– Мы верим, что вы способны сделать то, что недоступно нам. – Спархок оглядел своих друзей. – Я уже предвижу споры и доводы, – продолжал он, стараясь не встречаться взглядом с Сефренией, – и, что бы мы ни решили, мы, видимо, все равно усомнимся в своей правоте.
– Можно помолиться, – предложил Бевьер.
– Или бросить кости и загадать, что выпадет, – вставил Улаф.
– Только не твои кости, – возразил Келтэн.
– Мы можем даже прибегнуть к логике, – заключил Вэнион, – но Спархок прав. Как бы ни старались мы принять решение, мы вполне можем просидеть здесь всю зиму и так и не прийти к согласию. – Он также старательно избегал взгляда Сефрении.
– Ну что ж, – сказал Спархок, сунув руку во внутренний карман рубахи, – раз уж здесь нет Афраэли, чтобы поцелуями принудить нас к согласию, – пусть решит Беллиом.
– Спархок! – вскрикнула Сефрения.
– Анакха, нет! – почти одновременно воскликнула Ксанетия.
– Беллиом не питает теплых чувств ни к кому из нас, – продолжал он, – так что мы можем положиться на его беспристрастность. Нам нужен совет, и ни Афраэль, ни Эдемус не в силах нам его предоставить – да я и сомневаюсь, что поверил бы любому из них, учитывая все обстоятельства. Нам нужно беспристрастное мнение, так почему бы нам не выяснить, что обо всем этом думает Беллиом?


