Для того, кто не успел выгореть дотла, кто полон сил и надежд, серые равнины ничуть не лучше ада. Мне кажется, здесь тебе не место, Раджай. Пойдем к моей сестре. Она только посмотрит в твои глаза и сразу поймет, где тебе место. Не бойся. Хуже, чей сейчас, не будет. Анунна замолвил за тебя словечко.
– Анунна?
– Старый волшебник, который отправил тебя сюда. Эшеркигаль его уважает, а я люблю. Мечтаю стать его наложницей, – смущенно потупилась Инанна, – но у него столько обетов… Две клятвы уже нарушены – не колдовать и не проливать кровь. Я не хочу, чтобы он еще из-за меня страдал. Анунна очень хороший, поверь мне, Раджай. Не обижайся на него. Он желает смертным только добра. Знал бы ты, как он расстраивается, когда смертные отвечают черной неблагодарностью! Хоть и старается не подавать вида. Между прочим, – Инанна заговорщицки подмигнула, – ты ему понравился.
– Угу, – буркнул вендиец. – И все-таки он меня прикончил. – Раджай тяжело вздохнул и спросил зачем-то: – Он бог или демон?
Вопрос поверг Инанну в замешательство.
– Ну, не знаю… Мы с сестрой как-то не думали… Что тебе ответить? Анунна – верховный судья, старый друг нашей семьи. У брата были на него виды, но брат спит… Скоро Анунна вернется, может, ты лучше у него спросишь, кем он себя считает?
– Я хочу к своим, – капризно заявил Раджай.
– На землю? – Инанна сокрушенно покачала головой. – Да что ты, Раджай! Что там хорошего, в мире живых? Жестокость, подлость, лицемерие. Сильный обижает слабого, слабый норовит вонзить сильному нож в спину. Все без исключения грязны и порочны. А здесь – покой. Одиночество. Бездна времени, чтобы обдумать все свои поступки. Чтобы покаяться в грехах и заслужить лучшее перерождение.
Раджай потряс изуродованной головой, брызгая кровью на серебряную траву.
– Я не хочу на землю. Я хочу к своим богам.
С лица Инанны исчезла улыбка. Раджаю показалось, что богиня обиделась.
– Ах, ну, конечно. Опять предрассудки смертных. А ты уверен, что боги Вендии примут тебя лучше, чем мы? Мой тебе совет, Раджай: подумай хорошенько. Не многовато ли грехов ты совершил при жизни? Почитал ли богов, к которым теперь просишься? Часто ли молился? Не скупился ли на пожертвования церкви? Учти, божества твоего народа не столь снисходительны к грешникам, как мы с сестрой. За тебя хлопотал сам Анунна, а его просьба кое-что значит. Но только здесь. Там, – показала она на унылый серый горизонт, – спрос с тебя будет совсем другой.
– Я готов ответить за все, – упрямился покойник. – Отпусти меня, пожалуйста.
Инанна опять тяжко вздохнула и, окинув Раджая сочувственным взглядом, произнесла:
– Ну, как знаешь. – И добавила с грустной улыбкой: – Бедный Анунна. Не везет ему с искуплением.
Багровый туман затянул серебристую равнину, а когда он рассеялся, Раджай оказался на поле битвы. Горячий ветер уносил пыль за холмы. В полуденной жаре глохли стоны умирающих. Раджай обессилено опустился на землю.
Ординарец вел к командиру его коня. У кшатрия грудная клетка была разворочена ударом меча, а у коня отрубленная голова висела на полоске кожи и шейных сухожилиях. Моргая большими печальными глазами, животное сообщило хозяину:
– Эти когирцы – сущие демоны.
– Призраки во плоти, – поправил Раджай, вспомнив слова Анунны. И заметил сочувственно: – Вижу, вам тоже досталось.
