— Я знаю, что ты и твой муж — близкие друзья этого человека, сестра. Вот я и подумал, что вам лучше бы узнать обо всем. — Артаваст немного помедлил. — Быть может, сейчас небезопасно оставаться его друзьями. Не исчезнуть ли вам из города на некоторое время?
— Неужели все так плохо? — встревоженно спросила Неврат.
Артаваст задумался.
— Возможно, и нет. Туризин слишком умен. Он не станет убивать людей лишь за то, что они знали кого-то, кто впал в немилость.
— Надеюсь, — сказала Неврат. — Иначе у Туризина — при его-то вспыльчивом нраве — останется не слишком много подданных.
Молодая васпураканка не слишком беспокоилась за себя или Сенпата. Скорее всего, ее брат правильно судил о здравомыслии Туризина. Но это вряд ли могло помочь Скавру. Он-то был виновен!
— Я до сих пор не могу поверить, — повторил Сенпат.
Неврат тоже с трудом верила услышанному, но по другой причине. Сенпат не знал, что Марк, погруженный в одиночество и горькое отчаяние, начал осторожно ухаживать за Неврат. Это было прошлой осенью. Неврат не видела необходимости рассказывать мужу об этом кратком эпизоде. Трибун понял, что отказ васпураканки был искренним, и ни на чем не настаивал.
Но это! Как же долго росло чувство между Марком и Алипией? Конечно, Неврат никто не был нужен, кроме ее любимого мужа… И все же она ощутила легкий укол самолюбия, когда узнала, что Марк, получив от Неврат отказ, так быстро нашел ей замену.
— Над чем ты смеешься, дорогая? — спросил Сенпат.
Краска смущения залила лицо Неврат. К счастью, в таверне было почти темно.
— Над собой, — ответила Неврат, но больше ничего объяснять не стала.

* * *
Забранная решеткой дверь в дальнем конце коридора со скрежетом раскрылась. Ржавые петли завизжали. Двое стражников втолкнули в коридор скрипучую тележку. Еще двое встали по обе стороны со стрелами наготове. Все четверо откровенно скучали.
— Поднимайтесь, лежебоки! — гаркнул один из лучников.
В окрике не было необходимости: заключенные уже сгрудились перед решетками в ожидании кормежки. Еда была единственным, что приятно разнообразило унылую тюремную жизнь. Марк поспешил вместе с остальными. При одной только мысли о похлебке в животе заворчало.
Неподалеку затрещал и почти погас факел. Марк закашлялся от едкого дыма. Эти факелы и без того давали совсем немного света. Тюрьма располагалась глубоко под землей, в подвальных помещениях здания архива на Срединной улице. Над головами заключенных, в верхних этажах, кипела оживленная административная деятельность. Скрытая система вентиляции уносила часть дыма, так что можно было дышать, но воздух все равно оставался спертым. Темницу насквозь пропитала нестерпимая вонь гнилой соломы, немытых тел и испражнений.
Эти ядовитые миазмы едва не свели Скавра с ума, когда солдаты Марзофла бросили трибуна в темницу. Но прошло четыре или пять дней, и Марк почти привык к вони.
Скрипя, тележка медленно катилась по длинному узкому коридору. Перед каждой камерой она останавливалась. Один из стражников передавал глиняный кувшин с водой в камеру слева; второй совал в камеру справа хлеб и жидкую похлебку в миске. Затем стражники менялись местами и проталкивали тележку на несколько шагов вперед.
Трибун вернул пустой кувшин и миску. Ему налили воды и положили дневную порцию похлебки. Вода была тухловатой, а хлеб — выпеченным из проса с соломой. С тех пор как куски рыбы, плававшие в похлебке, были свежими, утекло немало воды. Но Марк доел похлебку и обтер миску хлебом дочиста.
Он все время хотел есть, однако старался не обращать внимания на постоянное голодное бурчание в животе. Марк не был истинным стоиком — во всяком случае, не настолько, чтобы держать в узде эмоции. Однако физические неудобства не причиняли ему слишком большого беспокойства.
Стражники обошли все камеры и удалились. Теперь оставалось лишь коротать время в беседе. Марк почти не участвовал в разговорах заключенных. На вопрос, за что он попал в тюрьму, Скавр ответил: «За государственную измену». Раздались свистки и ядовитый смех. Воры, составлявшие основную массу населения тюрьмы, презрительно относились к «политическим». Кроме того, Марк не мог научить их ничему новому.
Один из воров без конца рассказывал, как открывать замки и запоры на дверях.
— Если у тебя достаточно времени, можешь бросать в замочную скважину горстки песка, пока стержень не поднимется и ты не сможешь его вытащить. Это очень медленная, кропотливая и тихая работа. Если замок находится в темном помещении, сделай сеточку и привяжи ее к тонкой веревочке, а потом протолкни ключ. Когда ключ упадет на пол — протащи его под дверью. Дело сделано! Еще неплохая штука — тонкие щипчики… Эх, дурни, ведь здесь такие же замки, как везде! Да только до них не дотянуться. Клянусь Скотосом, я вырвался бы отсюда через минуту, если бы мог коснуться хоть одного замка.
