?» Ц спрашивал он, так только, по привычке спрашивать и чтоб показат
ь, что мы, дескать, знаем, что кому из больных потребно. Он в самом деле приме
нился к обычным недугам каждого из больных.
Филат был золотой человек: славно стряпал, славно умел заплатать дырочку
, бесподобно штопал чулки, отлично стирал белье.
Ц Велика мудрость стирать! Ц говорил он, Ц что, хуже я какой-нибудь пра
чки выстираю?… Взял, отпарил в щелоку, выстирал в корыте, выполоскал на пру
де, выжал хорошенько да развесил, и прав; а выкатать не штука!
Из всего этого следовало, что, имея такого денщика, Ивану Даниловичу суще
ственно не нужно было ни жены, ни дворни. Филату и в голову не приходило ни
когда, чтоб барин его женился; да и Ивану Даниловичу не шла на ум женитьба,
тем более что ему сроду не случалось лечить девушек. От дамских болезней
он также отказывался, частию по природной застенчивости, а главное потом
у, что, бог знает, с чего вообразил он, что «женские болезни не суть болезни;
следовательно и неизлечимы: слабость нервов, например, Ц говорил он, Ц
какая ж это болезнь? Это не болезнь, а просто слабость нервов. От раздражит
ельности, от причуды, от вынь-да-выложи также в медицине нет лекарств: мед
ицина не отец, не мать, не муж и не возлюбленный: ни платья не сошьет, ни шляп
ки не купит, ни на бал не повезет, не приласкает и не прижмет к пламенному с
ердцу. Что ж тут делать?»
Так рассуждал часто Иван Данилович сам с собою, вслух, возвращаясь домой
от полковницы, и, боясь женских болезней, закаялся жениться. Но так как кля
нутся и заклинаются всегда люди, которые ни за что бы не клялись, если б ок
овы, налагаемые клятвами, были немножко пожелезнее и не так легко разрыв
ались и сбрасывались, то настал же таков момент, что и Иван Дани
лович поклялся бы снова, что он пошутил, что глупо давать клятвы в том, в че
м сам от себя не зависишь, словом, он «умно отрекся от глупого отречения, и
таким образом возвратился в самого себя».
Это происходило следующим образом:
Полковой штаб, при котором состоял Иван Данилович, расположен был в одно
й коалиции деревянных строений, получившей название города, н
о не вступившей еще на степень конкретирования городской
особенности. Вместо колес там служили еще ноги; на улицах разда
валась еще национальная поэзия; по праздникам можно было водить хоровод
и выходить на кулачный бой, а весной и осенью охотиться на главной площад
и за дикими утками и куликами, потому что момент потребления дичи
еще не настал для этого города, носившего все признаки захолустья. В
невежественном состоянии, там не знали еще болезней, но знали только «го
лова болит, худо можется, нездоровится» и утешали друг друга словами: «Ве
лика беда, что голова болит: поболит, поболит, да и пройдет». Прикинется но
гтоеда, обрежет кто-нибудь палец, Ц «ну, не плачь, до свадьбы заживет!…» У
женщин проявлялась одна только болесть, да и то, говоря словам
и Ивана Даниловича, не болезнь, а естественный момент органического разв
ития.
Первый момент неизвестных дотоле болезней, требующих медицинских посо
бий, проявился у Машеньки, дочери одного мелкопоместного отца огромного
семейства, который приезжал в город на ярмарку.
Причиною болезни Машеньки был чисто нравственный момент сильного, необ
ычного впечатления на чувства, привыкшие к обычному. Приехав совершенно
здоровою в г©рвд, здоровехонька легла почивать Машенька, вдруг разбужен
а была поутру странным стуком и какими-то чудными звуками. С испугом вско
чила она с постели, а в это самое время, к несчастию, вбежала в комнату ее ст
арая няня и вскрикнула: «Барышня, барышня! посмотри-ко, сударыня, что на ул
ице-то деется!»
