Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. О-о, мне страшно! Это же сатана! Дьявол! Ему мало было одной м
оей дочери, он добрался и до второй… ( Пытается собраться с мыслями.
) Несчастная Рене! Хранить верность этому чудовищу!.. Анна, обещай мне:
Рене ни слова, это будет наша с тобой тайна. Поняла? Если только она узнает,
если узнает! Она умрет. Просто умрет.
АННА. Что вы, матушка. Рене все знает.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Знает?!
АННА. Да-да, она знает.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Ничего не понимаю! Про что знает?
АННА. Про то, что у меня было с Альфонсом в Лакосте…
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Рене? Не может быть!
АННА. Про то, что мы ездили в Италию. И где Альфонс прячется сейчас, она тоже
знает.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Ах вот, значит, как? Знает Ц а от меня скрывает. Боже, какая…
( Замолкает и, что-то решив, продолжает. ) Послушай, Анна, ты, верно
, тоже знаешь, где Альфонс.
АННА. Конечно.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Где же?
АННА. В Сардинском королевстве, в Шанбери. Он прячется в простом крестьян
ском доме, подальше от людных мест.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Как называется это место?
АННА. Шанбери.
Г-жа де Монтрей сосредоточенно размышляет.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ ( порывисто ). Шарлотта! Эй, Шарлотта!
Входит Шарлотта.
Я намерена написать три письма. А ты немедленно их отправишь.
ШАРЛОТТА. Как прикажете, мадам. ( Хочет уйти. )
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Нет, не уходи, жди здесь. Нельзя терять ни минуты.
Шарлотта остается на сцене.
Г-жа де Монтрей садится к секретеру, раскрывает его и быстро пишет о
дно за другим три коротких письма, запечатывает их.
Тем временем Анна и Шарлотта разговаривают.
ШАРЛОТТА. Барышня, поди, хороша Венеция летом?
АННА. Восхитительна. ( Мечтательно. ) Ощущение опасности, нежнос
ть, дыхание смерти, грязные каналы… Вода поднялась, и к площади Святого Ма
рка не пройти…
ШАРЛОТТА. Хоть одним глазком бы взглянуть.
АННА. По ночам звенели шпаги, а утром маленькие мостики были покрыты росо
й и пятнами засохшей крови. И мириады голубей, все небо в голубях… Когда ти
хо, вся площадь Святого Марка белым-бела от копошащихся птиц, а потом вдру
г испугаются чего-нибудь Ц и разом взлетают, оглушительно полоща крыль
ями… И повсюду жгли его чучела.
ШАРЛОТТА. Чьи, барышня, чучела?
АННА. Перезвон колоколов, плывущий над мутной водой. Всюду мосты, мосты Ц
их не меньше чем голубей… А ночью такая луна! Она выныривала прямо из кана
ла и заливала алым сиянием нашу постель. Казалось, сразу сотня девственн
иц утратила невинность. По меньшей мере сотня…
ШАРЛОТТА. И гондольеры, наверно, распевали свои песни, да? Вот красотища-т
о!
АННА. Гондольеры? Распевали?.. А, ну это другая Венеция, для обыкновенных лю
дей.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ ( Поднимается, держа в руках три запечатанных конвер
та ). Шарлотта!
ШАРЛОТТА. Слушаю, мадам.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Это Ц графине де Сан-Фон, это Ц баронессе де Симиан. Если
не застанешь, вели слугам передать: я отменяю свою просьбу и прошу как мож
но быстрее известить об этом их госпожу. Ты поняла? ( Передает два пис
ьма. )
ШАРЛОТТА. Да, мадам. ( Уходит. )
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Ну а как быть с письмом его величеству? ( Смотрит на ко
нверт. ) Ладно, отвезу его во дворец сама.

ЗАНАВЕС

Действие второе

Сентябрь 1778 года. Прошло шесть лет.
На сцену одновременно выходят Рене и Анна.

РЕНЕ. Анна, ты?!
АННА. Рене, у меня хорошая новость!
РЕНЕ. Но откуда ты? И так внезапно.
