– Всё наладится! – сказала она.
Что она об этом знала?
Лиз задернула занавеску и выпрямилась под душем. Я выбрался из ванной, обмотал бедра полотенцем и вышел в номер. Мой мобильный лежал на столе, номер Джессики был в памяти последним. Ее телефон звонил, но Джессика не отвечала. «Вдруг что-то случилось?» – подумал я. Суеверным меня не назовешь, но я легко пугаюсь, когда совесть моя нечиста.
Лиз вышла из ванной серьезной. Она поспешно оделась, явно стесняясь теперь своей наготы. Потом присела на край стола, достала из сумки сигарету и закурила. По ее взгляду было непонятно, как она после душа, на холодную голову, относится ко мне теперь.
– Ты успела пожалеть? – спросил я.
Глупый вопрос, если я считаю, что ее сюда за тем и послали.
Лиз покачала головой:
– Нет.
Она совершенно очевидно говорила от себя, независимо от задания – было оно на самом деле или нет. Но по ее голосу и взгляду было непонятно, рада она нашему сумасшедшему спуску по лавине или нет. Просто не жалеет!
– А ты? Ты не жалеешь? У тебя, как я понимаю, жизнь устроена сложнее, чем моя.
Я подумал и ответил честно:
– Чем бы это ни обернулось, это того стоило.
– Ты долго еще будешь в Париже?
– Нет, я уезжаю вечером. Надеюсь, мне удастся сделать хоть что-то до отъезда.
– Так мы больше не увидимся?
– Вряд ли. Сегодня, по крайней мере.
Лиз раздавила сигарету в пепельнице и открыла сумочку.
– Вот, – она протянула мне свою визитку. – Я не хочу знать, что вижу тебя в последний раз.
Я взглянул на нее: Элизабет Барретт, доктор философии, доцент, Тринити-колледж, Оксфорд. Телефоны, электронный адрес, почтовый.
А вдруг она действительно не имеет к нашим играм никакого отношения? Проклятая работа, здесь любой станет параноиком!
– Ты не обязан делать то же самое, – быстро сказала Лиз. – Пусть хотя бы с одной стороны остается надежда.
Она настояла на том, чтобы проводить меня до метро. Я время от времени проваливался в свои мрачные размышления и, возвращаясь, наталкивался на ее внимательный взгляд. Перед подземным переходом у фонтана Сен-Мишель мы остановились. На прощание Лиз поцеловала меня в губы, почти по-дружески:
– Не переживай! Говори себе, что это было временное умопомрачение!
5
Я ехал в полупустом вагоне, расписанном бессмысленными письменами из аэрозольных баллончиков. В душе у меня был полный раздрай. «Это было временное умопомрачение!» – как и было велено, сказал я себе. Но это не помогало.
Теперь, когда умопомрачению пришел конец, я спешил выполнить свой список дел. Телефон Джессики по-прежнему не отвечал. Я позвонил в «Дельту» и выяснил, что их самолет еще не вылетел из Брюсселя. «Планируемое время вылета: одиннадцать двадцать по местному времени».
Мой «патек-филипп» показывал без семи одиннадцать – по парижскому времени. У меня в запасе было часа полтора – пока они летят, я успею добраться до аэропорта. Таким образом, я, как правоверный мусульманин, целиком отдавал решение в руки Провидения. Если Метеку было написано на роду умереть, он еще не ушел из гостиницы. А не судьба мне рассчитаться с Метеком, значит, не судьба. Мехтуб!
Почему только Джессика не принимает вызов? Я опять почувствовал суеверный укол в груди. Зачем я набросился на Лиз? Вдруг теперь что-то случилось? Но причина могла быть самой банальной – разрядился аккумулятор. И поскольку ничего пока не меняется, Джессика не ищет другого, более сложного способа связаться со мной. И потом, она меня знает. Она уверена, что я уже позвонил в Дельту и буду звонить регулярно. Так что встретить их с Бобби в аэропорту я смогу и без ее звонка.
Но нет, вот он, Бах!
– Джессика, я никак не могу до тебя дозвониться.
– Я знаю. У меня разрядился мобильный, и я пошла искать, где купить карточку для таксофона. А сейчас нам только что сообщили, что всем жертвам неблагоприятных метеоусловий можно сделать один звонок из офиса компании.
– Вы где?
– В аэропорту. Гроза теперь где-то между Парижем и Брюсселем.
– Так, может, вам лучше ехать на поезде?
– Какой смысл? Нужно будет ехать в город. Мне кажется, теперь уже лучше дождаться вылета.
– А где малец?
– Бобби хотел найти видеоавтоматы, но это аэропорт – здесь в транзитной зоне только Ив Роше и Версаче. Хорошо, у него с собой какая-то пищалка.
Действительно, я слышал приглушенные выстрелы, писки и характерный звук всасывания плохих ребят в воронку Преисподней.
– Бобби, ты бы лучше взял книгу! – крикнула Джессика нашему сыну и вернулась ко мне. – Ты бы видел, чем они занимают наших детей!
– Спецназ?
