Если нефти найдено немного, то это дело нестоящее. Если же ее запасы и в самом деле столь значительны, как утверждают все английские газеты, в том числе и наиболее солидные, то этому вопросу надо уделить пристальное внимание. Трудно учесть заранее все возможные последствия этого открытия. Нефть может предопределить не только экономическую судьбу, но также и курс внешней политики его страны. При таком положении дел Борис должен оставаться здесь и тщательно за всем наблюдать, чтобы с самого начала не было совершено какой-нибудь ошибки. Дело идет не только о будущем, совершенно не предвиденном развитии его страны, но также и о первых ростках его личной карьеры, — карьеры, которая отвечала бы его честолюбию. Отказ от Лондона и большого света был весьма мучителен для Бориса, но он признал необходимость этого решения и принял его.
Борис встретил Янко с мягким дружелюбием, которого Янко никогда раньше не замечал в нем. Борис взял в долг у Мармороша пять тысяч крон и половину вручил Янко: «Пока нам всё принадлежит поровну!»
— Не пройтись ли нам как-нибудь вместе по городу, Янко? — спросил однажды Борис.
И действительно, вечером он отправился гулять с Янко по улицам. Появление Бориса вызвало настоящий фурор среди жителей Анатоля. Ведь это был Борис Стирбей, которому все предсказывали блестящую карьеру. Вот у кого можно поучиться, как должен одеваться подлинно светский человек. Что рядом с ним вся эта подчеркнутая элегантность Жака, например? Вот что значит Лондон! Борис был сама сдержанность и достоинство. Он никогда не позволял себе спешить. Он ненавидел резкие движения. От всего его существа исходила холодная любезность. Хотя взгляд его ни на чем подолгу не останавливался, однако он всегда всё замечал.
Борис болтал и даже шутил. Иногда он, по-видимому сам того не замечая, начинал говорить по-английски. Этим языком он владел в совершенстве. Может быть, у него была потребность говорить на языке, который он любил?
— Ты понимаешь меня, Янко?
— Говоря откровенно, с трудом. Я понимаю разве только каждое десятое слово.
— В таком случае, прости.
В городе было много новых лиц, удивительно много новых лиц, которых Борис никогда раньше не видал. Он остановился перед строившимся магазином Роткеля. «Вот как, — подумал он, — этот Роткель глядит дальше других!»
Антония и Гизела прошмыгнули из своего подъезда. С сумочками в руках, они, как всегда, быстро пошли по улице, как будто спешили по важному делу. Но они вышли только для того, чтобы посмотреть на Бориса Стирбея. Подумать только, ведь это Борис Стирбей из посольства в Лондоне! Сестры были одеты по последней моде, и где бы они ни появлялись, глаза молодых людей пристально следили за ними. Над ними немножко посмеивались, о них сплетничали. Обе они были замужем, и обе вернулись к отцу. О Гизеле говорили, что она не настоящая женщина, и поэтому ее муж, Мориц Хониг из Варшавы, после первой же ночи отправил ее назад к отцу. За Антонией многие ухаживали, а на Гизелу лишь смотрели с любопытством. Как можно ухаживать за женщиной, если она не настоящая женщина! Сестры добежали до ратуши, затем повернули назад. Теперь они должны были встретиться с Борисом лицом к лицу. Они хотели испытать, поклонится он им или окажется слишком гордым для этого. Борис раскланялся, правда несколько холодно, но вежливо, и они поблагодарили его ласковым взглядом черных глаз и очаровательной улыбкой красных ротиков. Гизела нашла, что Борис — душка, очень интересный и настоящий аристократ, но Антония сказала, что у него что-то холодное во взгляде, ей больше нравится Янко. Около аптеки они встретили приятельниц и остановились. Видели ли они Бориса Стирбея?.. И пока они болтали, Антония немного пококетничала с доктором Воссидло, молодым врачом, который всё еще ждал практики. Студент Ники Цукор, по прозвищу «акробат», друг Воссидло, так неприлично уставился на Гизелу своими черными масляными глазами, что она принуждена была отвернуться. Ютка Фигдор считала, что он несносный нахал. Однажды во время танца он просто-напросто ущипнул ее! Тут опять показался Борис, но — ах! — он вдруг перешел на другую сторону улицы. Антония и Гизела опять рысцой побежали к своему дому, а затем еще раз вернулись. Так бывало каждый вечер. Иногда у них в руках были желтенькие книжки французских романов.
Прожив в городе несколько недель, Борис вдруг обратился к Янко с просьбой проводить его к Жаку:
— Интересно посмотреть, что там, в лесу, делается!
Больше он ничего не сказал.
И Янко послал Жаку записочку с просьбой разрешить ему завтра днем прийти с Борисом.