Машенька бросилась к окну, взглянула, и все жилки ее затрепетали, кровь пр
иступила к сердцу, дыхание заняло: это был начальный, безотчетный момент
инфлюэнции гражданственности на нежные чувства и на национал
ьнее неопытное еще сердце; первый момент страха видеть убийственное ору
жие не в руках каких-нибудь чудовищ, а в руках каких-то нежных существ, кот
орые, проходя мимо окна, так умильно глядели на Машеньку и как будто говор
или ей: «Душенька! ангельчик! Как ты хороша! Позволь тебя убить!»
Просвещенные читатели без сомнения догадаются, что на улице было ученье
и развод. Вещи очень обыкновенные; но для такого нежного и неопытного сущ
ества, как Машенька, которая не только сроду не видывала солдат, но и не сл
ыхивала даже сказки про солдатскую душу, Ц все это показалось ужасом.
Грохот барабанов, треск труб, блеск и темп оружия, возгласы волшебных сло
в: «Марш!» «Стой!» «Стройсь!», которыми приводилась в движение толпа людей
, их особенная походка, особенные приемы, стройный стан так поразили Маше
ньку, что она взяла да и покатилась. Никто не заметил этого, кро
ме нянюшки. Смотря в окно через головы сбежавшейся толпы домашних и воск
лицая: «Господи, страсти какие! ведь это они на войну идут!», она обратилас
ь к своей барышне с предостережением от недоброго глаза офицера, который
построил свой взвод против окна, взял на перевес шпагу, устремил глаза на
Машеньку и ожидал команды.
Ц Барышня, Ц вскричала няня, Ц поди ты от окна! Что он уставился на тебя!
Ц Но Машенька была уже почти без чувств.
Ц Господи! Что с тобой! Ц проговорила с испугом няня и, схватив ее на руки
, отнесла от окна. Но инфлюэнция уже совершилась. Машенька слегла. Всем, ка
залось бы, здорова, но слабость такая во всех членах, что не может встать с
постели, да и только.
Ц Бог ее знает, что с ней сделалось? Ц говорили отец и мать.
Ц Сглазил, сглазил! Ц кричала няня, Ц вот этот, как его, солдатской-то оф
ицер сглазил!
Сглазил, сглазил Ц и водица с уголька не помогла.
Против новой болезни старые средства Ц плохая надежда. И вот, после долг
их споров с няней и сбежавшимися смотреть эту болезнь бабами, Машенькина
маменька решила, наконец, послать за полковым лекарем, несмотря на то, что
папенька говорил, что так пройдет. И послали просить Ивана Даниловича по
жаловать к Ивану Абрамовичу. Филат, как будто предчувствуя, что что-нибуд
ь да не так, долго стоял на том, что барина нет дома; потом, когда прислали в
десятый раз, сказал, что барин почивает; но, наконец, умилился на слезную п
росьбу посланного слуги: «Доложи, брат, сделай милость, доложи! ведь меня з
агоняют, что не привез лекаря. Целый день вот бегаю к вам, говорю, что, деска
ть, нет дома; так барыня говорит: хоть, умри, да жди, покуда приедет домой!»
Филат доложил, что вот, так и так, просят пожаловать.
Ц Скажи, что дома нет.
Ц Я сто раз говорил; да так пристали, что не отделаешься. Сидит тут, плачет
; а нейдет домой, да и все тут. Говорит, барышня умирает.
Ц Дз! Эх, терпеть не могу! Ц сказал Иван Данилович.
Ц Да что ж делать-то, Иван Данилович, побывайте; жалко на человека-то гляд
еть; всю ночь здесь ждал, да вот и день прошел; а у него еще во рту куска не бы
ло; уж я сжалился да накормил его; а дома и есть не дают, покуда доктор не при
едет; а барышня, говорит, такая распрекрасная.
Ц Ну, уж эти мне распрекрасные! Ц сказал Иван Данилович, Ц я знаю, что ка
кие-нибудь пустяки; а если не пустяки, так уж, верно, послали за мной тогда,
как нужно посылать за дьячком читать отходную.
Ц Ну, да вы побывайте, да и скажете просто, что со смертного одра и крюком н
е подымешь на ноги.
Ц Терпеть не могу! Ц повторил Иван Данилович. Ц Давай мундир! Ц Надел
мундир, воткнул шпагу и отправился с человеком в дом родителя Машеньки.
