В Сихеме не было ничего подобного. Поскольку все его жители поклонялись Шуллату, то там было принято украшать храмы стилизованными изображениями языков пламени, а всюду преобладал красный цвет, угнетавший человека.
Гениально схваченные движения животных и людей, будто окаменевших в один миг по желанию мастера, потрясли Архана. Он, как мог, замедлял шаг, чтобы все как следует рассмотреть. Дзайсан-толгой понял это и старался не торопиться. Он проникся к послу Самаэля неосознанной симпатией.
Но вот и трапезная. Император ждет. Слуги, повинуясь знаку, распахивают тяжелые двери и встают по обе стороны, пропуская гостя. Архан переступает порог и окаменевает.
Перед ним, за уставленным яствами столом, сидят трое. Во главе стола находится молодая женщина – невысокая, хрупкая, с непокорной гривой черных волос, спускающихся до лопаток, с точеным профилем и изогнутыми бровями. Она одета в простой мужской костюм – подобную одежду Архан видел на жителях Курмы: светлая рубаха с пышными рукавами, узкими манжетами и отложным воротником и обтягивающие кожаные штаны коричневого цвета. На ногах у нее высокие сапоги на шнуровке, из-за голенища торчит рукоять кинжала. Талию охватывает широкий пояс с металлическими бляхами.
По правую руку от нее сидит его, Архана, ровесник. Высокий и могучий, наверное на голову выше варвара, светловолосый и голубоглазый, в белом наряде без украшений. Он смотрит на женщину странным взглядом. Архан никогда в жизни не видел, чтобы кто-нибудь из мужчин танну-ула так рассматривал своих жен или дочерей. И его этот взгляд потрясает.
Третий – седобородый старик, немного грузный, немного сердитый. В синем халате, шитом серебром, и синих шароварах, в простой белой чалме. Он цепким взглядом рассматривает самого Архана, словно пытается выяснить всю его подноготную в первую же минуту встречи.
Посол танну-ула не может представить себе, кто из этих троих является императором. Наконец он решает, что его не допустили до аиты, и собирается было оскорбиться по этому поводу, как сопровождавший его пышно разряженный юноша, представившийся князем Дзайсан-толгоем, низко склоняется перед сидящими за столом и произносит речь, от которой Архану становится не по себе.
– О Интагейя Сангасойя, Мать Истины и Суть Сути, Великая Кахатанна, и ты, Потрясатель Тверди и Лев Пустыни, повелитель мой, Зу-Л-Карнайн, позволю ли я себе нарушить вашу беседу сообщением, что посол прибыл?
– Пусть войдет и присоединится к нам, – произносит в ответ юноша.
Архан не верит, что это аита. Аита должен быть совсем другим – страшным, с низким и хриплым голосом, злобным и свирепым. На самый худой конец он готов допустить, что императором является старик в синем, но юноша-атлет настолько далек от сложившегося у варвара образа, что он не может заставить себя обратиться к нему с приветствием. Так стоит и молчит.
Дзайсан-толгой чувствует, что что-то не так, и наклоняется к варвару:
– Перед тобой Богиня Истины и Сути, Великая Кахатанна, и наш повелитель, император Зу-Л-Карнайн. Я советую тебе приветствовать их.
Архан механически кланяется, с трудом воспринимая происходящее. После роскоши и богатства столицы, после пышных и разряженных вельмож император представляет собой невероятное зрелище. Присутствие же живой богини, да еще столь скромно и просто одетой, Архан вообще отказывается осознавать. Он бормочет что-то неразборчивое, подавленный собственной неловкостью.
– Что за послание ты привез? – приходит ему на помощь старик. – У тебя есть письмо урмай-гохона Самаэля?
– Да, – отвечает Архан послушно.
Речь старика ему понятна, но звучит немного непривычно – мешает иной выговор, и ему приходится напрягаться, чтобы уразуметь, что говорит собеседник.
– Тогда давай его сюда.
Архан вынимает из-за пазухи кожаный кошель, в котором лежит письмо его повелителя. Он знает его наизусть, на тот случай, если с бумагой что-либо произойдет. Поэтому он не прислушивается к тому, что старик читает вслух, склонившись перед юношей.
– Урмай-гохон не хочет воевать с тобой. Он не поведет свои войска на Бали и предлагает тебе свою дружбу, – говорит между тем Агатияр. – Это радует, не так ли, повелитель?
– Мы рады, – произносит Кахатанна величественно.
Она действительно рада, что отпадает необходимость убеждать Зу не развязывать войну с владыкой танну-ула. Теперь у них есть время на короткую передышку. Она понимает, что перемирие это недолгое и что Самаэль сам вскоре ринется в бой. Но это будет не сейчас – и то ладно.
А Архан Дуолдай, посол урмай-гохона Самаэля, крепкий молодой варвар в сихемской кольчуге до колен, смотрит на молодого аиту, не отрывая от него глаз.