На опушке леса всё казалось в полном беспорядке. Кучи наваленных труб, железные балки, бревна, доски и горы мешков с цементом. Лязгали поезда узкоколейки, на лесах возились рабочие, от резервуаров доносилась непрерывная трескотня клепальных молотков. Сарай на сарае, зловоние отхожих мест. Подвода застряла в грязи, возница в бешенстве хлестал лошадей.
В маленьком дощатом бараке; стоявшем несколько в стороне от других, они нашли Жака за грубым деревянным столом, на котором был приколот большой чертеж на кальке.
— Это план города, мы хотим его тут построить, — с любезной улыбкой объяснил он Борису. — Вот здесь нефтеперегонный завод, здесь силовая станция, водопровод, вокзал, столовые, здесь дачи для инженеров, бараки для рабочих, больница… Я вам представлю архитектора Штукенброка из Берлина. Он будет строить город.
Борис поблагодарил его и с большим интересом принялся рассматривать план.
— А вот это — Анатоль? Но ваш город значительно больше!
— Нефтяной город пожрет Анатоль, — засмеялся Жак. — Анатоль будет лишь маленьким пригородом нашего города. Может быть, вы хотите осмотреть буровые вышки?
Раньше Борис был почти не знаком с Жаком. Теперь он обращался к нему с подчеркнутым уважением и нисколько не обиделся на Жака за то, что тот принимал его в измазанной нефтью куртке. Впрочем, Жаку было, по-видимому, совершенно безразлично, какое мнение составит о нем барон Борис Стирбей. Жак был очень вежлив с ним, но это была поверхностная, рассеянная вежливость. Боже мой, что за дело ему до этого Бориса?
— Ваши нарядные башмаки будут совершенно испорчены, если мы пойдем к вышкам, — сказал Жак с улыбкой, заметив на Борисе новые лондонские ботинки.
Они осмотрели скважины, и действительно, нарядная обувь Бориса была вконец испорчена нефтяной грязью. Они побывали около временных земляных резервуаров, куда, пока не будут готовы железные баки, отводили нефть. Борис спросил о предполагаемой годовой добыче нефти. Жак пожал плечами и улыбнулся. Это был нескромный и не совсем умный вопрос. Борис сразу это почувствовал и сам покраснел. Но Жак всё же не замедлил с ответом. Трудно точно сказать. В этом году они надеются добыть сто тысяч тонн. Но уже на будущий год добыча дойдет, как они предполагают, до трехсот тысяч. Жак был, по-видимому, вполне уверен в успехе своего предприятия.
— Хотите теперь посмотреть скважину в лесу, где горит нефть? Но туда лучше будет поехать в моем автомобиле: пешком это отнимет, пожалуй, с полчаса.
Но Борис поблагодарил. Он казался рассеянным, усталым и озабоченным. Он не хотел больше отнимать время у Жака и раскланялся, — что опять-таки было знаком того уважения, которое он питал к Жаку.
— Всё это было чрезвычайно интересно. Благодарю вас!
На обратном пути Борис был задумчив.
— Какой позор, что наши нефтяные источники эксплуатирует иностранный капитал! — сказал он.
Янко расхохотался.
— Жители Анатоля просто-напросто объявили бы Жака идиотом, если бы он обратился к ним за деньгами.
Увы, Борис и сам это понимал.
Вдруг Борис остановился, глядя себе под ноги.
— Что с тобой? — спросил Янко.
— О, ничего!
Борис равнодушно улыбнулся и пошел дальше.
Внезапно ему в голову пришла мысль, которая на секунду ошеломила его. Ведь еще не поздно основать акционерное общество с национальным капиталом, и даже название этого общества он сейчас же придумал: «Национальная нефть».
XIV
Франциска всё еще бредила Бухарестом: самый чудесный город в мире! Какие там люди, какая жизнь! Нигде в мире нет таких красивых лошадей, как в Бухаресте. К тому же у нее там есть друзья и поклонники. И когда капитан Попеску ехал во главе своего батальона, он опускал саблю и салютовал Франциске на глазах у всех. Всё это она рассказала Майеру из Бреслау, технику фирмы Хюльзенбек, в то время как Майер усердно чистил трубку.
Ей давно пора съездить в Бухарест, ежедневно она получает письма, в которых ее умоляют вернуться. А она всё сидит в этой усадьбе. Но здесь стало очень интересно, не правда ли? День и ночь бурят новые скважины, она постоянно слышит монотонный гул бурильных установок, здесь постоянно создается что-то новое, и Франциске приятно наблюдать за работой.
Часами она могла с любопытством смотреть, как добывают нефть на скважине номер один, которая находилась у нее на дворе. Гигантский ковш — «Желонка», почти в шесть метров длиною, с треском опускался в глубину, и было очень интересно ждать, когда он снова поднимется наверх. Свистел трос, затем летели брызги нефти, и среди нефти и газов снова появлялся ковш, стучал железный клапан, и нефть потоками вытекала наружу. Случалось и так, что вслед за ковшом из скважины вырывался целый фонтан, и его струи хлестали по стенам дома и по балкам вышки.
