Окно Метека по-прежнему открыто, и занавеска мечется в нем парусом. Сквозь решетчатые ставни светятся несколько окон на третьем этаже. На четвертом, прямо напротив моих, два окна открыты, но света в них нет.
Куда делся Метек? Вернулся до меня и давно спит в своем номере? Загрузился куда-нибудь в «Фоли-Бержер» и появится только на рассвете? В любом случае, вернуться в отель он может только на такси, я его услышу.
Еще одна мысль пришла мне на ум – ночь, как известно, усиливает пограничные состояния. Я весь вечер проторчал у открытого окна, пусть в глубине комнаты и не зажигая света. А если и за мной кто-то следит? Вон хоть из этих открытых окон напротив?
Я встал и прошел в ванную. Уходя, я тоже расставил ловушки, чтобы знать, рылся ли кто-нибудь в моих вещах. Поскольку я здесь расположился ненадолго и разложил по ящикам лишь пару рубашек и трусов, без которых любой постоялец выглядит странно, ловушек было ровно три.
Моя кожаная туалетная сумочка лежала уголком к стене, вроде бы так, как я ее и оставил. Я недозакрыл ее молнию ровно на три зубчика слева и, соответственно, четыре справа. Подняв сумочку, я замер – молния была закрыта до упора. Горничная могла бы сместить ее, как угодно, протирая кафель, в который была врезана раковина, но залезать внутрь она не имела права.
Я подошел к шкафу и засунул туда голову, чтобы посмотреть на воротничок рубашки, висящей на вешалке. Я оставил его загнутым с одной стороны – так вот теперь воротничок был расправлен. Я вытащил рубашку и с величайшей предосторожностью залез двумя пальцами в нагрудный карман. Туда я положил засохший лист бука – я постоянно и именно с этой целью использую как закладки в книги, которые читаю, листья растущих под боком деревьев. Как бы аккуратно человек ни прощупывал карман с высохшим листком, тот обязательно раскрошится, а люди моей и смежных профессий вряд ли постоянно носят с собой гербарий с листьями основных пород деревьев, произрастающих на земном шаре.
Странное дело – листок был совершенно нетронутым, каждый зубчик был на месте. Но в туалетную сумочку и в шкаф точно лазили – и не случайные люди. Что это значит? Рубашку осмотрел человек, которого готовили так же хорошо, как и меня? Почему же тогда он прокололся с сумочкой? Или их было двое, и совершенно случайно опытному досталась сама комната, а в ванную пошел новичок? Как бы то ни было, мысль о том, что и меня, возможно, кто-то пасет, уже не казалась мне параноидальной. Хотя, разумеется, это мог быть дежурный негласный осмотр номера силами местной полиции, и ребятам не пришло в голову прощупать нагрудный карман летней рубашки.
Или мои вещи всё же просмотрела горничная – у меня не один раз в номерах пропадали деньги, даже в дорогих отелях. Лет пять назад здесь же, в Париже, в гостинице по ту сторону Елисейских Полей, как её?… Не помню, по имени какого-то короля, но не важно! Короче, только что прилетев из Нью-Йорка и взяв в банкомате немного денег на текущие расходы, я пошел завтракать без пиджака. Вернувшись в свой номер, я обнаружил, что вместо шести пятисотфранковых банкнот в бумажнике лежало пять. И как ни убеждал меня директор, что я, наверное, перепутал или за что-то уже платил (но тогда где сдача?), я точно знал, что кто-то из персонала засек, что я пошел пить кофе в одной рубашке и тут же залез ко мне в номер. Скорее всего, именно это и случилось здесь, в «Фениксе».
Успокоив себя этими соображениями, я вернулся к окну. Паранойя всё же делала свое дело – я опустил тюлевую занавеску. Потом присел поближе к раме окна, раскрытой внутрь, приложил к стеклу подушку и припер ее головой. Постель это не заменяло, но закрыть глаза уже хотелось – день был длинный. «Черт! – вспомнил я. – Я так и не позвонил Жаку Куртену». Но сейчас было уже поздно. И со Штайнером у меня наверняка была передышка до утра. Из проблем в активном состоянии оставался только Метек, но будет лучше, если я встречу его не такой убитый, как сейчас.
Иногда достаточно точечного, буквально минутного отключения, чтобы снова почувствовать себя в фокусе. Я же знал, что у меня будет время от одной проезжающей машины до следующей. Ночью, на пустынной односторонней улице генерала Ланрезака это давало мне люфт минут в пять-десять. Я посмотрел на часы – было половина первого – и закрыл глаза, предвкушая эти пять минут, за которыми последуют еще пять, и еще, и еще.
Но я был слишком большим оптимистом.

Часть вторая
Суббота
1
Я очень люблю Моцарта, так что, похоже, мелодию на мобильном мне придется сменить – он приносил мне одни неприятные известия. Я закрыл глаза в половине первого и только-только поплыл, как раздалась увертюра к «Фигаро». Мой ночной сон длился минуты три.