– Полный разгром, ваша доблесть. Когда вы упали с коня, старик закричал своим воинам: «Пора, богатыри! Проснитесь и сражайтесь, иначе проснется Нергал!». Они схватились за мечи и уложили не меньше двухсот наших и тогда кшатрии, видя, что призраков не берет ни стрела, ни копье, ни сабля, разбежались кто куда. Я хотел добраться до старика, но, увы. – Он со вздохом прижал ладони к разрубленной груди и воскликнул удивленно: – О! Смотрите, ваша доблесть – заживает! И у вас.
Раджай поднял руку и нащупал края страшной раны на голове. И верно, заживает! Уже не шире кулака. Чудеса, да и только. «Не зря я просился к своим богам», – с ухмылкой подумал он.
– Не радуйся, хозяин, – уныло изрек конь, с которым не происходило никаких видимых метаморфоз. – На этом свете исцеление ран – дурной признак. Очень дурной.
– Почему? – хором спросили Раджай и ординарец.
– А как ты думаешь, – вымолвила полуотрубленная конская голова, – кому после смерти дается здоровое тело?
– Кому? – Раджай в тревоге и нетерпении смотрел на коня. – Ну, говори, не томи!
– Грешнику, вот кому. Дабы выстрадать искупление. Душевные муки, бесспорно, ужасны, но если их усугубляют телесные… Признаться, хозяин, я всегда мечтал поменяться с тобой местами, однако сейчас… Слава богам, что создали меня безропотной подневольной скотиной, – задумчиво добавил скакун. – За короткий лошадиный век и захочешь, не нагрешишь.
* * *
Из двенадцати воинов, которых Ну-Ги водил в бой, в деревню вернулся только один. Он едва сидел на коне, упираясь израненными руками в переднюю луку, но лицо его сияло торжеством. Рядом просыпались в седлах его невредимые товарищи, ошеломленно вертели головами, испуганно перекликались. Старец в лохмотьях сидел на травянистой обочине дороги и баюкал на коленях бронзовую цепь, забрызганную кровью и мозгом.
Сонная одурь спала и с Конана. Пока за холмами, обступавшими деревню, кипела схватка, он неподвижно сидел на коне с полуприкрытыми глазами; сознание было ясным, но тело ему не подчинялось. Кругом стоял богатырский храп, и Конан по мере своих способностей (о которых он доселе не подозревал) участвовал в этом диковинном хоре. С детским прискуливаньем храпел израненный Сонго, не отставала от него и нежная Юйсары. Только Тахем, некогда постигший азы волшебства и поднакопивший к старости кое-какую магическую силу, с огромным трудом перебарывал наваждение, но и он время от времени начинал дышать медленно и с присвистом.
Конан хлестнул коня плетью и выехал по дороге на деревенскую околицу. Окинул взглядом поле боя. Хмуро покачал головой и вернулся к своим людям.
– Колдун, – грозно обратился он к тощему старцу, – я не знаю, как с тобой быть. Благодарить или снести башку с плеч. Я тебя не просил о помощи. Что тебе надо от меня, зачем лезешь в мои дела?
– Благодарить? – Старик взглянул на него с притворным изумлением. – Кхи-кхи-хи… Неужели ты на это способен, киммериец?
«Безумец, – снова подумал Конан, рассматривая чудовищное существо, – Дряхлая полоумная мумия с того света. Видно, и впрямь близится закат хайборийской эры, если демоны загробного мира так нагло вмешиваются в людские судьбы». – Из-за тебя я потерял одиннадцать человек…
– Двенадцать, – поправил истекающий кровью воин. – По меньшей мере, четыре из моих ран смертельны, и сейчас я уйду… Но не расстраивайся, командир. Дело того стоило. – Со счастливой улыбкой он закрыл глаза и начал клониться вбок, друзья успели подхватить его и осторожно опустили на землю. Один из них поднял голову и растерянно сообщил:
– Он мертв.
– Зато спасен отряд, кхи-кхи-хи! И ты, Конан, остался жив, и теперь за тобой должок.
– Должок? – Киммериец зло сверкнул глазами. – О чем ты говоришь, демон? Из-за тебя я нажил опаснейших врагов! Теперь на меня будет охотиться вся вендийская армия.
