сколько времени требуется Земле, чтобы совершить оборот вокруг Солнца (для нее эти данные имели такое же значение, как цены на арахис в Перте, так что если она и встречала их где-нибудь в справочнике, To тут же забывала). Но она помнила расстояние от Веги до Солнца и сообщила нам расстояние от Ланадора до Веги, используя эту цифру как ориентир: расстояние от Веги до Ланадора было в шесть тысяч сто девяносто раз больше, чем расстояние от Веги до Солнца. Умножив 27 световых лет на 6 190, получаем 167 130 световых лет.
Материня любезно подсчитала нам все это в десятичной системе вместо того, чтобы использовать факториал пять (1x2x3x4x5 равно 120), как принято на Веге 167 130 световых лет равно 9,82x10^17 миль. Округлив 9,82 до десяти, получаем: 1000000000000000000 миль, то есть расстояние от Веги до Ланадора. (Или от Солнца до Ланадора. – В таких масштабах и Вега, и Солнце всего лишь глухие задворки).
Тысяча миллионов миллиардов миль.
Я отказываюсь иметь что-либо общее с этой смехотворной цифрой. Может, для космических расстояний она и «невелика», но просто наступает такой момент, когда предохранители в мозгу больше не выдерживают.
Платформа, на которую мы приземлились, оказалась крышей гигантского треугольного здания, простирающегося на много миль во все стороны. Изображения этого треугольника с двойной спиралью посредине – тот же рисунок, что и на украшении, которое носила Материня – попадались нам потом на каждом шагу.
Это был символ, означающий: «Три галактики. Один закон».
Я сваливаю сейчас в кучу все, что узнавал обрывками: Три галактики – организация типа нашей Федерации Свободных Наций или ее предшественницы Организации Объединенных Наций, или Лиги Наций, которая существовала еще раньше. Ланадор – столица Лиги, где расположены официальные учреждения и суды, подобно тому, как штаб-квартира Лиги Наций находилась в Женеве. Ланадор избран местом пребывания штаб-квартиры в силу исторических причин, его население – это Древний народ; отсюда началось распространение цивилизации.
Три галактики – островная группа, как штат Гавайи, у них нет других близких соседей. Цивилизация распространилась по Малому облаку, затем по Большому, а сейчас медленно прокладывает себе путь к нашей Галактике: медленно, поскольку звезд в ней в пятнадцать-двадцать раз больше, чем в первых двух, вместе взятых.
Когда я более-менее уяснил себе картину, то даже злиться перестал. Материня была очень важной особой у себя дома, но здесь она была лишь мелким чиновником, и все, что она могла сделать – это доставить нас сюда. Тем не менее я еще некоторое время сохранял холодную вежливость в отношениях с ней – она могла бы смотреть в другую сторону и не заметить, что мы тихо удрали домой.
Нас разместили в той части огромного здания, которое служило чем-то вроде гостиницы для транзитных пассажиров, хотя, пожалуй, слова «арестантские бараки» или «тюрьма» подойдут больше. На условия грех жаловаться, но мне уже чертовски надоело садиться под замок каждый раз, как я попадаю в новое место. Вниз нас проводил встретивший нас робот – на Ланадоре роботы попадаются на каждом шагу. И не какие-нибудь жестяные имитации человека, а машины, которые действительно полезны, как, например, этот, который отвел нас в наши комнаты, а потом топтался на месте, как ожидающий чаевых коридорный. Он представлял собой трехколесную тележку с большой корзиной наверху – для багажа, если он есть. Робот встретил нас на крыше, что-то прочирикал Материне по-вегански и повел нас к лифту, а затем по нескончаемо длинному коридору.
Мне опять подготовили «мою» комнату – имитацию имитации, сохранившую все ошибки, и добавившую новые упущения. Вид ее произвел на меня впечатление, весьма далекое от ободряющего – становилось очевидным, что нас здесь собираются держать до... в общем, до тех пор, пока будет угодно хозяевам.
Но в комнате было все, что нужно, включая вешалку для Оскара и ванную комнату по-соседству. Сразу за «моей» комнатой располагалась имитация кошмара на темы «Сказок Шахразады», изобретенного Крошкой на Веге-пять. Но поскольку Крошка пришла при виде комнаты в восторг, я не стал расстраивать ее своими подозрениями.
Материня оставалась с нами, пока мы не сняли скафандры.
– Вам будет удобно здесь?
– Ага, – согласился я безо всякого энтузиазма.
– Если захотите есть или пить, просто скажите. Все будет доставлено.
– Да? А кому говорить? Здесь есть телефон?
– Просто скажите вслух, что вам надо. Вас услышат.
В этом я не сомневался, но мне также надоело находиться в помещениях, где все прослушивалось, как и попадать все время под замок. Человек имеет право на уединение.
– Я проголодалась, – заявила Крошка. – Я завтракала очень рано.
