Избав
и меня господи!
Ц Да как же, ведь он муж вам?
Ц Кто? он? Какой он мне муж! Он просто-напросто увез меня против воли от ба
тюшки и матушки, да и держал за жену. Какой он мне муж! я сроду его не любила!

Прохор Васильевич молча выслушал целую историю похищения Лукерьи Яков
левны.
На другой день поутру тройка остановилась у ворот одного мещанского дом
а в Переяславле.
Ц Милости просим, Прохор Васильевич, Ц сказала Лукерья Яковлевна, слез
ая с телеги. Ц Как братец-то мне обрадуется! Вот уж три года не видалась с
ним!… Пойдемте, душенька.
Она взяла его за руку и повела в дом. Вбежав в горницу, Лукерья Яковлевна б
росилась обнимать бабушку. Старуха с трудом признала ее.
Ц Господи! ты ли это, Лукерьюшка? Какой была красной девицей, а теперь раз
добрела как!
Ц А где ж братец?
Ц В рядах, чай; да что ж это молодец-то, муж твой? Кому ж иначе и быть, Ц мило
сти просим; не знаю, как величать?
Ц Прохор Васильевич; да это, бабушка… Ц начала было Лукерья Яковлевна, н
о старуха перебила ее.
Ц Прохор Васильевич? к чему ж это ты, батюшко Прохор Васильевич, молодец
такой, увез внучку-то мою, не спросясь, благословения у отца и матери? Э! гре
х какой, господин!
Лукерья Яковлевна хотела было сказать бабушке, что она ошибается; но две
рь отворилась, и ражий мужчина, огромного росту, вошел в горницу, снял шапк
у и перекрестился.
Ц Батюшко, братец, Петр Яковлевич! Ц вскричала Лукерья Яковлевна, броса
ясь к вошедшему.
Ц Сестра, Лукерья! Ц проговорил он грубо, смотря то на нее, то на незнаком
ого молодца, Ц откуда пожаловала? за наследием, что ли? Это, чай, муж твой?
Ц Нет, батюшко, братец, это не муж, Ц отвечала, потупив глаза, испуганная
грозным голосом брата Лукерья Яковлевна.
Ц Не муж! Так вы так еще себе живете?… Нет, брат, погоди! я родной сестры стр
амить не дозволю! Ты, брат, что? кто таков? а?
И с этими словам«распаленный гневом брат Лукерьи Яковлевны бросился к П
рохору Васильевичу, который затрепетал и онемел от страху.
Ц Братец родимый! Прохор Васильевич не виноват, каксвят бог, не виноват!

Ц Не виноват! постой, я допрошу его.
Ц Братец! Ц вскричала снова Лукерья Яковлевна, загородив собою Прохор
а Васильевича, Ц ты послушай меня…
Ц Слышу! Ц крикнул Петр Яковлев, оттолкнув ее и схватив за ворот Прохор
а Васильевича, Ц говори, кто ты такой?
Прохор Васильевич совсем оторопел, и ни слова.
Ц Это сын почетного гражданина Захолустьева… братец, он не виноват ни д
ушой, ни телом.
Ц Захолустьева? почетного гражданина? А мне что, пьфу! Ты ответишь мне за
сестру! убью как собаку! Пойдем в полицию!…
Ц Господи, он убьет его понапрасну! Ц вскричала Лукерья Яковлевна, упав
на колени перед братом, Ц батюшко, братец, отпусти душу на покаяние! Ведь
это не он меня увез, а мошенник Илюшка Лыков, а с ним я ушла от душегубца… Ег
о хотели обобрать, загубить хотели!…
Ц Э, да мне все равно, с кем ты, шатаешься! Где мне искать всех, через чьи рук
и ты прошла; кто попал, тот и наш!… Сказок ваших я слушать не буду: ступай!
Ц Ох, помилосердуй! Чего хочешь ты от него! Выслушай ты меня, выслушай рад
и самого господа-бога! Ц повторяла Лукерья Яковлевна, бросаясь снова ме
жду братом и оцепеневшим Прохором Васильевичем.
Ц А, струсили! полиция-то, верно, не свой брат? Да уж не быть же ему живому на
глазах моих, покуда отец-священник не простит вас да не благословит на бр
ак! Пойдем к нашему батюшке! а не то убью!