– Пустяки. – Старец махнул сухонькой дланью, звякнула цепь. – Кшатрии еще не скоро очухаются, а когда к ним на подмогу придут войска губернатора, ты уже будешь на перевале. Там тебя стерегут афгулы, но с этими суеверными дикарями мы уж как-нибудь справимся. – Он зазвенел цепью и жутко завыл, крутя головой, а потом ощерил в омерзительной ухмылке черные пеньки зубов.
– С чего ты взял, – спросил Конан, у которого мурашки побежали по плечам и спине, – что я поверну назад?
– С того, кхи-хи, что ты не посмеешь отказать старому почтенному привидению. За тобой должок, или уже забыл? Добро бы разговор шел о пустяках, а то ведь о судьбе мира! Не только мира смертных, но и вашего, загробного! Думаешь, ему сладко жилось при Нергале? Там, – он сделал свободной рукой неопределенный жест, – сейчас равновесие. Инанна худо-бедно уживается с Эрешкигалью, и вместе сестры держат в узде пантеон. При всех недостатках верховных богинь, надо отдать должное их здравомыслию. Они не лезут в чужие владения. Не задирают иноземных богов. А когда проснется Нергал, все сразу изменится, и вовсе не к лучшему. Уж поверь, кхи-кхи-хи.
Конан поверил. От кого другого услышишь такие речи – сочтешь бредом буйнопомешанного. Но старик не бросает слов на ветер. Доказательства сему лежат за деревенской околицей, к ним уже слетается воронье.
– Сначала я закончу работу для Сеула Выжиги, – твердо сказал он. – А там посмотрим.
– Упрямец! – Старик ударил себя по колену темным кулаком. – Да кто такой этот Сеул Выжига, чтобы рисковать ради него головой? Разве он симпатичнее меня, кхи-кхи-хи? Не сегодня, так завтра его прирежут собственные подданные, неужели ты веришь, что он сдержит обещание, объявит войну могучей Агадее? Неужели ты веришь, что ему нужна нищая, разграбленная Пандра, озлобленный, полудохлый от голода народ?
В разговор вмешался Тахем, донельзя раздраженный измышлениями призрака:
– Что ты несешь, мерзавец?! Как ты смеешь поливать грязью моего властелина? При нем Пандра переживает истинный расцвет, в стране царят порядок и справедливость!
Черные глазницы призрака повернулись к стигийцу, сухие губы едва не растрескались от улыбки, достойной горячечных кошмаров.
– Преданный цепной пес, кхи-кхи-хи. Кому другому, Тахем, твоя рабская верность пришлась бы по сердцу. Но только не мне. Прикуси язык, маг-недоучка, если не хочешь раньше срока очутиться в стигийском аду. Сегодня вот этой рукой, – он снова звякнул цепью, – я убил весьма достойного человека, а уж с тобой, смрадная душонка, разделаюсь безо всяких угрызений совести. – Он перевел взгляд на Конана. – Киммериец, я забираю тебя у Сеула Выжиги. Мне ты нужнее. Если твой отряд выбьет агадейцев из Собутана, Выжига сбежит туда вместе со своей армией, а Пандру бросит на произвол судьбы. Он не собирается держать слово. Сеул свято блюдет свою выгоду, а какой ему прок в войне с Абакомо? Нет, Конан. Ты повернешь назад. Для тебя есть другая работа.
Тахем выпрямился в седле, гневно потряс над головой нагайкой.
– Клеветник! Интриган! Не верь ему, Конан! Мой повелитель – честный человек! Он готов воевать до последнего бойца. У него прекрасно обученная армия, ему служат выдающиеся маги…
– Вроде тебя, что ли, стигийский самородок? – Призрак недобро усмехнулся. – Я бы на твоем месте не кичился жалкими силенками. И не испытывал терпение настоящего волшебника.