Она забылась легким сном, когда привели Ивана Даниловича к ее постели.
Ц Помогите, пожалуйста! бог знает что с ней приключилось, Ц шептала ему
мать; а отец, и вся семья, и все люди, и вся дворня стояли тут же толпой в како
м-то ожидании чуда.
Чудо действительно совершилось, но невидимо, в недрах Ивана Даниловича.

Когда он, пораженный субъектом, дрожащими руками пощупал пульс Машеньки
, Машенька открыла глаза, взглянула па Ивана Даниловича, вздрогнула, лицо
обдалось пламенем, проговорила едва слышно самой себе: «Ах, боже мой! офиц
ер!…», хотела закрыть лицо одеялом, а в эту минуту рефлекция, или воздейств
ие пораженных ее чувств совершило обратную инфлюэнцию на Ивана Данилов
ича, и он, как окаменевший, безмолвно, бездыханно держал руку Машеньки.
Все окружавшие смотрели и благоговейно молчали в ожидании от него слова
; но Иван Данилович еще думал. Возмущенные мысли его перемешались, и он про
должал стоять неподвижно в положении медика, наблюдающего пульс.
Ц Что, батюшка? Ц спросила мать.
Ц Я женюсь на ней! Ц отвечал Иван Данилович, не помня сам себя и посмотре
в на мать взором, показывающим, что болезнь опасна.
Ц Что такое, батюшка? Ц спросила мать, не поняв слов Ивана Даниловича.
Ц Пожалуйте поскорей бумажки, Ц продолжал Иван Данилович, Ц медлить о
пасно… пожалуйте скорей бумажки.
Ц Господи!… Ц проговорила мать, Ц что ж это такое значит? Пнин Абрамови
ч, есть у тебя бумага?
Ц Нет, матушка, какая ж у меня бумага!
Ц Как же быть-то! никакой бумаги у нас нет.
Ц Послать скорее ко мне, Ц сказал Иван Данилович, Ц или позвольте, я сам
принесу.
И Иван Данилович, схватив свою треугольную шляпу, побежал домой. А между т
ем смущение лекаря и его торопливость перепугали мать. Выбежав в другую
комнату, она ломала себе руки.
Ц Господи! Что такое сказал он, я, право, не расслыхала; Иван Абрамович, что
он сказал о болезни-то Машеньки?
Ц Право, не расслышал; бог его знает, верно что-нибудь по-латыни.
Ц Да уж я тебе говорю… Вот те Христос!… Ц раздалось в толпе баб у дверей.

Ц Что, что такое? Лукерья, что такое? Ц крикнула Машенькина мать.
Ц Да вот, сударыня, Фетинья говорит, что слышала, будто лекарь-то сказал, ч
то я, говорит, женюсь на Марье Ивановне.
Ц Что-о?…
Ц Ей-ей так, сударыня, Ц отвечала Фетинья, Ц так-таки и сказал! Что ж мне
лгать-то, уши-то у меня не чужие.
Ц Женится?
Ц Ох ты, вострое ухо! Ц проговорила няня, Ц все-то ты слышишь!
Ц Да с чего ж это ему вдруг сказать так!
Ц Ни с того ни с сего вдруг: женюсь! Скажи пожалуйста!
Ц Да уж я и не знаю, как это вы не изволили слышать.
Ц Ох, право, и мне что-то теперь сдается, сударыня, что он это сказал; а уж к
чему, бог его ведает, Ц проговорила, вздыхая, прачка Настасья.
Ц Сказал, сказал, Ц прибавила баба с соседнего двора, Ц да я все думала,
не обслышалась ли я? С чего ж это, думаю, вдруг говорить-то ему!
Ц Иван Абрамович, слышишь, что бабы говорят?…
Ц Что, душа?
Ц Говорят, будто лекарь-то сказал, что он женится на Маше. Ц Экой вздор!