Ц Прохор Васильевич, пойдем, душенька! Сжалься хоть ты надо мной! Ведь он
тебя убьет, а я умру!
Ц Пойдем! Ц повторил Петр Яковлев.
И он потащил Прохора Васильевича за руку.
Лукерья Яковлевна взяла его за другую руку и, закрыв лицо платком, облива
лась слезами.
Прохор Васильевич, как пойманный преступник, шел бледный как смерть и мо
лчал.
Ц Вот, батюшка, сестра моя, Ц сказал Петр Яковлев, войдя в комнату священ
ника, Ц а это ее прихвостень! Если вы простите их да благословите на брак,
так и я прощаю; а не то я по-своему с ними разделаюсь.
Петр Яковлев был известный по честности прихожанин, прямой человек, но б
еспощадная душа. Так или не так, но что сказал, что решил, то у него было свят
о. Чужой правоты он знать не хотел. Священник давно знал семью в,
соболезнуя Лукерье Яковлевне, он стал увещевать Прохора Васильеви
ча.
Ц Батюшка! Ц вызвалась было Лукерья Яковлевна, Ц он ни душой, ни телом н
е виноват…
Ц Молчать! Ц крикнул брат ее.
Ц Я и не знал ее… Ц начал было и Прохор Васильевич.
Ц Молчать, когда отец-священник говорит! Ц крикнул Петр Яковлев, Ц а не
то, брат, не отделаешься!…
Ц Оставь его, Ц сказал священник, благочестивый и добрый старец, Ц ост
авь, не грози; он и по доброй воле согласится исправить грех браком. Ты сог
ласен? говори.
Прохор Васильевич стоял как вкопанный; и боялся говорить и не знал, что го
ворить.
Ц Говори, душечка Прохор Васильевич, говори скорей; не погуби себя и меня
… После венца дело объяснится лучше; увидят, кто прав, кто виноват!… Батюшк
а, уж я знаю, что он согласен, и спрашивать нечего.
Ц Ну, так и быть; благословите их, батюшка, так уж я и ни слова, Ц сказал Пет
р Яковлев.
Ц Он добрый малый и раскаивается, я это вижу, Ц сказал священник, напутс
твуя благословением примиренных. Ц Готовьтесь к свадьбе!
Ц Свадьбу не отлагать стать, Ц сказал Петр Яковлев, Ц ну, теперь обними
меня, сестра, и ты обними.
Ц О чем же ты опечалился, душенька Прохор Васильевич, голубчик мой! Ц тв
ердила Лукерья Яковлевна, возвратясь в дом, Ц нешто я тебе не по сердцу?
Ц Нет, не то, Лукерья Яковлевна, Ц отвечал Прохор Васильевич, повеся гол
ову, Ц я боюсь тятеньки, как он узнает…
Ц Что ж что узнает? Узнает так узнает! Мы вместе упадем к нему в ноги, так н
ебойсь простит.
Ц Простит! Ц хорошо как простит. Ц Да вот что…
Ц Что еще такое?
Ц Вот что: оно бы ничего, да как-то не приходится; уж мне там сватал невест
у.
Ц Велика беда; да плевать на нее!
«В самом деле, Ц подумал Прохор Васильевич, Ц что мне в ней, я без Лукерьи
Яковлевны жить не могу!»

II

Попал в мрежу, Ц как ни ныряй, не вынырнешь. Женили Прохора Васильевича. Л
укерья Яковлевна не намилуется им. И он как будто счастлив Ц жена по серд
цу; да все что-то оглядывается назад: нельзя ли уйти от того счастья, к кото
рому приневолили. Таковы уж люди: по охоте хоть в трущобу; а поневоле, будь
ты хоть сама судьба со всеми своими будущими благами, Ц все нипочем. Дай
им хоть вечное веселье, Ц «чтоЦ ж, скажут, за радость: и погрустить-то не
о чем!»
Прошел месяц, другой.
Ц Что это мы, Прохор Васильевич, не едем к твоему батюшке? Ц спрашивает е
го часто Лукерья Яковлевна.
Ц А вот, постой, я еще подумаю, Ц отвечал он ей.
