и негодяем. Но теперь всем зап
равляют безумцы, преступники и бродяги. Альфонс прекрасно будет смотрет
ься в этой компании. Может, он даже станет спасителем нашей семьи.
РЕНЕ. Я вижу, вы намерены его использовать.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Намерена. И ты должна мне в этом помочь. У Альфонса ведь доб
рая душа.
РЕНЕ. Да, он всегда был просто добрым ребенком. Златокудрым, с широко раскр
ытыми глазами. Иногда шалил, но всякий раз искупал провинности лаской и н
ежностью. Я так и вижу перед собой его стремительный, как изумрудная ящер
ка на весеннем лугу, взгляд.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Госпожа де Симиан, я думаю так. В нынешнем хаосе, именуемом
революцией, бесстыдные выходки Альфонса могут быть сочтены весьма похв
альными Ц уже хотя бы потому, что они бросали вызов обществу. Негодовани
е, которое они прежде вызывали у всех порядочных людей, станет лучшим док
азательством невиновности Альфонса, а заключение в королевскую тюрьму
теперь почетней любого ордена. Вон как все перевернулось. Когда золото н
е в цене, медь и даже олово чувствуют себя благородными металлами Ц толь
ко лишь потому, что они не золото…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10