Я была с вами - и с ней тоже - в те дни, когда вы готовились вступать в пионерский отряд. И в тот день я была с вами, когда вы давали своё торжественное обещание. И я, и вы - мы все знаем нашу Зину Стрешневу. И теперь я вас спрашиваю: была Зина плохим товарищем?
- Нет!.. Не была! - вразнобой ответил класс. - Она хороший товарищ. Она всегда заниматься помогала, кто отставал!
- И была ли она плохой пионеркой? Может, она несерьёзно, или нечестно, или пренебрежительно относилась к своим пионерским обязанностям, к поручениям, которые давал ей отряд? Оля Сизова, ответь ты на это - ты вожатая отряда.
Оля Сизова встала:
- Зина всегда выполняла поручения… И никогда не спорила. Всегда хорошо выполняла. Она была очень хорошей пионеркой!
- Может, она обманывала учителей?
При этих словах Тамара Белокурова покраснела и опустила глаза.
- Может, она бросала друга в беде? Может, она когда-нибудь лицемерила?
- Нет!.. Нет!.. Нет!.. - кричали девочки в ответ на слова Елены Петровны. - Она мне помогала, когда я была больная!.. И мне тоже!.. Она никогда не обманывала!..
- А вот теперь я и хочу спросить Симу: как же ты, Сима, председатель совета отряда, так легко, не задумываясь, предложила исключить из отряда хорошую пионерку только за то, что она ошиблась?
- Я думала… - хмуро ответила Сима, - я весь день думала… И я думала: раз не по-пионерски поступает, то зачем же ей быть в отряде? И… - губы у Симы дрогнули, - я… мне было очень обидно… Я ей больше всех верила… А она!..
Сима замолчала.
- Конечно, это обидно, - согласилась Елена Петровна, - только надо помнить и крепко держать себя и смотреть, чтобы личная твоя обида не решала судьбу товарища. А ты, Сима, это проглядела. Ну, это поправимо. Ты хоть к очень ошиблась, всё-таки останешься лучшим товарищем Зины. Это я знаю. Но вот хотелось бы мне поговорить сейчас о другой девочке…
Все обернулись и поглядели на Фатьму.
- Хотелось бы мне поговорить о Тамаре Белокуровой.
Тогда все глаза обратились на Тамару. У Ирины Леонидовны удивлённо и недоумевающе поднялись брови. А она-то как раз хотела привести Тамару как пример высокой принципиальности!
- Вот ты, Тамара… - Елена Петровна стояла прямо перед Тамарой и глядела ей в лицо. (Тамара хотела бы отвернуться, но некуда было, и она принялась внимательно разглядывать царапинку на парте.) - Вот ты, Тамара, увидела Зину с куличом. А почему же ты не побежала за ней, не остановила её, не поговорила с ней? Почему же тебе так нужно было, чтобы об этом непременно узнала вся школа? Разве не довольно было бы поговорить со своим вожатым отряда? Но нет, тебе непременно нужно было прежде всего бежать к старшей вожатой, устраивать вот такое судилище! Поступают так настоящие друзья? Нет, не поступают. И вот я знаю, что ты обещала Зине дружбу на всю жизнь, ты обещала не покидать друга в беде. А когда у Зины случилась беда, где ты была в то время? Почему тебя не было с нею в те дни, когда твоему другу была необходима твоя помощь? Поступают так настоящие друзья? Нет, не поступают. И совсем недавно слышала я такую речь. Ты, Тамара, держала конец своего пионерского галстука и говорила: «Если я окажусь плохим другом, снимите с меня его!» Так вот должна тебе сказать, Тамара, что ты оказалась плохим другом. И если придавать значение твоим громким словам, то надо бы сейчас этот галстук с тебя снять! Потому что, когда твой друг ошибся, ты не сумела вовремя остановить его и первая подняла против него руку!
Сдержанный гул прошёл по классу.
