Снижалось. Вскоре на подиум с глухим треском упала ивовая корзина, из нее выскочил рослый длинноволосый человек в кожаных штанах и короткой тунике, с длинным мечом в руке. Знакомое монарху изделие инаннитских умельцев – мешок из пропитанной лаком ткани, – упал на мостовую перед строем гвардейцев, расплющился, точно огромная медуза, выброшенная на берег.
Вдруг он с шорохом пополз по камням, потащил за собой корзину. Абакомо едва успел отскочить. Корзина ударилась о мостовую и развалилась. Мешок зашипел, как змея, выпустил без остатка теплый воздух.
– Нергал! – восклицали в шеренгах. – Вот он какой, наш верховный бог!
Человек с мечом стоял подле трона, голубые глаза настороженно косились на шеренги, на отшельника, на Абакомо. Гость из поднебесья помалкивал.
– Странновато, не правда ли, Абакомо? – язвительно произнес Анунна. – Его ждали из-под земли, а он с неба свалился. Позволь представить тебе Конана, бродячего бойца из далекой северной страны. Он прошел долгий путь и насмотрелся на дела рук твоих. И явился сюда, чтобы воздать тебе по заслугам.
Голубоглазый великан не трогался с места, все озирался, и казалось, он не слышит призрака. Разглядывая угрюмое лицо, могучие плечи, обнаженные руки, покрытые шрамами, монарх недоумевал, почему у него трясутся поджилки. Конан один-одинешенек против целой армии. Пусть у него в руках грозный меч, зато на императоре, под горногвардейским мундиром, – прочнейший кольчужный костюм. После ночного визита мага Черного Круга Абакомо не рисковал покидать дворец без надежных доспехов. Корона тоже сделана из легкого крепчайшего металла, а лицо и шею, если набросится варвар, можно прикрыть руками. Сразу же спрыгнуть с подиума и бегом – в ряды воинов. А уж верная гвардия в обиду не даст.
– Конан, – обратился Анунна к небесному гостю, – вот человек, о котором я говорил. Это он науськал апийских псов на мирный Нехрем. Это его гвардеец заразил Когир «лунной болезнью», а другой, ныне покойный Бен-Саиф, предал огню вендийскую провинцию. Ты своими глазами видел, что такое агадейский порядок.
Отшельник повернул голову к Абакомо.
– Властью, данной мне богинями Кура, – торжественно произнес он, – я, Анунна, верховный судья подземного царства, приговариваю тебя к смертной казни. И пусть она свершится безотлагательно. Конан, чего ты, собственно, ждешь?
Конан бросил хмурый взгляд на привидение. Снова посмотрел на Абакомо.
– Значит, это ты заварил кровавую кашу?
– Он самый, – подтвердил Анунна с подлокотника трона. – Нахальный честолюбивый щенок. На Серых Равнинах у него будет вволю времени, чтобы понять, какие цари нужны миру, а без каких он прекрасно…
Конан мешкал, и Абакомо вдруг успокоился. Он разгадал причину нерешительности варвара. Не так-то легко казнить безоружного человека, если, конечно, ты не палач по призванию. И если вокруг тебя тысячи вооруженных людей, которые жестоко отомстят за смерть своего повелителя.
– Конан, – произнес он увещевающе, – не слушай ты старое пугало. Неужели ты всерьез поверил, что я мечтаю утопить мир в крови? Я, да будет тебе известно, просвещенный монарх, а не людоед из Черных Королевств.
Конан оскалил зубы в ухмылке. И чуть приподнял меч.
– Мне доводилось встречаться с чернокожими людоедами, – хрипло проговорил он. – Сказать по-правде, не вижу между вами разницы.
– Когда рушится прогнивший трон, под его обломками гибнут невинные люди, – продолжал император. – Увы, такое случается нередко. Да, признаю: я задался целью снести гнилые троны, разогнать или, на худой конец, подчинить себе развратных вырожденцев, которые с незапамятных времен держат весь мир под пятой. Но смерть их несчастных подданных – не вина моя, а беда…
– Детка, поздно, лить крокодиловы слезы, – перебил Анунна. – Твоя вина доказана, приговор вынесен, а последнего слова я тебе не давал. Ибо не люблю пустой болтовни. Конан! Если ты сейчас же не прикончишь его, я тебя перестану уважать. И заберу на серые равнины.
– Конан! – воскликнул Абакомо. – Если поднимешь на меня руку, мои гвардейцы…
– Молчать! – рявкнул отшельник. – Ты заблуждаешься, осужденный. Это уже не твои гвардейцы.
– Мои! Они присягали! Солдат горной гвардии не может нарушить клятву верности! Не бывало еще такого случая!