Ц Да ты и то все думаешь; и смотреть-то грустно на тебя. Прошло еще несколь
ко времени в думе.
Строгий брат Лукерьи Яковлевны стал искоса посматривать на Прохора Вас
ильевича да поговаривать сестре: «Мы на хлебы, что ли, взяли к себе этого д
армоеда?»
Лукерья Яковлевна обиделась, прослезилась, идет к мужу.
Ц Что ж, Ц говорит, Ц когда мы поедем в Москву?
Ц А вот, погоди, Ц отвечает Прохор Васильевич в какой-то безжизненной д
ремоте, нерешительности и боязни показаться отцу на глаза.
Ц Послушай, почтеннейший! Ц сказал ему, наконец, сурово шурин, Ц ты когд
а поедешь на Москву, к отцу?
Ц Да я, право, не знаю, Петр Яковлевич! Ц отвечал Прохор Васильевич, Ц ме
ня тятенька убьет; а я чем виноват?
Ц Убьет так убьет; а ты все-таки ступай да сознайся во всем; а не хочешь, та
к куда хочешь ступай; у меня тебе житья не будет!
Что сказал Петр Яковлев, то было решенное дело. На другой день Прохор Васи
льевич и Лукерья Яковлевна сели в повозку, запряженную в одну лошадь, и по
ехали шажком по дороге к Москве.
Время было холодное, ненастное; на первом же переезде дождь промочил до к
остей Прохора Васильевича; на второй же день занемог он опасно и долго бы
л почти в безжизненном состоянии. Когда пришел в память, он увидел себя в т
емном углу черной избы; подле него сидела Лукерья Яковлевна. Ее нельзя бы
ло узнать: так похудела она от слез и бессонных ночей.
Ц А где Триша? кликни, голубушка, Тришу… Пора нам
И с этими словами Прохор Васильевич снова забылся; а Лукерья Яковлевна с
нова залилась слезами и начала причитывать скорбным напевом свое отчая
ние.
Время летело себе, не заботясь, куда и зачем; а между тем Прохор Васильевич
очнулся. Но сырость и холод избы успели напитать собой все его члены, и в п
родолжение нескольких месяцев он не мог двинуться с места. К счастью, как
ая-то старуха взялась поставить его на ноги, и поставила каким-то преглуп
ейшим снадобьем, кажется травкой фуфоркой, об кото
рой и помину нет ни в одном гербариуме.
Все, что имела у себя и на себе Лукерья Яковлевна, все было прожито; хоть ми
лостыню побираться идти.
Однажды Прохор Васильевич почувствовал, наконец, в себе силы и бодрость
духа.
Ц Лукерья Яковлевна, знаешь что? Ц сказал он жене.
Ц А что бы такое? Ц спросила она,
Ц А вот что: пойду я к тятеньке, упаду к нему в ноги Ц что будет, то и будет!

Ц Ах, душенька ты моя, Прохор Васильевич, насилу-то ты надумался! Я уж и на
поминать тебе не хотела. Чего ты боишься? Ведь «чему быть, того не миновать
»; а родной отец не дикой зверь Ц смилуется.
Ц Пойду!
Ц А я-то как же?
Ц Ты-то?… ты побудь здесь.
Ц Без тебя?
Ц Отсюда до Москвы недалеко; я медлить не буду.
Ц Ну, так и быть. Денег у нас только три синеньких; возьми их с собой. Да куп
ил бы ты какой-нибудь старенький кафтан получше; а то, посмотри, стыдно бу
дет показаться отцу на глаза.
Ц И то правда. Э! да я у Триши возьму платье.
Простясь с женой, Прохор Васильевич отправился в Москву. На дороге нанял
попутчиков и на третий день к вечеру приехал в Ямскую.
В самом деле, нельзя было показаться в нищенском виде не только отцу, но и
кому бы то ни было в доме.
«Вызову, Ц думает, Ц Тришу, переговорю с ним, как быть», Ц и послал хозяй
ского мальчика отыскать приказчика Трифона Исаева и попросить его пожа
ловать на постоялый двор, повидаться с одним приезжим.
Долго ходил мальчик и принес нерадостные вести: приказчик Трифон Исаев д
авно уже отошел от Василья Игнатьевича и неизвестно где пребывает.