Тамара сидела красная, не поднимая головы. Ей уже казалось, что к ней сейчас подойдут и снимут галстук. Однако её испугало не то, как она вдруг останется вне пионерского отряда, это ей сейчас пока в голову не приходило, а то, как это на глазах у всех с неё снимут галстук и все будут глядеть, шептаться… может быть, насмешничать…
Но никто не подходил к Тамаре и не снимал с неё галстука. И как только внимание было отвлечено от неё, она, искоса поглядывая по сторонам, снова подняла голову и, спокойная, только слегка более румяная, чем всегда, сидела так, будто ничего особенного не произошло и ничего плохого о ней не было сказано. Зина, которая понемножку пришла в себя, поглядела на неё в эту минуту и была поражена: Тамара сейчас как две капли воды была похожа на свою мать - та же осанка, тот же уверенный, чуть снисходительный взгляд, то же спокойствие.
Зина отвернулась. Видно, Зина всё-таки была плохой пионеркой. Хоть сто раз повтори ей, что пионеры должны дружить и крепко стоять друг за друга, - с пионеркой Тамарой Белокуровой она больше дружить не могла.
- Я не хочу сказать, что Зина совсем не виновата, - говорила между тем Елена Петровна. - Конечно, мы знаем, что Зина это сделала не потому, что она верует в бога, не потому, что действительно считала нужным нести в церковь кулич. Она сделала это потому, что так велела бабушка. Старших надо слушаться. Это так. Но нельзя забывать и о том, что вы пионерки, что вы носите красный галстук на груди. Вступая в отряд, что вы торжественно обещали перед лицом своих товарищей? Верно служить делу Ленина, делу партии. Подумайте, какое высокое, какое большое обещание вы дали! Можете ли вы нарушать это обещание? Нет, не можете. Ни на один шаг вы не можете отступать от своих пионерских принципов. И если уж пришлось так - если старшие говорят противное этим принципам, выбирать не приходится. Трудно противостоять иногда, но что ж делать - надо противостоять. Павлику Морозову было нелегко идти против своего отца, но он не уступил, не сдался. Умер, но пионерской совести своей не уронил.
Елена Петровна умолкла. Наступила тишина. Но никто этой тишины не прервал.
- Иногда кое-кто из пионеров считает: «Ну, а что из того, что я сбегаю в церковь? - снова начала Елена Петровна. - Я же не молиться. Я же в бога не верую». И не понимает такой пионер, что он уже против своих пионерских принципов чем-то поступился. Сегодня этим поступился - сбегал в церковь, завтра чем-нибудь другим поступился - обманул родителей или учителя, не пошёл в школу, потому что не хотелось приготовить урок… А послезавтра ещё какой-нибудь как будто «пустяк»… А принципиальности-то пионерской уже и нет у человека. Сегодня он поступился в мелочах, завтра поступится в серьёзном. Как же верить такому пионеру? Всё, что я говорю, относится и к тебе, Зина. И дело вовсе не в том, увидели тебя или не увидели. Каждый из нас сам себя должен видеть всегда и во всём и никогда не поступать так, чтобы приходилось от других прятаться.
Зина поникла головой. В классе стояла тишина. Ирина Леонидовна что-то торопливо записывала в своей тетради. Всё это было уроком и ей, старшей вожатой: он заставил её над многим призадуматься.
- А мы тоже хороши, - продолжала Елена Петровна. - Походили-походили к Зине, да и забыли. А как там сложилась жизнь? Нам и узнать некогда было! И мне в том числе. Собиралась пойти к Зине - и не сходила. Ну что ж - бабушка дома, значит, всё хорошо. А вот, оказалось, не всё хорошо. И вместо того чтобы помочь, чтобы поддержать друга, когда он оступился, мы не нашли ничего лучшего, как устроить целый разбор… Зина! - Елена Петровна обернулась к Зине и протянула к ней руку, подзывая её. - Подойди сюда и возьми свой галстук. Он твой. И мы, друзья, не должны, не имеем права снимать его - мы не меньше виноваты, чем Зина!