– Кхи-кхи-хи! – Анунна запрыгал на своем насесте. – Святая простота! Кому они присягали? Кто изобрел больше века назад клятву, которую невозможно нарушить? От кого ее унаследовал твой прапрадед? Все эти годы, кхи-хи, горная гвардия присягала мне! Мне, драному пугалу! Ну-ка, солдатики, скажите, кому вы верны до гроба?
– Тебе, Анунна! – грянула площадь.
Абакомо ошеломленно поглядел на шеренги солдат. Они не шевелились. На него смотрели тысячи равнодушных глаз. Он скользнул перепуганным взором по ярким колышущимся рядам священнослужителей.
– Паства Инанны и Эрешкигали! – возопил он. – Защитите меня!
– Стоять! – взревел отшельник. – Гвардейцы! Убейте на месте любого, кто посмеет шагнуть вперед.
Армейский строй ощетинился оружием.
– Палач! – обратился призрак к Конану, умерив тон. – Что же ты баклуши бьешь, голубчик?
Конан смотрел монарху в глаза. В темные омуты страха. В душу, совершенно растерянную, напрочь сбитую с толку. И поднимал меч.
Позади раздался тяжелый гул – вздох вулкана перед пробуждением. Из омутов выплеснулся страх. Они заполнились изумлением. И радостью. Конан обернулся.
– Это для меня приготовили? – буднично осведомился запоздавший гость из подземного царства, похлопывая по каменному сиденью чудовищной пятерней. – Жестковато. Что ж вы, смертные? Неужто подушек пожалели?
Площадь зачарованно смолкла. Анунна замер на подлокотнике, у него со скрипом отвисла челюсть.
– Ы-ы-охх-хы-ы-ы… – снова зевнул Нергал и пожаловался, протирая глаза. – Нисколечко не выспался.
– О, величайший! – Император Великой Агадеи пал перед ним ниц. – Мы потревожили твой сон! Не гневайся на жалких червей!
– Не гневаться, говоришь? – Нергал поднял сизую лапищу и почесал когтями жуткие жвала. – Ладно, не разгневаюсь, ежели, конечно, ты меня поднял с ложа не ради пустяка. – Он повернул голову вправо и равнодушно констатировал: – Анунна. Ты тоже здесь, старый прохвост.
– Да, повелитель. – Призрак рухнул на четвереньки и подобострастно закивал. – Осчастливь недостойного раба, позволь облизать твои пятки.
Нергал потянулся, поерзал голым задом, поудобнее располагаясь на троне.
– Что скажешь, Анунна? Веска ли у них причина? Не попусту ли разбудили меня?
– Какая там причина, о бесподобнейший! – захихикал потусторонний ябеда. – Блажь одна, жажда острых ощущений.
– Жажда острых ощущений? – Нергал грозно сдвинул брови, в которых смог бы укрыться выводок диких гусей, и посмотрел на Абакомо. А затем снова повернул голову к отшельнику и возмущенно вскричал: – Анунна! Ты лжец!
– Нет, повелитель! – зашатался от страха призрак.
– Как же – нет!? Я же вижу! Мальчик пригласил меня неспроста. Надеется, что я сумею ему помочь.
– О да, величайший! – запинаясь, проговорил Абакомо. – Народу Агадеи нужна твоя помощь.
– Он хочет, чтобы я помог ему покорить мир, – спокойно продолжал Царь Мертвых. – Чтобы я укрепил его народ в вере и посодействовал по части везения. По-моему, это вполне веская причина для вызова божества. С точки зрения смертных, конечно.
– О да, величайший!
– Откуда ж ему знать, – снисходительно произнес Нергал, – что я терпеть не могу попрошаек? – Он топнул слоновьей ногой, да так, что едва не развалился подиум. – Червь, копошащийся во мраке невежества! Ничтожный слизняк, возомнивший себя достойным божественного взора! Доколе ты и тебе подобные будут тревожить мой сладкий сон? Думаешь, ты первый? Думаешь, мало самонадеянных неудачников покарала за дерзость моя рука?!
– Да, повелитель, да! – Анунна вскочил на ноги и запрыгал от восторга. – Накажи его, бесподобный! Чтобы другим неповадно было!
Нергал резко повернул к нему голову, недобро выпятил жвала.
– Знаешь, Анунна, мне только что приснился замечательный сон. Будто ты, дамский угодник и интриган, вдруг ни с того, ни с сего вспомнил своего старого господина и в знак уважения решил принести ему жертву. Признайся: с тех пор, как я лег почивать, ты ведь ни разу не вспомнил обо мне добрым словом.
– Помилуй, обожаемый! Я не забывал тебя ни на миг.
– В самом деле? – Нергал скептически хмыкнул. – Сдается мне, ты лицемеришь, Анунна. Если не забывал, почему скупился на жертвоприношения? За целый век даже плюгавого барашка не зарезал на моем алтаре. – Нергал вздохнул с притворной горечью.