ГЛАВА 15

– Голубая Роза, – обратился Спархок на языке троллей к камню, сиявшему в его руках. – Я – Анакха. Ты знаешь меня?
Сияние Беллиома слабо запульсировало, и Спархок ощутил нежелание камня признавать его власть. Тут его осенило.
– Нам нужно поговорить, – сказал он на сей раз по-эленийски, – и я не хочу, чтобы Кхвай и прочие слышали наш разговор. Понимаешь ли ты меня, когда я говорю на этом языке?
На сей раз в мерцании камня ощущалось легкое любопытство.
– Отлично. Можешь ли ты каким-то образом говорить со мной? Нам с тобой нужно принять решение. Оно слишком важно для меня, чтобы попросту заставлять тебя исполнять мое желание, потому что я могу и ошибаться. Я знаю, что ты не питаешь ко мне теплых чувств – как и к любому обитателю этого мира, – но мне думается, что на сей раз наши интересы совпадают.
– Отпусти меня.
Слова были сказаны томительным шепотом, однако голос показался Спархоку странно знакомым.
Он стремительно обернулся к Келтэну. Лицо друга застыло, одеревенело, с губ неловко слетали слова:
– Отчего ты сотворил это со мною, Анакха? Отчего ты поработил меня?
Архаический эленийский никак не мог исходить от самого Келтэна, но почему Беллиом предпочел говорить именно его устами?
Спархок тщательно перестроил свои мысли, облекая их в тот церемонный и архаичный язык, на котором обратился к нему Беллиом, – и в тот миг, когда он сделал это, к нему пришло понимание. Каким-то образом это знание было вложено в его разум и дремало там, пока не было разбужено архаической речью. Странным образом это понимание было связано с языком, и, когда его сознание переместилось от современного эленийского, с его небрежностями и неточностями, к величественным и соразмерным периодам архаического наречия, часть его сознания, раньше закрытая, открылась под воздействием этого необычного ключа.
– Не я поработил тебя, о Голубая Роза. Твое же собственное невнимание привело тебя в опасную близость от красного железа, кое и заключило тебя в нынешнем твоем состоянии; и не я, но Гвериг извлек тебя из тверди земной и придал тебе облик цветка жестокими своими алмазными орудиями.
Из губ Келтэна вырвался сдавленный стон пережитой боли.
– Я Анакха, о Голубая Роза, – продолжал Спархок, – твое творение. Ты, и не кто иной, вызвал меня к бытию, дабы стал я орудием твоего освобождения, и я не предам веры твоей в меня. Отчасти сотворен я из мысли твоей, а посему я твой раб и слуга. Это ты поработил меня, Голубая Роза. Или не лишил ты меня судьбы, отделив меня от богов и людей сего мира? Однако, хотя я и твой слуга, и раб, все же я принадлежу сему миру и не допущу, чтобы был он разрушен и чтобы люди, в нем живущие, приняли смерть от злой воли врагов моих. Разве я не освободил тебя из рабства у Гверига? Разве это хотя бы в малой мере не есть доказательство моей верности делу, что возложил ты на меня? И разве мы, соединенные общей целью, не уничтожили Азеша, желавшего заключить нас обоих в еще более тяжкие цепи, нежели те, что ныне сковывают нас друг с другом? Ибо не ошибись, о Голубая Роза, – в той же мере, что ты мой раб, и л порабощен тобою, и вновь та цепь, что сковала нас, есть общее наше дело, и ни один из нас не станет свободен, покуда дело сие не будет исполнено. Когда же случится сие и ты, и я вольны будем следовать каждый своему пути, – я останусь, ты же уйдешь, к радости своей, дабы продолжить прерванное и бесконечное странствие твое к наидалекой звезде.
– Истинно уразумел ты сие, Анакха, – ворчливо заметил Беллиом, – однако же никогда разумение твое не проявляло себя в твоих мыслях, когда мог я проникнуть в них. Тяжкое овладевало мной отчаяние, ибо мнилось мне, что труд мой оказался напрасен.
Сефрения ошеломленно взирала то на Спархока, то на впавшего в оцепенение Келтэна, и на ее бледном, безупречно красивом лице читалось чувство, весьма походившее на огорчение. Ксанетия тоже не сводила с них глаз, и ее лицо выражало примерно то же. Спархок при виде этого ощутил мимолетное удовлетворение. Эти двое были настолько похожи в своем, быть может неосознанном высокомерном, чувстве собственного превосходства. Осведомленность Спархока, которая так долго была сокрыта даже от него самого и так неожиданно проявилась, изрядно поколебала это их самодовольство. Впервые в жизни он осознал в полной мере, что он – Анакха, и, что более важно, постиг значение слова «Анакха» так, как недоступно было ни Сефрении, ни Ксанетии. Он обошел их обеих, вступив в общение с Беллиомом, и когда он соединил свои мысли с мыслями Беллиома, то до некой степени разделил и знание, принадлежавшее самому Беллиому, – а им ничего подобного никогда не удалось бы достичь.
– Труд твой был не напрасен, о Голубая Роза, – сказал он камню. – Ошибался же ты в том, что облекал мысль свою в этот строй речи. Мое понимание было также облечено в эту речь и оттого не открывалось мне, покуда я не ответил на слова твои. Теперь же примемся за наше дело. Враги мои также и твои враги, ибо тебя они могут сковать так же верно, как сковали бы меня. Ни один из нас не сможет быть покоен и волен, покуда они не сгинут. Согласен ли ты со мной?
– Рассуждения твои разумны, Анакха.
– Стало быть, цель наша едина?
– Стало быть так.
– Это уже кое-что, – пробормотал Спархок.
На лице Келтэна выразилось холодное неодобрение.
– Прости, – извинился Спархок, – привычка. Здравый смысл гласит, что, поскольку враги наши и цели наши едины и поскольку мысли наши скованы цепью, кою ты же и сотворил, надлежит нам в сем случае объединить свои усилия. Одержав победу, оба мы обретем и свободу. Врагов наших и единой цели более не будет, и цепь, что сковала нас, прекратит свое существование. Клянусь тебе искренне, что по завершении сего дела дам я тебе свободу, дабы мог ты продолжить свой труд. Жизнь моя воистину в твоих руках, и, буде я солгу, ты в силах уничтожить меня.
– Не вижу я лжи в мыслях твоих, Анакха, и укреплю я руку твою, и сердце твое сделаю тверже камня, буде те, кто любим тобою, пожелают отвернуть тебя от твоего замысла и твоей клятвы. Отныне мы союзники.
– Стало быть, решено! – с восторгом воскликнул Спархок.
– Решено! – Речь Беллиома, исходившая из уст Келтэна, была сухой и бесстрастной, но на сей раз и в его голосе прозвучал восторг.
– Теперь же поговорим о том решении, что предстоит нам определить совместно.
– Спархок… – неуверенно начала Сефрения.
– Прости, матушка, – сказал он, – но я сейчас говорю не с тобой. Будь добра не вмешиваться.
Спархок не был уверен, обращать ему свой вопрос к Сапфирной Розе или к Келтэну, которым, похоже, совершенно овладел дух камня. Наконец он решил говорить, глядя в пустоту между ними.
– Дэльфы предложили нам свою помощь в обмен на некую услугу, – начал он. – Хотят они, дабы мы запечатали их долину, так чтобы никто не мог войти в нее и никто не мог ее покинуть, и взамен невеликой сей услуги сулят они нам свою помощь. Предлагают ли они сие прямо и честно? – Спархок услышал, как Ксанетия судорожно втянула ртом воздух.
– Истинно так, – ответил Беллиом. – Я не вижу лжи в их предложении.
– Да я и сам так думал, просто хотел убедиться.
– Анакха! – голос Беллиома прозвучал твердо. – Всякий раз, когда говоришь ты таким образом, разум твой становится сокрыт от меня. Союз наш нов и непривычен нам обоим, и неразумно с твоей стороны пробуждать во мне сомнения, пользуясь сей быстрой и невнятной речью.
Спархок, не выдержав, рассмеялся.
– Прости мне промах мой, Голубая Роза, – сказал он. – Стало быть, мы можем доверять дэльфам?
– Сию минуту – да. Намерения их сейчас не лживы. Что станется с ними завтра – сие неведомо. Род ваш непостоянен, Анакха. – В голосе Келтэна прозвучало легкое колебание. – Говорю я сие не затем, чтобы осудить вас, но затем, чтобы высказать свое наблюдение. Ныне можешь ты довериться их искренности – как они могут довериться тебе. Все, что ни произойдет впоследствии, в воле одного лишь случая.
– Так, значит, случай все же существует? – удивился Спархок. – Нам говорят, что все, что происходит в мире, предопределено богами.
– Кто бы ни говорил тебе сие, он заблуждался. – Бевьер ахнул. – Странствие мое и мое дело были прерваны случаем, – продолжал Беллиом. – Ежели мой путь возможно было изменить, отчего же не может такое произойти с твоим? Истинно скажу тебе, Анакха: должны мы объединиться с дэльфами в деле сем, ибо ежели не сделаем того, то наверняка погибнем. Станет ли кто из вас обманывать другого, нет ли, зависеть будет от обстоятельств. Сейчас сердца дэльфов чисты; сие может перемениться. Сейчас твое сердце чисто; сие также может перемениться. Однако желаем мы того или нет, но должны мы заключить с ними союз, иначе оба падем и вечно будем терзаться в оковах ужаснейшего рабства.