АННА ( высоко поднимает свиток, перевязанный лентой ). Ну-ка, уга
дай, что это.
РЕНЕ. Не нужно меня дразнить.
АННА. Вот, вот, вот!
РЕНЕ. Перестань.
Сестры, обе в пышных кринолинах, мечутся по сцене: Анна убегает, Рене
догоняет.
Наконец свиток в руках у маркизы.
Ну, что это? ( Очень спокойно, не спеша читает. ) «Решение Судебной
палаты города Экс-ан-Прованс. В месяце мае сего года нами был получен кор
олевский эдикт, скрепленный золотой печатью, коим предписывалось произ
вести повторное разбирательство дела Донасьена Альфонса Франсуа марки
за де Сада. Следуя воле его величества, мы признали приговор, вынесенный в
1772 году, недействительным и провели новое слушание, в результате которог
о по делу вышеозначенного маркиза де Сада вынесен следующий приговор. По
дсудимый Донасьен Альфонс Франсуа де Сад, уличенный в распутстве и подры
ве нравственности, получает строжайшее предупреждение и подвергается
штрафу в размере пятидесяти ливров, а также лишается права въезда в горо
д Марсель сроком на три года. Немедленно по уплате штрафа имя маркиза де С
ада из тюремных списков исключить». О Боже… ( Застывает в оцепенении
, сама не своя от счастья. )
АННА. Ну, как новость, сестрица?
РЕНЕ. Это как сон…
АННА. Наоборот, сон закончился Ц кошмарный сон.
РЕНЕ. Альфонс свободен. И я… Шесть лет!.. Помнишь, как шесть лет назад, осенью
, здесь же, в этом самом доме, мы все ломали голову, не зная, как его спасти? Эт
о было вскоре после той ужасной марсельской истории. Ты только-только ве
рнулась из Италии, куда ездила утешить бедного Альфонса.
АННА. «Утешить»! Почему бы не назвать вещи своими именами? Ведь дело-то да
внее.
РЕНЕ. Давнее… Шесть лет я жила только одним Ц как вернуть мужу свободу. Ск
олько переменилось за эти годы! Шесть лет я колотила в запертую каменную
дверь Ц в кровь разбила руки, обломала ногти, и все впустую!
АННА. Ты делала все, что могла.
РЕНЕ. Нет, мне одной было бы не справиться. Это матушка заперла дверь между
Альфонсом и мной. Только матушке было под силу ее и открыть.
АННА. Рада, что ты это понимаешь.
РЕНЕ. Потому ты и видишь меня в этом доме. Раньше, когда я считала мать свои
м врагом, я всегда, приезжая в Париж, останавливалась в гостинице.
АННА. Значит, теперь между нами тремя нет больше зла?
РЕНЕ. Ты стала совсем взрослой. А я… я уже немолода.
АННА. Сейчас, когда твое лицо светится счастьем, ты красивее и моложе, чем
шесть лет назад.
РЕНЕ. Я поняла одну вещь: счастье Ц оно как крупицы золотого песка в грязи
. И в самом мрачном углу преисподней можно увидеть его сияние. Что для меня
счастье? Все вокруг уверены, что женщины несчастнее меня не сыскать на вс
ем белом свете. Унижена собственным мужем, который к тому же еще и в тюрьме
. Опозорена гадкими сплетнями. Была б еще хоть богата Ц а то ведь и замок с
одержать не на что. Зимой нет денег на дрова, беру с собой в постель жаровн
ю, чтоб не закоченеть. Но зато сколько радости принесла мне эта весна! На л
угах вокруг Лакоста зазеленела трава, в высокие окна моего ледяного замк
а хлынуло теплое солнце, пение птиц обрушилось на Лакост, словно грянул ц
елый оркестр из сверкающих медных труб! И во мне родилась надежда, что час
освобождения близок. Злодейство Альфонса и мое несчастье как бы слились
в некое единое целое Ц они ведь и в самом деле так схожи! Разве нет? И злоде
йство и несчастье подобны заразе Ц люди в ужасе шарахаются от них, боятс
я, как бы болезнь не перекинулась. Но зато нет для людей более лакомых тем
для пересудов, чем эти две. Мое несчастье за шесть лет достигло вершин, кот
орые не уступят злодейству Альфонса. Я много думала об этом. Я одна понима
ла, чувствовала всем своим существом, как беспредельно одинок он там, в те
мнице! Каких бы чудовищных деяний Альфонс ни творил, сколько бы женщин и м
ужчин ни втянул он в свои бесчинства, ему не достичь того, чего он жаждет, и
бо жаждет он невыполнимого. Он всегда будет один. И он никогда никого не лю
бил… Тебя тоже.