– Хуже – гигантские спруты и медузы. Ой, что-то объявляют! Нет, это не про нас. Ну, целую тебя!
– Целую. До встречи!
Поезд въезжал на перрон моей станции. Через несколько минут, превратившись в подземном переходе в Эрнесто Родригеса, я уже спускался от Триумфальной арки по авеню Карно.
Приветливый алжирец за стойкой отеля осведомился, собираюсь ли я съезжать сегодня, и я заверил его, что сделаю это в любом случае. Мне было приятно для разнообразия сказать правду. А дальше я действовал с автоматизмом робота.
Отягощать убийством свое, теперь уже не анонимное, досье мне не хотелось. Поэтому я надел супероблегающие перчатки из несессера домушника, потом вооружился полотенцем и тщательно протер все предметы, к которым хотя бы теоретически мог прикасаться.
«Бальмораль» являл обычную картину: открытое окно в номере Метека и полощущиеся занавески этажом выше напротив моего окна. Я закрепил на раме струбцину камеры, навел прицел и взгромоздился в ожидании на спинку стула, чтобы видеть второй этаж.
Когда Провидение решает что-то сделать, оно действует неукоснительно. Не прошло и десяти минут, как занавеска в окне Метека качнулась. Вслед за этим показалась его голова. Мой враг был уже одет и казался озабоченным, по крайней мере, собранным. Так выглядит человек, который лег спать беспечным туристом, а проснулся ответственным пассажиром, который уже собрал багаж, проверил билет и паспорт и теперь ждет вызванное такси. Метек действительно смотрел влево, откуда должна была появиться машина, и я инстинктивно отшатнулся назад, в глубь номера. Мне даже показалось, что Метек скользнул по мне глазами, но, убедившись, что улица пуста, он снова исчез из окна.
Я навел прицел на дверь «Бальмораля» – я почему-то был уверен, что он сейчас появится на тротуаре. Хотя ждать его раньше, чем подъедет такси и ему сообщат об этом в номер, смысла не имело. Такси всё не было, но дверь отеля распахнулась, и из нее вышел Метек. Он был в летнем льняном костюме, подтверждая мою версию об отъезде, но без вещей. И по поводу его озабоченности я тоже не обманулся. Он кусал губу и, оглядевшись, двинулся вниз по тротуару. Теперь он целиком был в моем прицеле.
Странное дело. Из нашего злополучного обеда в Crab House в Сан-Франциско моя память не сохранила ни звука. Теперь вся действительность воспринималась мною не глазами, как можно было бы предположить, а исключительно при помощи слуха. Звуков было три. Первый – мерное биение крови у меня в висках. Второй – пардон за подробность – урчание в животе. Со мной случается такое в исключительные моменты, например, на самом пике первого галантного свидания с женщиной, перед тем, как лечь в постель. Хотя с Лиз этого не было. И третий – Бах в мобильном телефоне. Это, возможно, снова звонила Джессика, но сейчас она объявилась некстати.
Мой палец лег на кнопку спуска. Метек, пройдя несколько шагов по своей стороне, стал переходить улицу. Его грудь колыхалась в прицеле едва ли в десятке метров от меня. Давай! Сейчас или никогда!
Я запомню эти секунды до конца своих дней. Их было не больше трех-четырех, но каждая раздробилась на десятки частей, и поэтому приближение Метека было нестерпимо медленным, бесконечным. Шум с висков перекинулся на уши, на всю голову, и прорывалось сквозь него только повторяющееся начало ре-минорной токкаты Баха. А Метек всё шел и шел на меня, грудь его слегка колыхалась в прямоугольнике прицела, лицо было собрано, глаза смотрели напряженно. А я всё не мог заставить себя нажать на спуск.
Камера, которую я опускал, следя за Метеком, уперлась в струбцину – через долю секунды я буду уже не в состоянии стрелять. Грудь в прямоугольнике сменилась курчавой с проседью головой, а потом и та исчезла из видоискателя. Метек перешел на нашу сторону. Я сел на стул – с меня градом катил пот, как и в тот, первый раз.
Почему я не выстрелил?
Я не знал в тот момент – сейчас знаю! Совсем не по той причине, по которой я являюсь противником смертной казни. А я против узаконенного убийства и даже регулярно подписываю петиции по просьбе Международной амнистии. Не потому, что каждый человек – это целый мир, более того, это мы сами. Я достаточно видел скотов, в которых из человеческого оставались лишь телесные формы и биология, и чья смерть была бы для человечества бесспорным и исключительным благом. Я против смертной казни из-за ошибок – исключительно из-за возможности ошибки. Потому что невозможно представить себе что-либо более ужасное, чем казнь невиновного. Метек, как я уже говорил, был похож на сотни интеллигентов с восточной кровью, и ошибиться я, конечно, мог, хотя и в данном случае был совершенно уверен. Но я знал, что не выстрелил не потому, что допускал возможность ошибки. Просто я не был хладнокровным убийцей.