– Но ведь я дал обет, – выкрутился Анунна, – не проливать крови.
– Но сейчас-то ты его нарушил, – возразило чудовище.
– На то была серьезная причина.
– И у тебя серьезная причина! – Нергал недовольно покачал головой. – Каждый снисходителен к себе и беспощаден к другим. Знаешь, Анунна, мне приснилось, будто ты решил принести мне в жертву вкуснейшую птицу. Жирного зеленого попугая по кличке Ияр. Я был так польщен! Где мой вкусный попугай, Анунна? – Последнюю фразу он произнес с угрозой.
– Вот он, о бесподобнейший. – Анунна поднял дрожащую руку. Под ней на медной цепи болтался начисто обглоданный птичий скелет.
– Это Ияр? – Божество недоверчиво уставилось на кости.
– Ияр, – пискнул отшельник.
– Анунна, – с упреком вымолвил Нергал, – ты съел мою жертву.
– Да, господин мой, – пролепетал Анунна. – Но я не знал… Я добуду тебе другую жертву! Какую прикажешь!
– Анунна, – неумолимо перебил бог, – мне не надо от тебя другой жертвы. Я хочу съесть попугая. Моего попугая. Ияра.
– Но, повелитель… – Призрака забила крупная дрожь.
– И я съем его. Вместе с тобой.
Он молниеносно схватил отшельника и поднес к жвалам. Анунна верещал и бился, а страшные костяные челюсти ходили ходуном, перемалывали кости, кожу и рубище. По животу и ляжкам бога на шлифованный мрамор подиума стекала отвратительная бурая кашица. Конан, Абакомо и все люди на площади зачарованно глядели, как грозное божество расправляется с неугодным рабом.
– Вот и все. – Нергал засунул между жвалами коготь мизинца и выковырял зеленоватую бронзовую цепь с широким блестящим обручем. – Нет его больше ни среди живых, ни среди мертвых. Ушел в небытие и унес с собой преданность непобедимых агадейских солдат. Абакомо, – он опустил голову и взглянул на распростертого ниц властелина, – ты еще не понял, в чем твоя ошибка?
– Нет, величайший…
– Ты не должен был призывать меня на помощь, – добродушно объяснил Нергал. – Ты имел право разбудить лишь затем, чтобы сказать: величайший, вот мир смертных, я покорил его, и я кладу его к твоим стопам. Тогда бы я не стал сердиться. Наоборот, вознаградил бы за рвение. Ну, скажи: разве это дело – будить такого грозного бога, как я, чтобы клянчить милостыню?
– Не дело… – потерянно проговорил император.
– Добро бы ты был первым и последним. Я бы, наверное, тебя простил. Но ведь раз в полвека обязательно находится покоритель мира, который при первом же намеке на загвоздку бежит ко мне вприпрыжку и кричит над ухом: «Выручай, Нергал! Запакво саламан дудуриха! Скорее проснись и возьми на ручки!» В последний раз это сошло с рук… Кому бы ты думал? Анунне! Это уже потом смертные сочинили красивую легенду, будто он раскаялся и все такое. Перед штурмом Дадара у него действительно была ночь мистического транса. Он взывал ко мне. Мог преспокойно захватить город без моей помощи, но решил подстраховаться. Он еще дешево отделался! Я лишил его только рассудка, а мог бы – и жизни.
Нергал уперся в подлокотники мертвенно-сизыми ладонями, закряхтел, поднимаясь на ноги.
– Ты мне неинтересен, Абакомо. У тебя нет стержня, а с одним честолюбием еще никто не завоевывал мир. Вот у Конана, – он кивнул в сторону киммерийца, так и простоявшего все это время с мечом наизготовку, – стержень есть, и с честолюбием все в порядке. Может, из тебя выйдет толк, а, бродяга? Ладно, не отвечай, будущее покажет. Ы-ы-эх-хххыа-а… Ну, все, я пойду досыпать, а ты держи. – Цепь с обручем звякнула о подиум возле головы монарха. – Так и быть, я дарю тебе жизнь, но отныне твое место на цепи. В пещере не иссякнет вода, а паломники не дадут умереть с голоду. Со временем и о тебе насочиняют красивых мифов.
Он выпрямился, запрокинул голову и прижал ладони к ногам, но вдруг спохватился и строго предупредил Абакомо:
– Не вздумай ослушаться! Рано или поздно все равно спустишься в мое царство, и тогда, клянусь, позавидуешь смерти Анунны.
Он снова вытянулся в струнку, насколько это позволяли громадный безволосый живот и уродливый горб, и исчез. Утонул в подиуме.
Император Великой Агадеи опустил щеку на гладкий мрамор. Даже не взглянув на него, Конан убрал меч в ножны и направился к лестнице.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45