Нефть затопила весь двор. Пришлось проложить дощатые мостки, чтобы добираться до ворот. Но доски быстро пропитались нефтью, и Франциска несколько раз падала на них. Заново оштукатуренные конюшни были уже доверху забрызганы, — вид очень некрасивый, но Франциска не огорчалась, наоборот: ведь с каждой тонны добытой нефти она получала свою долю. А это, в конце концов, составляло изрядную сумму! Какое счастье, что Жак ей дал тогда хороший совет.
У новых скважин работали насосы: воздух был насыщен брызгами нефти. Руки и лица были жирными от нее. Из одной скважины вдруг вырвался фонтан и обрызгал Франциску, но она только смеялась… Скоро-скоро она купит себе ландо на резиновых шинах и будет кататься в Бухаресте по Калеа Викторией. Ее друг Попеску вытаращит глаза и, верно, предложит обвенчаться, как он ей обещал. Но захочет ли теперь она, это еще вопрос!
Франциска могла проводить весь день в полном безделье. Обычно она вставала поздно, но и тогда чувствовала себя невыспавшейся и позевывала с четверть часа. Иногда она выходила во двор в халате, со спутанными волосами, в шелковых туфлях на босу ногу. Но иногда вдруг появлялась в десять часов утра уже напудренная и накрашенная, в шелковом платье, почти бальном. В лаковых туфельках, с папиросой во рту, она разгуливала по двору под горячим солнцем.
— Будьте осторожны, смотрите, чтобы вас не обрызгало нефтью, — предупреждал ее Майер.
— О, это не беда!
Франциска смеялась, пускала изо рта папиросный дым и щурилась на обожженного солнцем жилистого молодого Майера.
Майер приехал сюда из Бреслау от фирмы Хюльзенбек. Это был широкоплечий молодой человек, ростом почти в два метра, остриженный наголо, с гладким бурым черепом, точно из бронзы. Голубые глаза глубоко сидели в глазных впадинах и ярко светились. Если бы на него надеть эскимосскую шубу, его можно было бы принять за полярника. Во всяком случае он отвечал представлениям Франциски об исследователях крайнего Севера. Она любила читать книги о полярных путешествиях. Путешественникам было так холодно, а у нее здесь так тепло и хорошо. Они блуждали в снегах, потеряв дорогу, и Франциска чувствовала себя дома вдвойне уютно.
Майер вначале был очень скуп на слова, почти невежлив, но теперь он довольно часто болтал с Франциской. Когда ему было двадцать лет, он отправился бродить по свету, работал в Венесуэле, Мексике и Северной Америке и мог рассказать много интересного. Когда в лесу горел фонтан, он вернулся оттуда, — о господи! — с совершенно черной головой, и Франциска закричала от ужаса: она подумала, что его голова обуглилась, но это была только сажа, и Франциска помогла ему отмыть лицо. С тех пор он сделался немного доверчивей.
В Бреслау у Майера была невеста; она содержала белошвейную мастерскую. Почти ежедневно он получал от нее письма. Она описывала ему всё, что происходило в ее мастерской; сообщала о всех своих заботах и огорчениях. Нелегко с этими важными дамами, с ними лучше не связываться. Капризничают, придираются. По три раза заставляют переделывать и в конце концов не платят.
— Напишите вашей невесте, что я с удовольствием закажу у нее дюжину рубашек из крепдешина; цена не играет никакой роли, — сказала Франциска.
Майер посмотрел на нее благодарным взглядом; он покраснел: ему очень хотелось, чтобы его невеста получила заказ, но всё же сказал, что пошлина сделает рубашки безумно дорогими.
Это было верно, и Франциска обрадовалась, что ничего не вышло из этого заказа, с которым она слишком поспешила. Что ей за дело до его невесты!
XV
У Майера в усадьбе было очень плохое помещение, но он привык жить кое-как; ему годами приходилось служить на отдаленных разработках и спать в бараках.
Однако Франциска считала, что ему совершенно незачем жить как конюху. Она приготовила для него комнату у себя в доме; комната была, правда, маленькая, но очень уютная, окрашенная в светло-голубой цвет, с белоснежной постелью и даже с занавесочками на окне. Майер не мог, конечно, отказаться хотя бы взглянуть на комнату. Франциска поставила там стол с чисто вымытой доской, на которой он мог разложить свои чертежи. Майер был восхищен комнатой, но молчал, и Франциска видела, что он колеблется.
— Я уже привык к старой комнате…
Но Франциска не дала ему договорить.
— Разве вы не чувствуете, — сказала она, — что здесь значительно прохладнее, прямо как в погребе?
Майер очень страдал от жары.
— Да, это правда, — сказал он, — здесь очень приятная прохлада и можно разложить чертежи. Ну ладно, благодарю вас, барышня!
— За что же благодарить? Зачем вам жить в комнате, где спали служанки?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57