Телефон, который я так и не взял, замолчал. Я остался в грохоте крови, пробивающейся по моим артериям мерными толчками и всё не желающей угомониться. И тут сзади раздался шум открываемой двери. Я обернулся – в мой номер врывался мужчина. Это был Метек. Он бросился ко мне, повалил на пол и упал на меня сверху.
За окном послышался негромкий хлопок, и тут же в моем номере зазвенели осколки стекла. Я приподнял голову, насколько это позволяло лежащее на мне тело Метека. В зеркале, висящем напротив окна, образовалось аккуратное круглое отверстие, ниже которого зигзагами проступил желтоватый картон. Раздался еще хлопок, и рядом с ним появилась еще одна дырочка, и новая порция кривых осколков посыпалась на пол.
6
Я ехал в машине с Метеком – он вез меня в аэропорт. У него был арендован маленький мощный «остин» красного цвета, который он держал в подземном паркинге сразу за углом, на авеню Мак-Магона.
Наше знакомство было не лишено пикантности.
– Спокойно, я – ваш коллега, – сказал Метек на чистейшем русском, слезая с моего поверженного тела. – Я здесь, чтобы с вами ничего не случилось.
Я, не понимая еще смысла его слов, отреагировал на русский язык и в ужасе показал ему глазами на стены.
– Не волнуйтесь, номер мы проверили – он чист, – успокоил меня Метек.
Он отвинтил струбцину, бросил камеру на постель, захлопнул раму и задернул занавеску.
Первыми вышли слова, которые были у меня на языке:
– Я только что чуть не застрелил вас.
– Догадываюсь, – усмехнулся он.
Я уцепился за спинку кровати и поднялся на ноги.
– Вы так спокойно об этом говорите. На что вы надеялись?
Метек пожал плечами.
– Я надеялся, что ваш психологический портрет окажется верным.
Идиот! Какой психологический портрет, когда речь идет о твоей жизни?
– А как вы вошли в мой номер?
Метек улыбнулся.
– Дверь была не заперта.
Хорош убийца! Я только покачал головой – мое неминуемое разоблачение, а потом еще внезапное приключение с оксфордским специалистом по скандинавской литературе явно что-то повредило в моем вшитом компьютере.
– Кстати, эта небрежность спасла вам жизнь, – бесцветным голосом констатировал Метек.
Спас мне жизнь он. Убей я его минутой раньше, я сейчас лежал бы у себя в номере. Только аккуратное круглое отверстие было бы не в зеркале, а у меня во лбу. Но меня сейчас занимала не моя сохраненная жизнь, а его.
– А вы знали, почему я хотел вас убить? – спросил я.
– Не уверен! Но вы могли подумать, что это я стрелял в ваших детей. Только, – Метек посмотрел на кучу осколков на полу, – полагаю, нам лучше продолжить этот разговор в другом месте.
В окно ворвался шум автомобиля, въехавшего на нашу улицу с авеню Карно. Левее, у входа в «Бальмораль», скрипнули тормоза. Я сбоку подошел к окну. Из гостиницы быстро вышли двое мужчин – лица сквозь тюлевую занавеску я не разглядел, – и скользнули в машину. Хлопнули дверцы, и автомобиль с визгом понесся вниз.
Метек был прав – задерживаться нам не стоило.
Я наскоро забросил в сумку камеру, рубашки из шкафа, туалетные принадлежности, и мы по лестнице спустились в холл. Я боялся, что мне предстояла еще одна эффектная выписка, но приветливый алжирец за стойкой мирно читал газету.
– Уезжаете, месье? – поднял голову он.
– Да, такси ждет на углу, – сказал я, доставая бумажник. Я говорил уже, я импровизирую очень легко. – Вот, – я положил перед портье сто евро, – боюсь, я случайно разбил зеркало. Вот вам за беспокойство! Всего доброго и до следующего раза!
Это я выкрикнул уже из дверей. Полиция, разумеется, не оплатит разбитого зеркала, так что портье усердствовать, описывая столь предупредительного постояльца, не станет. Хотя он потом сообразит, что я вряд ли стану постоянным клиентом. Этот район, боюсь, закрыт для меня навсегда.
Мы быстрым шагом шли вниз по улице генерала Ланрезака.
– Это были они? – спросил меня Метек, когда мы поравнялись со входом в «Бальмораль». – Двое мужчин восточного вида?
Я кивнул. Вопросы роились в моей голове, но задавать их на ходу, на улице не стоило. Мы вышли на авеню Мак-Магона.
– У меня здесь машина!
Метек кивнул головой на вход в подземный паркинг, и следующие слова он произнес, когда мы уже выезжали на поверхность.
– Выключите мобильный! – Он уже выключал свой. – Теперь возьмите эту машинку и нажмите вот эту кнопку.
Я не задавал лишних вопросов. Машинка была похожа на антирадар, с несколькими светодиодами по краю. Что-то пискнуло, диоды замигали в разном порядке и выстроились в одну зеленую линию.
– Береженого бог бережет! – и это были последние слова, которые Метек сказал по-русски. У него, похоже, практики не было давно. – Теперь можете выключить машинку, включить свой мобильный и начать говорить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35