Я вылез из машины.
– Ваша сумка!
Метек перегнулся через сиденье пассажира и протягивал мне сумку с камерой, которую я бросил на заднее сиденье.
– Действительно! – спохватился я. – Может еще пригодиться!
Метек рассмеялся своим коротким смешком.
– Не обольщайтесь. Не в обиду будь сказано, оператор вы никудышный!
8
Еда в Руасси самая невкусная во всем Париже – при том, что дорогая, как во всех аэропортах. В первом терминале Шарля де Голля даже нет паба – этой гавани реальной жизни в призрачном мире перелетов, которые перемещают тебя не только в пространстве, но иногда и во времени. При том, что я летаю практически каждые пару недель, я так и не привык к тому, что, поспав несколько часов – а я в самолете засыпаю еще до взлета, иногда просыпаясь во время разгона, а то и нет, – ты оказываешься в другом мире.
Я с трудом нашел место в какой-то стерильной забегаловке, в которой из разливного пива была только питьевая вода под названием «Хайнекен» и немного более окрашенная «Стелла Артуа». Я с недовольным лицом – я видел свое отражение в зеркале за спиной бармена – заказал бокал окрашенной и сэндвич с камамбером и зеленым салатом. Потом перевел взгляд чуть выше, откуда на меня смотрит наблюдающий. Лучше мне не стало.
Хотя сегодня утром, надо это признать, мне всё же удавалось забыть на время свое незавидное положение. Сначала с Лиз, теперь вот с Метеком. Настолько, что мы даже отработали с ним связь. Интересно, зачем? Вряд ли я когда-нибудь смогу выручить его, сидя где-нибудь в Бутово и не имея даже заграничного паспорта. И вряд ли он сможет мне помочь, если для этого надо будет лететь в Москву. Да и буду ли я в России ежедневно просматривать «Нью-Йорк Таймс»?
Только тут я сообразил, что до сих пор не позвонил в свою пожарную часть в Вену. Сто раз сказал себе: «Вот приедет гонец, вот приедет гонец», а где мы с ним встречаемся, до сих пор не знаю. Номер телефона Франца Фишера висел в памяти французского мобильного, и я послал вызов.
– Я по поводу рисунков Кольбе, – сказал я, поздоровавшись.
– А, хорошо! – отозвался мужской голос. – Я уже боялся, что вы передумали, а посыльный уже выехал. Значит, слушайте! В Латинском квартале есть такой книжный магазин «Шекспир и Компания».
– Знаю, почти на набережной, чуть позади Нотр-Дама, – отозвался я.
– Вы знаете лучше меня, – заметил мужчина. По голосу было слышно, что он улыбается. – Так вот, прямо у проезжей части на этом уровне, в 16.00. Наш человек подъедет на синей «вольво-960» и отвезет вас туда, где находятся рисунки.
– Прекрасно, спасибо!
– Вам спасибо!
За что?
Телефон зазвонил, как только я нажал отбой. Это снова была Джессика. Она подзарядила в офисе Дельты свой мобильный и заодно выяснила ту же новость по поводу забастовки грузчиков. На самом деле, было бы и неплохо, если бы эта забастовка продолжилась. Я встречусь с гонцом из Леса и приеду к ним в Брюссель на машине. А что, даже если мне придется исчезнуть, я мог сделать это вот так, даже не повидавшись с семьей?
Теперь мое незавидное положение снова целиком завладело моими мыслями. В сущности, предстоящая встреча с эмиссаром из Конторы ничего не меняла – ее могло бы и не быть. Мой провал уже произошел, и остающиеся мне несколько дней были лишь отсрочкой, позволяющей избежать полной катастрофы.
Я и сам знал, что мне делать, даже если это было непросто. Сегодня же вечером я буду в Брюсселе. Там я придумаю какое-то срочное дело, и мы завтра вылетим в Нью-Йорк. Завтра – понедельник. Благодаря разнице во времени мы прилетим утром, и у меня будет полдня, чтобы привести в порядок все дела в Departures Unlimited. Компания принадлежит нам двоим – мне и Джессике, так что, по крайней мере, пусть здесь для нее не будет неприятных сюрпризов.
Но тянуть дальше вторника мне не стоило. Паспорт Эрнесто Лопеса, засвеченный в «Клюни», я уже уничтожил. Г-н Эрнесто Родригес, останавливавшийся в «Фениксе», тоже теперь умрет навсегда. В своем номере, напомню, всё, что можно, я протер, а потом надел перчатки – в этой гостинице моих отпечатков быть не может. Однако засвеченное место это засвеченное место, и рисковать, используя снова этот паспорт, не стоит. Так что если сейчас на встречу мне не привезут новый документ, то добираться на перекладных в Москву мне придется по моему собственному.
Стоп! Стоп! Ведь у Конторы тоже есть разработанная процедура вывода погоревших агентов. Вполне возможно, они даже не дадут мне залететь в Штаты, чтобы уладить дела. Им в Лес стекается гораздо больше информации, и если они сочтут, что риск слишком велик, Пако Аррайя исчезнет для всех уже в Париже.