- Да-да! Надень галстук! - подтвердила Ирина Леонидовна.
Зина, поглядев Елене Петровне в глаза, подошла к столу, взяла свой галстук и снова надела его.
И вдруг весь отряд взбушевался. Девочки захлопали в ладоши, закричали.
- Зина, иди к нам! - кричали они со всех сторон. - Иди к нам, садись!.. Иди к нам!
Зина, словно придя в себя, слабо улыбнулась. И, неизвестно откуда взявшись, отчётливо, будто сделанные из золота, зазвенели в её памяти строчки писателя Гайдара:
«…И в сорок рядов встали солдаты, защищая штыками тело барабанщика, который пошатнулся и упал на землю…»
Это она, пионерка Зина Стрешнева, пошатнулась и упала на землю. Но встали за неё товарищи в сорок рядов!..
И, потеплевшими, просветлёнными глазами окинув девочек, которые всё ещё хлопали в ладоши и не могли уняться, она вернулась на своё место и села по-прежнему рядом с Фатьмой, со своим верным другом.
Марья Васильевна улыбалась уголками рта, глаза её лучились на помолодевшем лице. Она молча незаметно кивала головой: всё произошло так, как должно было произойти. А Ирина Леонидовна, когда девочки захлопали в ладоши, вдруг забыла, что она старшая вожатая, и захлопала вместе с ними. Она была искренне рада, что всё так обернулось и что ей не надо делать то трудное сердцу дело, которое она считала себя обязанной сделать, - вывести Зину на суд совета дружины.
А придя домой, записала в свою книжечку слова Марьи Васильевны: «Руководя людьми, надо поглубже заглядывать в их душу и прежде всего помнить, что каждый из них - живой человек…»
«КАК ПОВЯЖЕШЬ ГАЛСТУК - БЕРЕГИ ЕГО»
Зина сидела за уроками. Антон с Изюмкой играли в мячик. Из кухни доносились отголоски мирного, весёлого разговора - это бабушка и Анна Кузьминична сидели там, пили чай, угощались куличом и вспоминали свою молодость. Карандаш отца шуршал по бумаге: отец готовился к докладу на производственном совещании.
Мирно и тихо было в квартире: смех и возня ребятишек не нарушали общей тишины, но придавали ей какую-то милую весёлость дружной семьи. А Зина, всё ещё взволнованная тем, что произошло с ней в школе, глядела в учебник и ничего не понимала. Она ждала, когда же отец спросит о её школьных делах, он ведь всегда теперь спрашивает об этом. Но отец, увлечённый своей работой, ни о чём не спрашивал.
- Папа, - сказала Зина, чувствуя, что больше не может выдерживать этого молчания, - меня сегодня хотели исключить из отряда…
У отца карандаш застыл в руке.
- За что же? Плохо работала?
- Нет, не за это… - Зина отрицательно покачала головой. - За то, что я в церковь ходила…
- Ты - в церковь? - удивился отец; ему показалось, что он ослышался. - Как это - в церковь? Зачем?
- Бабушке… кулич святить…
Отец встал, резко отодвинул стул и, побледнев от гнева, молча направился в кухню.
Зина испугалась и замерла на своём стуле: она никогда ещё не видела отца таким гневным и страшным. Ребятишки хохотали, швыряя друг в друга мячиком. Но, почуяв что-то неладное, присмирели, поглядывая на Зину.
А в кухне мирная беседа была нарушена.
- Мать, - голос отца был резкий и твёрдый, какой-то совсем незнакомый, - пойдём-ка в комнату. Поговорим.
Отец, крупно шагая, вернулся в комнату. За ним, еле поспевая, вошла изумлённая и немного оробевшая бабушка.
- Слушай, мать, давай поговорим с тобой серьёзно и раз навсегда, - обратился к бабушке отец, когда оба сели. - Говорю это при детях, пусть слышат.