Мы сидели в ее комнате. Раздвинулись пурпурные шторы, в стене вспыхнул свет. Минуты через две стена раздвинулась, из нее выехал стол, заставленный приборами и посудой, холодными закусками, фруктами, хлебом, маслом и кофейником с дымящимся какао. Крошка захлопала в ладоши и завопила от радости. Я посмотрел на стол без телячьего восторга.
– Вот видите? – продолжала Материня с улыбкой в голосе. – Только скажите, что вам нужно. Если вам понадоблюсь я, я тоже приду. Но сейчас я должна вac покинуть.
– Материня, не уходите, пожалуйста!
– Я должна уйти, милая, но мы скоро увидимся.
Кстати, здесь есть еще двое людей с вашей планеты.
– Как? – вскочил я. – Кто? Где?
– По соседству с вами.
Материня выплыла за дверь, коридорный припустил, чтобы оставаться впереди нее.
– Ты слышала? – обернулся я к Крошке.
– Конечно!
– Ну, ешь, если тебе хочется, а я пошел искать людей.
– Подожди, я с тобой!
– Но я думал, что ты голодна.
– Что ж... – Крошка бросила взгляд на стол. – Погоди-ка.
Она торопливо намазала маслом два куска хлеба и протянула один из них мне. Я не так чтобы уж очень торопился, поэтому съел его. Крошка мгновенно слопала свой, потом отпила глоток из кофейника и протянула мне.
– Хочешь?
Напиток оказался не совсем какао, и отдавал к тому же привкусом мясного бульона, но пить его было приятно. Я протянул сосуд обратно Крошке, и она допила его.
– Теперь я готова хоть с дикими кошками драться. Пошли, Кип.
«По соседству» оказалось через холл от нашего трехкомнатного номера и еще в пятнадцати футах по коридору, где мы обнаружили арку с дверью. Я велел Крошке держаться у меня за спиной и с любопытством заглянул в дверь.
Там оказалась диорама, очередная имитация. Но намного лучше, чем бывает в музеях. Сквозь кусты я смотрел на небольшую прогалину в диком лесу, выходящую на известковый берег. Я видел нависшее небо и вход в пещеру в скалах. Почва казалась сырой, как после дождя.
У пещеры скорчился пещерный человек, обгладывающий тушку какого-то зверька – по всей вероятности белки.
Крошка попыталась вылезти из-за моего плеча, но я впихнул ее обратно. Пещерный человек, казалось, не замечал нас, что пришлось мне вполне по душе. Ноги его выглядели коротковатыми, но весил он, наверное, раза в два больше меня, а мускулам его позавидовал бы чемпион мира по штанге. Голова была огромной, больше и длиннее моей, но лба и подбородка почти не было. Зубы большие и желтые, передний сломан. Я слышал хруст костей.
В музее в подобном случае я ожидал бы увидеть табличку с надписью: «неандерталец, последний ледниковый период». Но восковые чучела костей не грызут.
– Ну, дай же посмотреть, – возмутилась Крошка.
Он услышал. Крошка уставилась на него, он уставился на нас. Крошка вскрикнула; он повернулся и вбежал в пещеру.
– Пошли отсюда, – потянул я Крошку за руку.
– Подожди, – ответила она спокойно. – Он теперь сразу не выйдет. – Она начала раздвигать кусты руками.
– Крошка!
– Попробуй-ка, – предложила она. Ее рука пыталась пробиться сквозь воздух. – Он все равно, что в клетке.
Я попробовал. Проход в арке был закрыт какой-то прозрачной преградой. Я мог немного прогнуть ее – на дюйм, скажем, – но не более.
– Пластик? – спросил я вслух.
– Да нет, – пробормотала Крошка, – скорее, что-то вроде шлема моего скафандра. Однако прочнее и, думаю я, свет проходит только с одной стороны. Непохоже, чтобы он нас видел.
– Ладно, давай вернемся в свои комнаты.
Она продолжала ощупывать барьер.
– Крошка! – сказал я резко. – Ты не слушаешь!
– А зачем ты говорил, – возразила она не без логики, – если видел, что я не слушаю?
– Крошка! Сейчас не время упрямиться!
– Ты совсем как папа. Слушай, он сейчас выйдет; он же уронил крысу, которую жевал.
– Если он выйдет, то тебя здесь не будет, потому что я тебя утащу, а если ты начнешь кусаться, я тебя сам укушу, так и знай.
Она посмотрела на меня не без ярости:
– Да я тебя кусать не буду. Кип, что бы ты ни делал. Но если ты намерен занудничать... А, ладно, вряд ли он выйдет в течение ближайшего часа. Мы вернемся сюда потом.
– Хорошо, – я оттащил ее от арки. Но уйти нам не удалось. Раздался громкий свист, а за ним крик:
– Эй, парень! Поди сюда!
Кричали не по-английски, но я достаточно хорошо понял.
Крик донесся от арки с противоположной стороны коридора чуть поодаль. Поколебавшись, я пошел в ту сторону, потому что туда уже пошла Крошка.