– Анри? – Уже по голосу Николая я понял, что он улыбается. Не из злорадства – ему и самому доставалось, а потому что в экстремальных ситуациях лучше смеяться, чем плакать. – Как договорились, через три часа.
Я ответил ему, как и полагается, по-английски, но от души:
– Пошел к черту!
Николай расхохотался и повесил трубку.
Ночью условленным местом встречи было бистро напротив Восточного вокзала. В это время людей там немного, и проверяться не сложнее, чем на пустынной улице днем. Я понимал, что, в отличие от меня, приезжего американца или испанца, Николая как сотрудника российского посольства, принадлежность которого к Конторе наверняка уже давно была установлена, могли пасти круглосуточно. Так что он скорее всего уже вовсю колесил по Парижу, и его подстраховывала, как минимум, пара сотрудников. История с моими вещами в номере мне не нравилась, и я тоже решил провериться по всем правилам.
Вы уже запомнили, что «через три часа» означало «через час»? Сполоснув лицо холодной водой, я убрал обе бутылки вина – и замерзшую, и теплую – в холодильник, взял свою сумку и спустился вниз. В маленьком холле был полумрак, за стойкой – никого. Я подошел вплотную и стукнул по закрепленному на ней звонку.
Приоткрытая дверь соседней комнатки тут же растворилась, и появился высокий худой араб в светлой рубашке с закатанными рукавами. Я как-то видел его мельком – наверняка какой-нибудь двоюродный брат дневного, приветливого администратора. Он был еще смурной со сна, но сомнений по поводу того, что я хочу, у него не было. Он тут же направился к входной двери, доставая из кармана брюк связку ключей.
– Вы скоро рассчитываете вернуться? – спросил он, распахивая дверь передо мной.
– Не знаю, как получится.
Это прозвучало сухо – парень, наверное, просто хотел понимать, стоит ли ему снова укладываться спать. Но почему я должен перед ним отчитываться?
– Всего хорошего!
Слово «месье» он не говорил принципиально. Наверное, недавно из своей Кабилии.
– Спокойной ночи!
Я направился вверх по улице, прошел мимо открытой всю ночь арабской бакалейной, того самого ADC, из которого негромко доносилась андалузская музыка, и выбрался на угол авеню Карно. Вокруг было пустынно – только слева от меня, у отеля «Белфаст», какие-то люди с чемоданами загружались в такси. На стоянке напротив стояли две свободные машины. Я не стал подниматься к «зебре», а пересек авеню прямо перед собой – это позволило мне, не вызывая подозрений, посмотреть налево и направо и убедиться, что хвоста за мной нет. По правой стороне я дошел до первого такси и плюхнулся на заднее сидение.
– Здравствуйте! На Северный вокзал, пожалуйста.
Мне нужно было на Восточный вокзал, но Северный находился совсем рядом.
– Здравствуйте, месье! Севелный вокзал, Севелный вокзал.
Раньше большинство таксистов в Париже были арабы – теперь это китайцы.
Но дело свое парень знал: он не поехал через Елисейские Поля, на которых самые пробки – с полуночи до трех ночи. Он тут же развернул свое «пежо» и зашуршал мимо двух рядов плотно припаркованных машин по улице генерала Ланрезака, направляясь к авеню Мак-Магона. Проезжая мимо «Бальмораля», я мысленно попрощался с Метеком, скорее всего, до утра.
Машина бесшумно скользила по улицам. Париж не спит кварталами, бoльшая часть города подтверждает правило «нет туристов – нет и народа». По таким районам мы сейчас и ехали -17-й округ, потом 9-й. С водителем связался по рации коллега, и теперь они оживленно тарахтели по-китайски. Как ни странно, в отличие от черных и арабов, среди которых много безработных, бедных и, соответственно, уличной шпаны, к китайцам французы относятся достаточно терпимо. Они, по крайней мере, здесь все при деле, все трудяги, а разборки происходят внутри колонии. Во всяком случае, пока – в Штатах тоже было так долгое время, но потом китайцам стало тесно.
Эти размышления не мешали мне поглядывать по сторонам. Сомнений не было – за мной никто не следил. Скорее всего, в моих вещах всё-таки шарила горничная.
Площадь перед Северным вокзалом была ярко освещена, но и там народу было немного. Я взглянул на часы – у меня в запасе было еще двадцать минут. Я расплатился с таксистом и вышел на тротуар.
У меня один большой недостаток – я не курю. Другой бы человек моей профессии сейчас набил бы не спеша трубочку и постоял бы здесь, наслаждаясь прохладой и свежим воздухом. Напротив, человек с сумкой через плечо, но не курящий, застрявший посреди тротуара в ночном городе, смотрится странно.
Я всё же постоял так минуту. Ехавший за нами несколько кварталов темный «ситроэн», как сейчас стало понятно, синий, высадил у вокзала двух молоденьких очкастеньких японочек с разноцветными рюкзаками и укатил. Я поправил ремень сумки на плече и двинулся к Восточному вокзалу.