- Да чего дело-то касается, не пойму никак? - сказала бабушка. - Нешто опять не угодила?
- Дело касается вот чего… - Отец старался говорить спокойно, но это трудно ему давалось. - Ты в бога веруешь, ну и веруй… Мы уже говорили с тобой об этом…
- А, вон что! - перебила бабушка. - Опять за бога взялись. Не запретишь!
- Веруй, пожалуйста! Молись! - продолжал отец. - Твоё дело. Мы никому молиться не запрещаем. Но ещё раз - в последний раз! - предупреждаю: детей не трогай. Я коммунист. И дети мои станут коммунистами, если будут того достойны. А я хочу, чтобы они были достойны.
Бабушка всплеснула руками:
- Ах, батюшки, кровные! Ведь я же ей говорила: иди переулочком, чтобы никто не видел!
- А если бы никто не видел, - сурово возразил отец, - так она сам была бы обязана рассказать на отряде… А дело-то, мать, хуже, чем ты думаешь, - продолжал он сурово. - Ты её заставила изменить пионерской организации, ты её заставила изменить своему пионерскому слову, своему пионерскому торжественному обещанию. Какие слова она произносила, когда вступала в отряд? «…перед лицом своих товарищей торжественно обещаю…» Какое же это обещание, если пионер с красным галстуком на шее идёт в церковь и всякие обряды суеверия совершает? Если отступил от своих, то куда перешёл? К противникам перешёл. Сегодня уступил по слабости - в церковь сходил. А завтра может снова по слабости уступить - предателем Родины стать?..
- Папа, что ты! - прервала Зина и приподняла руку, словно защищаясь от удара.
- Да-да! - сурово продолжал отец. - А откуда же берутся предатели? Вот из таких людей они и берутся, которые не умеют твёрдыми быть, не умеют быть принципиальными. А какая же ты пионерка, если при первом же испытании и сдалась? И почему мне не сказала?
- Я не хотела тебя расстраивать… - прошептала Зина.
- А что же, я у тебя только подопечный? А разве я тебе помочь не смог бы? Ты, значит, и сильнее меня и умнее?
Зина поглядела в тёмные сверкающие глаза отца:
- Ой, что ты, папочка!
Отец подошёл к Зине, погладил её понуренную голову.
- Нет, дочка, так не годится - всё на себя брать, - уже гораздо мягче сказал он. - Если друзья, так друзья: и радости пополам и горести пополам. А трудное дело в жизни встретится - решать вместе. Авось и я на что-нибудь тебе пригожусь!
Зина схватила руку отца и молча прижала её к своей мокрой от слёз щеке.
- Весна идёт… - вдруг задумчиво сказала бабушка, взглянув на сосульку, повисшую за окном. - Скоро огороды сажать…
- Что это… вдруг? - Отец внимательно посмотрел на бабушку.
- А так, - уклончиво ответила бабушка. - Землю готовить надо. А вы уж тут без меня…
Отец пожал плечами не то с досадой, не то с печалью.
- Я тебя, как говорится, не неволю, - сказал он. - Может, тебе у нас и не нравится - с ребятами трудно, к городу не привыкла… Гляди сама. Я бы рад тебя не отпустить - когда ты здесь, у меня за ребят душа спокойна, - но если тебе плохо… то…
- А что мне плохо? - прервала его бабушка. - Я не жалуюсь. Я просто так - поглядела на сосульку, весна вспомнилась… Огороды сажать…
- Да какие уж тебе огороды сажать - скоро семь десятков стукнет! - возразил отец. - Тебе посаженного хватит. Ну что ж, ты опять одна там будешь? Подумай!
- А что я - не была одна? Как старик умер, так и одна, никому не нужная… Не привыкать!
- Ты права, мама… - хмуро сказал отец. - Да, забывал я тебя в жизни… Не забывал, конечно, а одну оставлял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29