Ц Нет, не вздор, сударь; я истинную правду говорю… мне что выдумывать… чт
о мне клепать-то на человека!… Извольте, я хоть у него самого спрошу при ва
с…
Ц Ах ты, дура, пошла вон!…
Иван Абрамович разгневался, но дело не решилось. Приход Ивана Даниловича
заставил всех замолчать.
Ц Вот, Ц сказал он запыхавшись, Ц я принес из полковой аптеки лекарств
о: пожалуйте рюмочку.
Ц Ах, как мы вам благодарны! Ц вскричала мать, побежав сама за рюмкой.
Ц Водицы пожалуйте да ложечку.
Ц Сейчас, сейчас!
Когда Ивану Даниловичу подали все, Ц «по пятнадцати капель через два ча
са», Ц сказал он, отсчитал дрожащей рукой из пузырька капли и подошел к б
ольной.
Она лежала, закрыв глаза, румянец так и играл на щеках.
Ц Уснула, Ц сказала няня шепотом, Ц не трогать бы ее.
Ц Мы подождем, Ц отвечал тихо Иван Данилович. Рюмка тряслась у него в ру
ках.
Ц У нее сильный жар, Ц прошептала мать ему на ухо.
Он кивнул головой и приложил руку к пульсу.
Горячая его рука как будто обожгла Марью Ивановну: она вздрогнула, взгля
нула, закрыла снова глаза и еще больше разгорелась.
Ц Машенька, прими, душенька, лекарство. Машенька вздохнула и закрыла лиц
о рукой.
Ц Выпейте, сударыня, Ц сказал Иван Данилович, поднося к ее губам рюмку.

Она приподняла немного голову.
Ц Господи, благослови! Ц проговорила мать. Принимая лекарство, Машеньк
а взглянула мельком на
Ивана Даниловича, Иван Данилович вздрогнул и чуть-чуть не выронил из рук
рюмки: так этот взор, напитанный электричеством, встряхнул его, несмотря
на то, что стекло не проводник живой силы. Машенька опустила головку и, каз
алось, снова забылась.
Ц Пожалуйста, чтоб никто не беспокоил ее, Ц сказал Иван Данилович.
Ц Ступайте, ступайте отсюда, Ц сказала мать Машеньки шепотом, махнув ру
кою на баб. Ц Скажите, батюшка Иван Данилович, Ц продолжала она, выходя в
другую комнату, Ц что ж это за болезнь такая у Маши?
Ц Расстройство нервическое, Ц отвечал Иван Данилович.
Ц Что ж это за расстройство такое, Иван Данилович? Желудок, что ли, расстр
оен?
Ц Нет, нервы, вообще.
Ц Нервы… Иван Абрамович, поди-ко сюда… я уж понимаю: это, стало быть, вся в
нутренность? Ах ты, господи! да отчего же это?
Ц Может быть, какой-нибудь испуг, Ц сказал Иван Данилович.
Ц Испуг? да какой же? Она, кажется, ничего не испугалась; да и чего же ей пуг
аться-то…
Ц Ах, матушка Анна Федоровна, а намедни-то, как вот они изволили проходит
ь по улице, Ц отозвалась няня, которая не утерпела, чтоб не прислушаться,
что говорит доктор барыне насчет ее нещечка Машеньки.
Ц Ах, да, в самом деле, именно, вдруг что-то ей тогда померещилось, что ли…

Ц С самого того вот времени, как вы, батюшка, проходили мимо нашего дому-т
о, Ц продолжала няня, Ц она так и обомлела.
«Я проходил? Ц подумал Иван Данилович в недоумении, Ц когда же это я про
ходил?… и не заметил…»
И он глубоко вздохнул от сладостного ощущения.
Ц Так обомлела, Ц продолжала няня, Ц что я на руках ее донесла до постел
ьки!… говорю: родное ты мое дитятко, что с тобою?…
Ц Ну, ну, ну, ступай уж, Ц крикнула Анна Федоровна, Ц сама я сумею рассказ
ать как следует… Ты поди сядь подле Маши, да не отходи и прибеги сказать, к
ак очнется.
Няня неохотно повиновалась приказанию барыни: ей хотелось послушать, чт
о скажет доктор.
Она присела подле постели Машеньки и начала что-то бормотать про себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90