В проходе маячил человек лет сорока пяти. Отнюдь не неандерталец, а цивилизованный человек; во всяком случае – в какой-то степени цивилизованный. Одет он был в длинный тяжелый шерстяной наряд, прихваченный в талии поясом и образующий нечто вроде юбки. Ноги под юбкой тоже были обмотаны шерстью, обут он был в тяжелые, короткие, изрядно поношенные сапоги. На поясе, поддерживаемый перевязью через плечо, висел короткий тяжелый меч; с другой стороны пояса свисал кинжал. Он носил короткую прическу, а лицо, видно, брил несколько дней назад, потому что оно заросло серой щетиной. Смотрел он с выражением и не дружеским, и не враждебным, а так – осторожным.
– Спасибо, – буркнул он ворчливо. – Ты тюремщик?
– Да это же латынь! – изумилась Крошка.
Как следует вести себя при встрече с легионером? Да еще сразу вслед за встречей с пещерным человеком?
– Нет, я тоже пленник, – ответил я по-испански, а потом повторил на вполне приличной классической латыни. Я прибегнул к испанскому, потому что Крошка несколько ошиблась. Легионер говорил не по-латыни, во всяком случае, это не была латынь Овидия и Гая Юлия Цезаря. Но не был это и испанский. Что-то среднее между ними, с чудовищным акцентом и чем-то еще. Смысл я улавливал вполне.
Пожевав губу, легионер буркнул:
– Это плохо. Три дня уже пытаюсь привлечь внимание тюремщика, а вместо него пришел еще один пленник. Но так уж легли кости. Однако странный же у тебя акцент.
– Извини, амиго, но и я тебя с трудом понимаю. – Я повторил это по-латыни. Потом добавил: – Говори, пожалуйста, помедленней.
– Я буду говорить так, как захочу. И не называй меня «амико». Я гражданин Рима, так что не суйся.
Это, конечно, в вольном переводе. На самом деле, его пожелание звучало намного вульгарнее. Оно очень походило на одну, безусловно вульгарную, испанскую фразу.
– Что он говорит? – задергала меня за рукав Крошка. – Это латынь, да? Переведи.
Я обрадовался, что она его не поняла.
– Как, Крошка, разве ты не знаешь языка поэзии и науки?
– Не строй из себя профессора! Переведи!
– Не приставай, малыш. Я тебе потом переведу. Я сам с трудом за ним поспеваю.
– Что ты там бормочешь на своей варварской тарабарщине? – любезно осведомился римлянин. – Говори толковым языком, не то получишь десять ударов мечом плашмя.
Не похоже было, чтобы он на что-то опирался. Я попробовал на ощупь воздух. Плотный. Я решил не обращать внимания на угрозы.
– Говорю, как могу. Мы беседовали друг с другом на нашем собственном языке.
– Поросячье хрюканье. Говори по-латыни, если умеешь. – Он глянул на Крошку, будто только что заметил ее. – Твоя дочь? Продаешь? Если у нее на костях есть мясо, дам...
Лицо Крошки приняло свирепое выражение.
– Это я поняла, – сказала она яростно. – А ну, выходи сюда драться!
– Попробуй сказать по-латыни. Если он поймет, то, наверняка, тебя отшлепает.
Крошке это не понравилось.
– Но ты ведь ему не позволишь?
– Конечно, не позволю.
– Пошли обратно.
– Я, кажется, уже давно это предлагаю. – Я отвел ее обратно в наш номер. – Слушай, Крошка, ты не против, если я схожу обратно и послушаю, что имеет сказать нам благородный римлянин?
– Против, и еще как!
– Будь же благоразумной, Крошечка! Если бы они могли причинить нам вред, Материня знала бы об этом. Но она сама ведь сказала нам о них.
– Я пойду с тобой.
– Зачем? Я ведь расскажу тебе все, что узнаю. Может, мне удастся выяснить, что происходит. Он-то здесь что делает? Неужели его держали замороженным две тысячи лет? И как давно он очнулся? Что ему известно из того, чего не знаем мы? Мы очутились в нелегком положении, и я хочу собрать как можно больше информации. Ты можешь помочь тем, что останешься сейчас в стороне. Если станет страшно, позови Материню.
– Вовсе мне не страшно, – надулась она. – Ну и иди, пожалуйста, если хочешь.
– Хочу. А ты поешь пока.
Пещерного человека не было видно. Я обошел его арку. Если корабль способен долететь куда угодно за нисколько времени, может ли он миновать одно из измерений и попасть в любое время по выбору?
Легионер все еще стоял у своей двери. Он поднял на меня глаза.
– Ты разве не слышал, что я приказал тебе стоять здесь?
– Слышал, – признал я, – но вряд ли мы сумеем договориться, если ты не изменишь своего поведения. Я ведь не служу у тебя рядовым...
– Твое счастье.
– Будем беседовать мирно? Или уйти?
Он оглядел меня с головы до ног.
– Мир. Но не вздумай заноситься передо мной, варвар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32