От одного вокзала до другого от силы пять минут ходьбы. До встречи с Николаем оставалась еще четверть часа. Я вошел в бистро, в котором была назначена встреча, устроился у окна и заказал двойной эспрессо. Я не гадал по поводу того, зачем меня подняли посреди ночи. Меня занимал только Метек – я боялся его упустить.
В появившемся на тротуаре прохожем я узнал Николая – он, видимо, припарковался, не доезжая до вокзала. К себе домой он явно успел наведаться – на нем теперь была тенниска в белую и синюю полоску, как у яхтсмена. Он тоже увидел меня в освещенном окне и вошел в бистро. Вопреки правилам конспирации, согласно которым он должен был бы сесть в противоположном углу, чтобы я убедился, что хвоста за ним нет, он тут же подошел ко мне и негромко сказал по-французски:
– Поехали, это срочно!
Я посмотрел на чек, принесенный вместе с моим заказом, выложил на него столбик мелочи и, не допив кофе, вышел за ним.
Мой связной быстро шел по пустынной улице метрах в десяти от меня. Так непривычно слышать звук шагов в центре города! Николай свернул за угол на бульвар де Мажанта, щелкнул сигнализацией, открыл дверцу своей «рено-меган» и бухнулся на место водителя. Я поставил ногу на бампер, завязывая несуществующий шнурок – вокруг не было ни души. Я открыл дверцу, перебросил назад валяющуюся на сиденье пассажира легкую ветровку и тоже уселся в машину. Зажужжал стартер, схватился двигатель, и мы рванулись с места. Николай сделал погромче радио – он слушал «Ностальжи» – и сказал:
– Похоже, нашего друга прикончили в «Клюни». Деталей не знаю. Ты же можешь вернуться туда ночевать? Узнай, что сумеешь!
– Ты мог намекнуть мне по телефону, я бы поехал прямо туда.
Николай пожал плечами: указания старших товарищей не обсуждаются. Потом посмотрел на меня и хихикнул:
– Кстати, там любят только клиентов с бритым лицом.
Голову он не терял. Я откинул шторку перед своим сиденьем – зеркальце там было – и аккуратно оторвал усы и брови. Ото всех этих манипуляций они уже начали терять вид. Надеюсь, я вскоре смогу их выбросить.
Николай ехал быстро. Мы проскочили остров Ситэ, свернули правее перед фонтаном – по бульвару Сен-Мишель движение встречное – и остановились на углу улицы Сент-Андрэ-дез-Ар. Я приехал.
– Свяжись со мной, когда получится, – попросил Николай.
– Скорее всего, уже утром.
Он кивнул.
Я обогнул въезд в подземный паркинг и пустынным проулком вышел на Сен-Мишель. Перед моей гостиницей стояли с включенными маячками полицейская машина и скорая помощь.
Сталкиваться с полицией мне совершенно не хотелось. Но, с другой стороны, в момент убийства меня в отеле не было – портье может это подтвердить. И как свидетель я никакой ценности не представлял – в худшем случае меня попросят показать паспорт. А вот услышать какую-то ценную наводку я и вправду мог.
Я толкнул стеклянную дверь и по винтовой лестнице поднялся на второй этаж. Тело, помещенное в пластмассовый чехол и пристегнутое ремнями к носилкам, лежало слева от стойки портье, в холле, где, похоже, по утрам постояльцы пили кофе. Сейчас там толкалось человек шесть – полицейские, санитары в форме, снимающий отпечатки пальцев эксперт в штатском, фотограф с «кэноном» и тот же негр-портье. Один из полицейских – молодой коротко стриженый парень в кепи – без особого интереса посмотрел на меня.
– Что случилось? – спросил я у портье.
– Сердечный приступ, – торопливо ответил негр. Он явно хотел, чтобы всё это поскорее вошло в норму. – 401-й?
– Да, 401-й.
Портье протянул мне ключ.
Полицейский подошел ко мне и отдал честь.
– Старший инспектор Бонжан, комиссариат 5-го округа. Я могу задать вам пару вопросов?
– Разумеется.
Я взглянул еще раз на тело, лежавшее на носилках, и сказал портье:
– Я бы чего-нибудь выпил, – потом посмотрел на полицейского и добавил. – Вы не хотите?
Полицейский с улыбкой поблагодарил меня – весь его вид говорил, что он на работе. Я не жалел, что так очевидно глупо предложил ему выпить – по-моему, я отыграл эту сценку вполне естественно. А выпивка всегда позволяет задержаться.
Справа от стойки был небольшой бар с тремя высокими табуретами, в котором обслуживал тот же портье.
– Виски, – сказал я ему и взобрался на крайний табурет.
– «Баллентайнз», «Джек Дэниэлс»?
– «Джек Дэниэлс», двойной.
Полицейский подошел к стойке и положил на нее желтый блокнот в клеточку.
– Ваше имя и фамилия, пожалуйста. У вас с собой есть документ?
– Эрнесто Лопес. Да вот мой паспорт, вам так будет удобнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35