АННА. А тебя?
РЕНЕ. Наверное, нет. Потому-то мы, должно быть, всякий раз и миримся так быст
ро.
АННА. Ну да, а сама уверена, что только тебя он и любит.
РЕНЕ. Мечтать вольно всякому. Уж чему-чему, а полету фантазии у Альфонса я
научилась.
АННА. А счастью?
РЕНЕ. Счастье Ц мое собственное открытие. Ему Альфонс меня учить не поже
лал. Счастье Ц ну как бы тебе сказать Ц это вроде вышивания гладью, дело
кропотливое и трудоемкое. Сидишь одна-одинешенька, тебе горько, тосклив
о, тревожно на душе, ночи беспросветны, зори кровавы, и ты все это медленно,
тщательно вкладываешь в свой узор. И в результате выходит маленький гобе
лен, на котором всего лишь одна, самая что ни на есть обыкновенная, но Ц ро
за. Женские руки, женское терпение способны даже муки ада превратить в ро
зовый бутон.
АННА. Понятно. Альфонс сварит из лепестков твоей розы варенье и будет маз
ать им себе булочку на завтрак.
РЕНЕ. Ты все ехидничаешь.
Входит г-жа де Монтрей.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Рене! Какая радость-то! Ну, поздравляю. Я нарочно Анну впер
ед послала, пусть, думаю, покажет тебе бумагу, пусть порадует.
РЕНЕ. Спасибо, матушка. Я всем обязана только вам. ( Опускается на коле
ни и целует подол материнского платья. )
Г-жа де Монтрей в замешательстве смотрит на младшую дочь.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ ( поднимая Рене на ноги ). Ну к чему этот театр? Я до
лго была глуха к твоим мольбам, но твоя преданность способна растопить д
аже лед. Ты склонила меня на свою сторону Ц а разве могло быть иначе? Я же т
воя мать! Ну вот, теперь все у нас снова будет хорошо… А признайся, ведь ты н
енавидела свою бедную матушку?
РЕНЕ. Не надо, прошу! Не то я сгорю от стыда. Теперь все разрешилось. Он, верн
о, сразу же захочет уехать в Лакост. Мне нужно скорее готовиться к отъезду
…
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ ( быстро переглядывается с Анной ). Зачем такая с
пешка?
АННА. Пусть Альфонс немного потомится в одиночестве. Уж это-то он заслужи
л.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Побудь хоть денек. В кои-то веки собрались втроем. Столько
всего вынесли Ц неужели нам и поговорить не о чем? Всякое ведь было Ц теп
ерь и посмеяться не грех. Как тогда, помнишь? Ну, весной, когда ты устроила А
льфонсу побег? Мне как сказали Ц я просто дар речи потеряла.
РЕНЕ. Я в самом деле ненавидела вас, матушка, всей душой. Мне казалось Ц ни
кто, кроме меня, не спасет Альфонса.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Честно говоря, та история заставила меня взглянуть на теб
я по-новому. Я всегда думала, что ты тихая, беспомощная, а тут вдруг поняла:
нет, она Ц моя дочь! Это надо же все так рассчитать, подготовить! Сколько р
ешительности, мужества! Однако должна тебе заметить, Рене: зло можно испр
авить лишь с помощью справедливости и закона. Так всегда говорил твой от
ец, это повторю тебе и я. Видишь, как славно я все устроила. А ведь я вела себ
я не так, как мамочка твоего Альфонса, Ц та все с Богом на устах, да с молит
вой, да в монастырь, подальше от греха, а сама хоть бы один бриллиантик рад
и сына продала! Так и преставилась.