Однако моя безопасность в данном случае интересовала меня меньше всего. Пока ФБР доберется до моих отпечатков, я в любом случае успею перебраться в Москву. И даже если такой кардинальный поворот в моей судьбе, как возвращение на родину, меня, конечно, огорчал, катастрофой он не был. Выпадает роль потерпевшего кораблекрушение – человек разумный хорошо сыграет и ее. Меня волновало неизбежное объяснение с Джессикой и потеря семьи. Я поймал себя на том, что мысли мои шли по кругу.
Но имел ли я право объясниться со своей женой? Ее реакция могла быть непредсказуемой. Она могла сказать: «Конечно, милый, мы с Бобби поедем за тобой в Москву!» и тут же сдать меня ФБР. Ну, теоретически! На самом деле, не думаю.
Однако Контора в любом случае попытается этого избежать. Сейчас ведь агентов не пытают. Мне сделают инъекцию, после чего я увижу вполне реальную картину, что я в Москве, в Лесу, в кабинете Эсквайра, который просит меня рассказать обо всех операциях, в которых я участвовал, начиная с вербовки и кончая моей предстоящей встречей с гонцом из Москвы. И я выложу всё, что мне удастся вспомнить.
Да, этого Контора допустить не может! Скорее всего, они меня тут же упрячут и выведут в Россию (именно выведут, а не вывезут – это такой шпионский термин). И наша следующая встреча с Джессикой, если она не прилетит прямо сейчас, произойдет уже в Москве. Если, конечно, она захочет приехать к человеку, который всю их совместную жизнь выдавал себя за другого. И если американские власти не отберут у нее паспорт.
Я представил себе лицемерно огорченного, но в глубине души довольного профессора Фергюсона, который был так настроен против нашего брака. В итоге он оказался прав: не важно, кубинец или русский, жизнь его дочери я всё равно разрушил. Знаете, что интересно? Пэгги – я был в этом уверен, вот про Джессику я не мог бы так утверждать, а про свою тещу могу! – так вот Пэгги от меня не откажется. Она, конечно, удивится, когда всё узнает, и расстроится, что наша жизнь полетела ко всем чертям. И огорчится, что нам уже никогда не раздавить на двоих бутылку «текилы» за неспешным разговором, когда никто не будет стоять над душой. Однако Пэгги способна понять причудливые узоры, которые судьба или кто там еще плетет из нашей жизни. Возможно, с ней все проще, потому что наша взаимная привязанность чисто платоническая. «Если нам в жизни важнее всего друг, с женой не надо спать», – подумал я, и тут же ужаснулся этой мысли.
Мне так захотелось увидеть ее в последний раз – ту, пока еще прежнюю Джессику, что я решил: «Черт с ними! Если самолет будет опаздывать, я сначала дождусь их с Бобби, отвезу в гостиницу, а потом уже буду встречаться со своей пожарной командой. В конце концов, они знают, как меня найти».
Я посмотрел на часы: пятнадцать минут третьего. По идее, если я хотел быть в Латинском квартале в четыре, через полчаса можно было выдвигаться в сторону города. Я набрал Джессику.
– Солнышко, мы всё еще сидим. Нас покормили обедом, но аэропорт и вправду закрыли. Никто не взлетает и не садится.
Я представил себе, каково там сейчас в аэропорту, где обычно самолеты взлетают и садятся в среднем каждые две минуты.
– Вас еще не затоптали? – спросил я.
– Почти! Подожди-ка, подожди!
Я слышал, как вдалеке делали какое-то объявление.
– Ага! Похоже, они о чем-то всё же договариваются. Наш вылет переносится на 17.00, – сообщила Джессика.
– Не обольщайся.
Но в лучшем случае – это если служащие каждой компании будут сами грузить багаж своих пассажиров – в пять, в шесть они в Париже. Если Контора меня отпустит, я смогу как раз успеть их встретить. А если нет? Я же не мог сказать Джессике, что лететь в Париж им нет смысла – увидеться с ними я уже не смогу!
– Что ты говоришь? – спросила Джессика.
– Я ничего не говорю, просто думаю. Наверное, мне нет смысла торчать еще столько времени в аэропорту.
– Конечно, дорогой. Я с самого начала говорю тебе, чтобы ты не забивал себе голову с нами. Ты же в «Де Бюси», как обычно?
Она произносила название гостиницы на французский манер, с милым американским акцентом. «Де Бюси»! Не хватало еще, чтобы они столкнулись с Лиз!
– Да, конечно! Ну, посмотрим, как получится. В любом случае, я сейчас еду в город.
– Тогда до скорого! Может быть, – со смешком уточнила Джессика.
Она не знала, бедняжка, насколько ее ироническая осторожность могла оказаться оправданной.
9
Таксист-китаец домчал меня до Латинского квартала меньше, чем за полчаса. Я расплатился и, чтобы убить время, пошел полистать книги.