Скавр вполне верил этому. В голосе взломщика звучала деловая, спокойная уверенность человека, отлично знающего свое ремесло.
Едва в камере Скавра настала тишина, как издалека донесся чей-то важный голос, рассказывающий, как надлежит окрашивать стекло, дабы придать ему видимость драгоценного камня и потом с выгодой продать.
— Ха! — выкрикнул кто-то. — Если ты такой умный, то почему ты здесь сидишь?
Ответом было оскорбленное молчание.
Разговор перешел на женщин — еще одна тема, которую заключенные могли обсасывать целыми днями. У трибуна имелась своя история, которая потрясла бы его собратьев по несчастью, однако Марк не имел ни малейшего желания рассказывать ее.
Несколько часов Марк проспал. Раза три его будили укусы насекомых. Тюремные камеры — настоящий рай для вшей и блох, гнездившихся в соломенных матрасах. Марк потерял счет тараканам, которых прибил на кирпичном полу. Некоторые заключенные ловили их и ели. Однако Марк был не настолько голоден, чтобы питаться тараканами.
Незадолго до очередной кормежки по коридору загрохотали солдатские сапоги. Командир взвода видессиан показал пропуск. Начальник стражи прошел вместе с офицером по ряду камер, пока не остановился возле той, где находился трибун.
— Этот, что ли?
— Дай взглянуть. Да, он самый.
— Забирай.
Стражник вытащил ключ, открыл засов и распахнул решетчатую дверь.
— Выходи, ты! — рявкнул он римлянину.
Марк кое-как вылез наружу. Увидев командира взвода, трибун постарался взять себя в руки. Лучше уж идти на смерть с высоко поднятым знаменем, чем сдаться и погибнуть ни за что. Так говорили римские офицеры.
— Куда ты меня ведешь? — спросил Скавр резко. — К Императору?
Если мужество трибуна и удивило видессианина, то тот довольно удачно скрыл свои чувства. Его лицо осталось невозмутимым.
— Нет, — ответил он кисло. — В баню. От тебя разит, как от выгребной ямы.
Солдаты схватили Скавра за локти и потащили вон из тюрьмы.

* * *
В свежей одежде (правда, она не вполне подходила по размеру), с чистыми, еще влажными волосами, Марк почувствовал себя заново родившимся. В конце концов солдаты почти силой вытащили его из теплого бассейна. Марк намыливался дважды и тер себя пемзой, пока кожа не покраснела. На его подбородке еще росла колючая золотистая щетина; побриться в Видессе было делом замысловатым — бритвы здесь на каждом углу не валялись. Щетина невыносимо чесалась и делала лицо неопрятным, словно постоянно напоминая о времени, проведенном в тюрьме.
Марк почувствовал некоторое облегчение, когда стражники провели его не в Большую Тронную Палату, а в личную резиденцию Туризина. Что бы ни ожидало его впереди, это, во всяком случае, не будет публичным проклятием. Видессиане обставляли подобные церемонии с большой помпой.
Марк, конечно, знал, что Алипии он у Туризина не встретит. И все же отсутствие принцессы лишний раз напомнило трибуну о том серьезном положении, в котором он очутился.
Туризин Гавр облачился во все императорские регалии. Обычно он ограничивался красными сапогами. Сегодня на нем красовался пурпурный плащ, осыпанный драгоценностями, и порфира.
Кроме стражников, самого Императора и Скавра, единственной живой душой в помещении был один из императорских слуг-евнухов — Коркон. Он держал восковую табличку и стило.
Гавр оглядел римлянина с головы до ног:
— Ты готов выслушать приговор?
— А у меня что, есть выбор?
Дворецкий в ужасе уставился на Скавра. Император невольно усмехнулся.
— Нет, — сказал он и стал суровым. — Знай. Ты осужден за измену императорскому дому.
Марк стоял безмолвно. Он только надеялся, что холодок, пробежавший у него по спине, никак не отразился на выражении его лица.
Слова Императора катились снежной лавиной:
— Как изменник ты лишаешься своего поста в финансовом департаменте и должности эпаптэса.
Конечно, мысли Скавра не ограничивались только армией, но потеря должности эпаптэса не ввергла его в отчаяние.
Туризин продолжал греметь:
— Обманув наше доверие, ты лишаешься права командовать своим отрядом. Тебе запрещены любые контакты с римлянами, дабы предотвратить предательство и мятеж. Твой заместитель, Гай Филипп, с этого мгновения получает твое звание и твою должность.
Окончательно порвать со всем, что осталось от его народа… от его мира… Трибун низко опустил голову, ногти больно впились в кожу ладоней.
Очень тихим голосом Марк проговорил:
— Гай Филипп — хороший солдат. Ты уже сказал ему, что отныне он -командир римского легиона?