АННА. И тем не менее Альфонс был безутешен, когда она умерла.
РЕНЕ. Он оставил свое убежище, понесся в Париж, на похороны, там его и схват
или.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Точно так же он убивался, когда умер его отец. Такую устрои
л истерику, что, помню, я и то расчувствовалась.
РЕНЕ. А обо мне он стал бы плакать?
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Ты же ему не мать… Хотя за эти годы, что он просидел в тюрьм
е, ты, должно быть, стала для него вроде матери.
АННА. Уж я-то никогда не вела себя с ним как с сыночком.
РЕНЕ. Да и я превратилась в мать собственного мужа не по своей воле.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Девочки, девочки, что за тон, что за пренебрежение к званию
матери? Вы забываете, что я Ц тоже мать!.. Впрочем, вы можете говорить все чт
о угодно, но знайте: я никогда не прощу человека, растоптавшего жизнь обеи
х моих дочерей, которых я растила с такой заботой и любовью. Надеюсь, Рене,
ты это понимаешь…
РЕНЕ. Он вовсе не растоптал мою жизнь.
АННА. А мою и подавно.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ ( неприятно удивлена, но пытается это скрыть ). Во
т как? Любопытно. Значит, не растоптал?
РЕНЕ. Осквернение, надругательство Ц это тот хворост, который разжигает
в Альфонсе костер желаний… Знаете, как морозным утром весело бежит лоша
дь, разбивая копытами хрустальную корку льда? Так и Альфонс: когда под дей
ствием ночной стужи скопившаяся на земле грязная вода превращается в пр
озрачно-чистые льдинки, он давит их, вновь обращая в грязное крошево. О, эт
о целое церемониальное действо! Поначалу шлюха или нищенка предстает пе
ред Альфонсом кристально чистой, святой. И он самозабвенно хлещет ее кну
том Ц все, лед раздавлен. Потом, правда, наступает пробуждение, и Альфонс
пинком выставляет своих подружек за дверь… Минуты испытанного блаженс
тва наполняют душу Альфонса несказанной нежностью Ц она копится в нем,
как нектар в пчеле. И всю эту нежность он изливает на меня, когда рано или п
оздно возвращается домой, Ц ведь больше не на кого. Сладкий нектар нежно
сти, собранной им в поте лица, под палящими лучами жгучего летнего солнца,
весь достается мне Ц измученной ожиданием в темном и холодном улье. Да, А
льфонс Ц это пчела, приносящая блаженный нектар. А цветы, из которых выса
сывает он свою кроваво-красную пыльцу, Ц для него они ничто. Сначала Аль
фонс уподобляет их божеству, затем растаптывает, насыщается Ц только и
всего. Это их жизнь он топчет, не мою.
АННА. До чего же ты, сестрица, обожаешь все приукрашивать. Как у тебя выход
ит поэтично, да вдобавок еще и логично Ц прямо красота. Ну и правильно Ц
вещи крайне низменные, как, впрочем, и чрезмерно возвышенные, только и мож
но уразуметь при помощи поэзии. Правда, это как-то не по-женски. Я, например
, никогда и не пыталась понять, что такое Альфонс. Вот почему ему всегда бы
ло со мной хорошо и спокойно Ц он чувствовал себя просто мужчиной. И я, ко
гда он ласкал меня, была просто женщиной.
РЕНЕ. Ну что же, откровенность за откровенность: знаешь, Анна, ведь я попро
сту воспользовалась тобой. Иногда Альфонс испытывал потребность ощути
ть себя обыкновенным мужчиной. Со мной притворяться было бесполезно Ц у
ж я-то знала, какой он обыкновенный. Вот я и подтолкнула его к тебе.
АННА. Все очень складно, только жаль, милая сестренка, что ты не видела нас
в Венеции. Какая кровавая, похожая на вырванную печень луна светила скво
зь туман над каналом! С мостика под окном доносился звон мандолины и звуч
ный голос певца. Наша смятая постель стояла возле самого подоконника и б
ыла похожа на берег, покрытый белым песком и водорослями, Ц так пахло вла
гой и морем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10