В отчаянии Прохор Васильевич кое-как промаялся день; ввечеру пошел к отц
овскому дому. Боязливо повернул в переулок, сохранявший еще фамильное на
звание вельможи бывшего владетеля дома, который принадлежит уже чайном
у торговцу: Захолустьеву.
Не просто Захолустьеву, а Василию Игнатьевичу, который выкрасил дом снар
ужи и велел под щитом герба, вместо выставленного года постройки, выстав
ить: возобновлен в таком-то году. Вельможа и Васили
й Игнатьевич большая разница; но что ж такое? Если в каком-нибудь храме бо
жества древней Греции, водворилась теперь сова, символ мудрости, и не хуж
е оракулов вещает всем проходящим, что все проходит в мире, то отчего же Ва
силию Игнатьевичу не водвориться в опустевшем подобии храма, не хлопать
глазами и не говорить, что все I Пантеоны ни на что не годятся, кроме как на ф
абричные заведения. Тогда вещали, теперь говорят; а в сущности говорит I вр
емя, а не Василий Игнатьевич.
Прохор Васильевич остановился против отцовского Пантеона и вздохнул. В
орота заперты, в окнах темно, точно как будто и Василия Игнатьевича уже не
существует, и снова все угасло, опустело.
Как нарочно, никто не пройдет мимо; а между тем темная ночь не только на дв
оре, но и на улице. Страшно стало Прохору Васильевичу в глухом переулке; вы
брался поскорей на большую улицу, где также замерла уже дневная жизнь. До
лго бродил он сам не зная где, не смея возвратиться на постоялый двор: там
требовали от него паспорта.
Где же приклонить голову? Чем утушить тоску? Город не деревня, где можно по
стучать в окно, попроситься на ночлег; где нисколько не удивятся, что чело
век идет по божьему миру сам не знает куда, ни в котомке куска хлеба, ни в мо
шне гроша. Бедного путника накормят и напоят, не допрашивая: кто он? и что д
опрашивать: по всему видно, что человек. Чего ж больше? Или мало этого? Но в г
ороде непременно допросят.
Надо же где-нибудь приклонить голову. Да где ж приклонить? Кругом все каме
нные палаты; нет заваленки. На тротуаре не приляжешь; ведь это тротуар, а н
е что другое; тотчас подымут сонного под бока да крикнут: «Тащи его, пьяную
собаку! вишь разлегся, благо мягко ему подостлали!»
Надо же напиться Ц жажда страшная; да у кого попросить? Кругом всё каменн
ые палаты. В людских живут люди, да в доме-то привозной воды на стирку недо
стает.
Надо же, наконец, хоть приткнуться куда-нибудь? Неужели в целом городе нет
гостеприимного угла? Как не быть; вот на углу улицы светит гостеприимный
фанал, над входом в преисподнюю дома. Небольшая вывеска гласит
, что здесь распивочная. Следовательно, здесь можно напиться.

Остановился Прохор Васильевич против дверей; долго стоял в какой-то нер
ешительности, прислушиваясь, что делается в этой преисподней. Кажется, в
се тихо, нет непозволительного разгулья.
Ц Ну-у!… Где ж вы там, Федор Петрович? Ц раздался резкий голос подле Прох
ора Васильевича.
Он оглянулся; это была какая-то благородная, в набивном полумериносовом
салопе и в чепце, сверх которого накинут был драдедамовый платок.
Ц Сейчас, Палагея Ивановна, Ц отвечал кто-то, выходя из-за угла и прибли
жаясь ко входу распивочной.
Красный воротник длинного сюртука испугал было Прохора Васильевича, но
жалкая, смиренная наружность неизвестного ему Федора Петровича успоко
ила его.
Ц Давайте деньги, надо взять полштофика ерофеичу, Ц продолжала женщин
а, входя в распивочную. Вслед за ней вошел и отставной сюртук, Федор Петров
ич.
«Зайду и я, попрошу напиться», Ц подумал Прохор Васильевич, и также вошел
, но боязливо, в закоптелый подвал, где в одном углу красовались фронтом на
полках штофы и полуштофы
[142] Штоф Ц стеклянная четырехгранная бутыль в восьмую част
ь ведра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90