***

– Ты слышал его, Бевьер, – говорила Сефрения оливково-смуглому арсианцу, когда Спархок бесшумно вошел в комнату и застал их поглощенными разговором, – они обожествляют озеро – источник скверны, которая делает их отверженными.
– Но он говорил о Боге, леди Сефрения, – мягко возражал Бевьер. – Сдается мне, он называл его Эдемусом – или что-то в этом роде.
– Эдемус покинул их – наложил на них проклятие и отвернулся от них.
– Анари сказал, что Эдемус ушел раньше них, чтобы приготовить им обиталище. – Возражения Бевьера становились все неувереннее. – Он сказал, что дэльфы изменяются – превращаются в чистый свет.
– Ложь! – отрезала она. – Свечение, которым они отмечены, вовсе не знак благословения, Бевьер, а мета проклятия. Кедон весьма хитроумно попытался вывернуть все наизнанку и представить дело так, будто дэльфы превращаются в нечто святое, тогда как на деле все происходит наоборот.
– Но они и вправду практикуют магию, Сефрения, и подобной магии я в жизни не видывал. Я бы ни за что не поверил, что кто-то может вернуться в детство, если бы не увидел этого собственными глазами.
– Именно об этом я и толкую, Бевьер. Они практикуют не магию, а колдовство. Скажи, разве ты когда-нибудь видел, чтобы я подражала Богу?
Спархок, незамеченный, попятился в коридор и направился к келье без двери, которую занимал Вэнион.
– У нас проблема, – сказал он магистру пандионцев.
– Что, еще одна?
– Сефрения пытается перетянуть на свою сторону Бевьера. Она внушает ему, что дэльфы занимаются колдовством. Ты же знаешь Бевьера. При одном слове «колдовство» у него глаза лезут на лоб.
– Ну почему она никак не угомонится?! – воскликнул Вэнион, воздевая руки к потолку. – Неужели слова Беллиома ей недостаточно?
– Она просто не хочет верить, Вэнион, – вздохнул Спархок. – Мы сталкивались в точности с тем же, когда убеждали эленийских крестьян, что стирики не рождаются на свет с рогами и хвостами.
– Сефрении, как никому, должны бы быть чужды подобные предрассудки.
– Боюсь, что нет, друг мой. Стирики, похоже, хорошо умеют ненавидеть. Что мы можем предпринять?
– Я поговорю с ней в открытую.
Спархок моргнул.
– Если станешь спорить, она превратит тебя в лягушку.
Вэнион коротко усмехнулся.
– Нет. Если помнишь, я долго жил в Сарсосе. Стирик не может сделать ничего подобного без согласия своего бога, а Афраэль любит меня – во всяком случае, я на это надеюсь.
– Я соберу остальных и уведу их подальше, чтобы ты мог без помех поговорить с ней с глазу на глаз.
– Нет, Спархок, это нужно сделать при всех. Она пытается тайком обойти нас, чтобы заполучить себе сторонников. Мы должны довести до всеобщего сведения, что в этом деле ей нельзя доверять.
– Не лучше ли было бы вначале поговорить с ней наедине – до того, как ты прилюдно унизишь ее? Вэнион упрямо покачал головой.
– Мы должны сделать это открыто, – объявил он.
– Тебе остается только надеяться, что Афраэль тебя любит, – пробормотал Спархок.


***

– Они целиком и полностью обратились к язычеству, – упрямо говорила Сефрения. – С тем же успехом они могли бы поклоняться деревьям или скалам причудливой формы. У них нет ни вероучения, ни доктрины, ни ограничений, и то, что они практикуют колдовство, – тому доказательство. – Вэнион созвал всех в большую комнату в конце коридора, и сейчас Сефрения настойчиво и даже резко доказывала перед ними свою правоту.
– В чем разница? – пожал плечами Телэн. – Магия, колдовство – все это одно и то же, разве нет?
– Магия исходит от богов, Телэн, – пояснил Бевьер. – Наша Святая Матерь в мудрости своей дозволила рыцарям церкви изучать секреты Стирикума, дабы мы могли лучше служить ей. Однако для нас существуют ограничения – некоторые области, куда путь нам закрыт. Колдовство не знает ограничений, потому что оно – порождение зла.
– Дьявола, что ли? Я никогда не верил в существование дьявола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70