«Шекспир и Компания» – одна из крупнейших эстетских достопримечательностей Парижа. Раньше этот книжный магазин, который существует уже лет сто, находился около театра «Одеон». Все помнят фотографию старенького, высохшего Джеймса Джойса, который выходит из такси, направляясь в «Шекспир и Компанию». Наверное, чтобы подписывать только что вышедшего «Улисса» – по крайней мере, мне так хочется думать.
Я-то впервые забрел сюда, когда магазин располагался уже в Латинском квартале, и как-то получается, что обязательно захожу сюда в каждый свой приезд в Париж. Мне нравится, когда я у себя дома снимаю с полки какую-то, не обязательно очень старую, книгу и обнаруживаю на первой странице большую черную печать с изображением патриарха английской литературы и надписью «Шекспир и Компания. Фонд Сильвии Бич Уитмэн. Париж, нулевой километр». Не думал, что у меня найдется время заглянуть сюда в этот приезд.
Меня встретил густой, невыветриваемый запах старых книг. Парень за прилавком в центре не очень большой комнаты вежливо ответил мне на приветствие и вернулся к разговору с покупателем. Он говорил по-английски – все виденные мною продавцы заведения были молодыми англичанами или американцами, видимо, студентами.
Я прошел в помещение за его спиной, сплошь увешанное полками. Здесь были представлены все основные европейские языки, даже русский. Было бы вполне логично, вдруг пришло мне в голову, если бы сюда забрела одна моя английская знакомая, специалист по скандинавским авторам, которой идти сюда от гостиницы двадцать минут прогулочным шагом. Желать этого я не желал – ярких событий мне на сегодня хватало, но и бежать отсюда не собирался. Как будет, так будет! Жизнь из всех людей делает фаталистов, только не все это замечают. Я задвинул на время все ящики своего сознания и сосредоточился на книгах.
Я не спешил – у меня до встречи оставалось почти полчаса. Я надолго застрял у полок с философскими трудами, потом прошелся по любимым авторам. Результатами этих поисков стала классическая «Жизнь Будды» Эдварда Томаса и «Автобиография» моего любимого писателя Джона Купера Поуиса. Поскольку ящики были задвинуты, я даже ни разу не вспомнил о продолжающемся в эти самые минуты крушении своей жизни. И только расплачиваясь, подумал: «Эти книги я, пожалуй, возьму с собой в Москву».
Я продолжал листать «Автобиографию», стоя на тротуаре у набережной. Если бы за мной был хвост, мое долгое пребывание в магазине наверняка заставило бы ребят как-то проявиться. Я посмотрел на террасу ближайшего бистро – людей, которых я видел на ней полчаса назад, уже не было. Но все последние два дня я пребывал в такой же уверенности, а меня пасли – пусть не постоянно – с двух, даже с трех сторон, если считать и Метека.
Синяя «вольво» показалась ровно в четыре. Наверняка ждали где-то поблизости, чтобы проехать точно в назначенное время. Я бросил книгу в сумку и застегнул молнию. Машина уже останавливалась около меня. Я открыл дверцу заднего сидения позади водителя и заглянул внутрь, готовясь сесть.
И замер. В глубине машины сидел не Лешка Кудинов или кто-то еще из моих однокашников по Лесной школе, а сам Эсквайр. Чтобы действующий генерал-лейтенант разведки выехал, хотя и с дипломатическим паспортом, в западную страну, где возможно и похищение, и любые провокации, нужно было очень веское основание. Я рос в своих глазах!
Машина сразу тронулась и помчалась по набережной.
– А эти говорят, ты в Италии.
«Эти» значило «люди из парижской резидентуры».
Эсквайр сунул мне вялую, пухлую, всегда чуть влажную руку, отметил царапину у меня на голове, но спрашивать не стал и пустился в долгое брюзжание по поводу отвратительной аэрофлотовской еды. Я говорил уже – да? – что у него на верхней губе как будто был навечно закреплен кусочек говна, который ему постоянно приходилось нюхать. Отсюда выражение его лица и весь строй мыслей.
Эсквайр – это его кодовое имя, которое мы употребляем в переписке, – один из самых умных людей из тех, с кем я общаюсь. И, несомненно, один из самых неприятных. Про себя я называю его Бородавочник – никак не имея в виду обидеть эту незлобивую тропическую свинку. На лице у моего куратора затейливым рисунком разбросано шесть в молодости, видимо, родинок, которые с возрастом стали расти и превратились в полноценные мясистые бородавки. Почему он ничего с ними не делает, не знаю – возможно, боится спровоцировать рак. Помимо этого, три родинки на щеке, подбородке и шее окружены неровным пучком седых волос, которые он опасается сбривать в столь непосредственной близости от опасного объекта. Эсквайр так же осмотрителен во всем, что делает, что, наверное, и позволило ему сделать блестящую карьеру в разведке.
Бородавки, которые делают его лицо весьма примечательным, отвлекают от всего остального. У Эсквайра высокий, как у композитора, лоб, который обрисован не косой, как у большинства мужчин, а строго вертикальной линией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35