– А я бы, – чуть не сорвался на визг Тахем, – на твоем месте не плел гнусных интриг в мире живых. Хоть бы в зеркало на себя глянул! Что б тебе не закопаться обратно в могилу, урод? Только богов своих перед людьми позоришь.
Совет стигийца задел призрака за живое (если слова «задеть за живое» применимы к гостю из мира мертвых). Ну-Ги поднес к лицу обруч, и тот вдруг затянулся блестящей бронзовой мембраной. Несколько мгновений призрак рассматривал себя в импровизированном волшебном зеркале, затем удовлетворенно кивнул и сказал Тахему:
– Уж не знаю, чем тебе не приглянулась моя внешность. На том свете все красотки от меня без ума.
– Могу себе представить, – брезгливо вымолвил Тахем, – этих красоток.
На черепе, обтянутом сухой кожей, мелькнул насмешливый интерес.
– В самом деле? И как они, по-твоему, выглядят?
– Уродины! – выпалил Тахем, не задумываясь. – Мертвечина ходячая под стать тебе.
Улыбки на лице призрака будто и не бывало.
– Осмелюсь не согласиться, – произнес он чуть ли не по слогам.
Тахем громко фыркнул.
– Трудно судить справедливо о том, чего никогда не видел, – гораздо мягче сказал оборванец. – Тахем, пока ты не увидишь наших красавиц, спорить с тобой – только время зря терять. А время в мире живых – самый ценный товар. Его у нас остались крохи. Ступай, Тахем, взгляни на моих богинь собственными глазами. Попрощайся с этими храбрыми воинами. Ты уже никогда с ними не встретишься.
Тахем открыл рот для гневной отповеди, но в этот миг его внимание привлек бронзовый обруч. Он спрыгнул с колен старика на дорогу и обернулся капканом на крупного зверя. Клацая и скрежеща зубцами, грозная снасть в хищном нетерпении заерзала на месте.
– Ап! – скомандовал призрак и хлопнул в ладоши.
Капкан прыгнул в сторону Тахема и одолел добрых два локтя. Стигиец взмок от ужаса.
– Ап!
Еще один прыжок. Перепуганного Тахема словно ветром сдуло с коня.
– Ап! Ап! Кхи-кхи-хи.
– А, Кром! – Конан схватился за меч. Старец, хихикая, замахал на него руками, и киммериец поперхнулся храпом.
– Ату его! Ату!
Тахем сломя голову убегал по деревенской улице, а следом огромными скачками несся кровожадный капкан. Оглушительно бренчала, удлиняясь, зеленая от патины цепь.
– Прыг-скок! Прыг-скок! – провожали беглеца дурашливые возгласы.
Раздался душераздирающий вопль. В тот же миг с Конана спало оцепенение, но ему на смену хлынула обморочная слабость. Беспомощно повисла рука с мечом.
Под глумливый полусмех-полукашель старика вернулся обруч, сжимая в зубах, клок черной тахемовой мантии.
– У меня тоже есть цепной песик, – похвастался оборванец, выдергивая кровавую тряпку и нежно поглаживая обруч. – Хоро-ошая собачка.
Цепь завиляла – точь-в-точь собачий хвост.
– Ладно, вернемся к делу. – Старик небрежно спрятал за пазуху «охотничий трофей». – Тебя, мой друг, ожидает нелегкий поход.
– Клянусь ледяным взглядом Крома, – твердо произнес Конан, к которому уже почти вернулись силы, – я расколю твой гнилой череп задолго до того, как ты науськаешь на меня эту побрякушку.
– Знаю, киммериец, – невозмутимо произнес гость с того света: – Потому-то я и выбрал тебя. Кто еще может похвастаться редкой привычкой, нажитой с юных лет, – привычкой крушить черепа злым волшебникам? Кто, как не ты, удавит зверя в его логове? Выслушай меня, Конан. За моей спиной долгий и трудный век, я ошибался и прозревал, я давал себе клятвы и нарушал их. В сумрачном Куре, царстве спящего Нергала, я увидел истину, которую здесь, на земле, не хочет видеть никто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45