— Скажу. Мы еще не закончили разговор, — ответил Император. — За измену существует лишь одно наказание. Ты об этом знаешь. В добавление к таким мелочам, как потеря званий и титулов, ты должен положить голову под топор палача.
По сравнению с вечной разлукой с римлянами топор палача не так уж страшил Марка. По крайней мере, смерть наступит быстро и без мучений.
Марк неожиданно выпалил:
— Если ты с самого начала собирался приговорить меня к казни, то зачем вся эта словесная шелуха?
Гавр не стал отвечать прямо.
— На сегодня достаточно. Коркон, ты можешь быть свободен, -распорядился Император.
Толстяк евнух низко поклонился и вышел. Тогда Император с кислой улыбкой повернулся римлянину:
— Возможно, тебе польстит то забавное обстоятельство, что в этом городе нашлись люди, которые не желают, чтобы приговор был приведен в исполнение. Более того, они требуют, чтобы ты остался в живых.
— Нашлись такие люди? — откликнулся Скавр.
— Целая стая. И довольно крикливая, кстати. Во-первых, Алипия. Будь ты таким невинным, как она утверждает, ты все еще оставался бы грудным младенцем и уж всяк не лазил бы по чужим постелям. Алипия почти убедила меня в этом. Но не до конца, Скавр, не до конца. Наличествует также Тарон Леймокер, друнгарий флота. Отличный, честный человек. Честнее я в жизни не видел! — Гавр скосил бровь при мысли о знаменитой несгибаемой честности адмирала. — С другой стороны, Леймокер обязан тебе жизнью. Если бы не твое упрямство, он до сих пор гнил бы в тюрьме. Так чего стоит его заступничество?
— Ты единственный, кто может судить об этом, — ответил Марк. У него потеплело на душе при мысли о том, что Леймокер не оставил его в беде.
— Ну вот. И еще несколько персон, чьи мольбы я могу понять. — Туризин еще раз смерил трибуна взглядом. — Но во имя Фоса — объясни: каким это образом в толпе просящих за тебя оказался Итзалин?
— Итзалин? — переспросил трибун, пораженный. Затем он выдавил нервный смешок: одной встречи с Гаем Филиппом, вероятно, оказалось достаточно, чтобы несчастный чинуша возмечтал о том, чтобы Скавр жил вечно.
Туризин скривил рот:
— Не думай, будто я переменил свое мнение, чужеземец. Твоя вина не подлежит сомнению. Должен признать, однако, что все же на волосок усомнился в неблаговидных мотивах твоего поведения. Поэтому я дам тебе такой же волосок возможности искупить вину.
Марк рванулся вперед, но стражи удержали его за руки.
— Так что ты со мной сделаешь, Туризин?
— Положи конец мятежу Земарка в Аморионе! Его проклятия приносят мне одни неприятности! Этот фанатик заводит по всей Империи узколобых жрецов и их тупорылых последователей. Погаси мятеж — и я скажу, что ты заслужил мое прощение. И… благодарность. Я пожалую тебе титул, земли. В этом я могу поклясться в Соборе перед любым жрецом, которого ты назовешь, за исключением Бальзамона… Хотя нет! И перед Патриархом тоже — если ты сомневаешься в моих словах.
— В этом нет необходимости. Я согласен, — тут же сказал Марк.
Туризин был вспыльчив и подозрителен, но слово держал крепко. Мысли Марка быстро завертелись: прямая атака на Аморион, подкуп…
— Какой отряд я могу взять?
— Я могу пожертвовать тебе от щедрот хорошую кавалерийскую лошадь, -ответил Император.
Скавр начал было улыбаться, но тут же одернул себя. Лицо Туризина было жестким, глаза — смертельно-серьезными.
— Я не шучу, римлянин. Заслужи свое спасение, если можешь. Но от меня ты помощи не получишь.
Один человек против толпы мятежников? Фанатик-жрец сумел отбиться даже от йездов!
— Итак, твои руки останутся незапятнанными, а совесть — свободной от укоров, не так ли? Ты посылаешь меня на смерть вместо того, чтобы убить своими руками? — уже не сдерживаясь, горько спросил трибун. Ему все стало безразлично. Теперь он не считал необходимым обдумывать каждое слово.
— Ты успел доказать, что ты — предатель. Я могу сделать с тобой все, что захочу, — напомнил Гавр, скрестив на груди руки. — Называй мое поведение, как тебе вздумается, Скавр. Я не собираюсь с тобой спорить.
— Отдай мне хотя бы мой меч. Если уж я должен спасти себя сам, — Марк произнес эти слова с издевкой, — то дай мне хотя бы возможность сделать это.
Туризин подумал немного.
— Справедливая просьба. — Он нашел листок пергамента, окунул перо в красные чернила и что-то яростно нацарапал. — Держи, Спект. — Туризин передал записку одному из солдат. — Отдашь Нейпу из Академии. Когда жрец вернет тебе меч, принесешь сюда. Римлянин может взять оружие на корабль.
— На какой корабль? — спросил трибун.
— Неужели ты думаешь, будто я отправлю тебя по суше?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67