Зу-Л-Карнайн дружески улыбается ему.

Кайемба гудела от слухов, которые доходили сюда из Аллаэллы, один хуже другого. Мерроэ находился в состоянии активной готовности к войне, которая могла начаться в любой день. Хотя положение соседнего государства было отчаянное, и оттуда толпами прибывали беженцы, рассказывая такие ужасы, что кровь стыла в жилах. Сначала им не верили, но потом вдруг опомнились. С чего бы это вдруг людям покидать насиженные места, бросать дома и имущество, рисковать состоянием на больших дорогах, чтобы со скудным скарбом приходить в страну, с которой раньше особо не ладили. Видно, впрямь в Аллаэлле не так уж и спокойно.
Когда племянники короля Колумеллы прибыли ко двору, этому не придали серьезного значения. История Бендигейды Бран-Тайгир была известна всему Варду, и никто не сомневался в том, какая судьба ожидает несчастных принцев на родине. Но о том, что произошло после их отъезда, рассказывали шепотом, при закрытых дверях, днем и сделав охранительные знаки.
В толпе беженцев легко затерялись двое – полуэльф и мохнатый альв. И хотя их соплеменников в Мерроэ встречали редко, сам бесконечный поток людей мешал обратить внимание на отдельных путников. Рогмо и Номмо странствовали без помех и приключений, прибившись к группе переселенцев, шедших из-под Аккарона.
Человек двести или двести пятьдесят хотели найти защиту и справедливость у наследных принцев, для чего стремились попасть в столицу Мерроэ, где находились сейчас отпрыски королевской фамилии. Шли семьями, везли тележки с ручной кладью, вели в поводу коней, гнали коз, коров и быков. Громко мяукали кошки, вцепившись лапами в узлы, – они ехали весь путь на вещах или на руках у хозяев. Только один – отчаянный, рыжий, с рваным ухом – бежал трусцой около маленькой белокурой девочки. Вся эта процессия мычала, ржала, блеяла и совершенно специфически пахла. Люди шли молча. Альв и Рогмо странствовали верхом.
Они двигались медленнее, чем им того хотелось бы, зато безопасность была практически гарантирована. Вряд ли их кто-то смог бы обнаружить среди шумного потока людей, который исполинской змеей струился по дороге на Кайембу. Останавливались на отдых два раза: один – в полдень, чтобы пересидеть самый зной в тени деревьев и немного прийти в себя после утреннего перехода, второй раз делали привал на ночь, разжигали костры, рассаживались по кругу.
Никто никого не расспрашивал. Людям довелось пережить такое, что редко кто по собственной воле возвращался в воспоминаниях к последним дням пребывания в Аллаэлле. Чаще всего обсуждали планы – в большинстве своем невыполнимые или до жалости нелепые. Но людям необходимо было чем-то занять свой разум, чтобы не думать о погибших близких, о потерянных домах. О родине, утраченной очень надолго, если не навсегда.
Случалось и так, что засыпавший ночью возле костра утром уже глаз не открывал. Таких хоронили в близлежащем лесу или прямо под дорогой, многие уходили в мир иной безымянными, беспамятными, и никто даже не оплакивал их. Возможно, для этих одиночек смерть была не самым худшим выходом. Нехитрый скарб клали в могилу вместе с хозяином, ценных вещей у них не было.
Хуже всего приходилось собакам. Пока у них были хозяева, они, сохраняя в глубине души страсть к бродяжничеству, чувствовали себя вполне в своей тарелке, бегая туда и обратно, затевая шумную возню и выпрашивая лакомые косточки. Но если их хозяин умирал, то ошалевшие от горя псы не знали, что делать. Некоторые из них дико и протяжно выли, лежа на свежевырытых могилах. Иные пытались лапами разрыть землю. Многие метались от людей назад к могилам, не желая покидать любимых хозяев, но и боясь остаться одни.
Больше всего тронул сердце Рогмо осиротевший накануне громадный лохматый пес. Он молча проводил своего хозяина в последний путь, а затем встал на невысоком холмике, разглядывая людей тревожными и печальными глазами, будто просил, чтобы кто-нибудь взял его с собой. Полуэльф не выдержал. Спешившись, подошел к псу и присел перед ним на корточки.
– Тебе пса не хватает для полного счастья? – окликнул его Номмо.
– Не могу смотреть спокойно – он что, так и останется здесь стоять, потому что не понадобился никому?
– Тебе он тоже не нужен.
– Это с какой стороны посмотреть, – ответил князь Энгурры. – Я его понимаю, мы с ним оба никому не нужны, по большому счету.
– Это неправда, – сказал альв, подъезжая поближе. – У тебя есть я.
– Значит, у него будем мы с тобой. Я понимаю, что в пути это обуза, но не представляю, что сейчас я спокойно уеду, а он будет здесь стоять все время и заглядывать в глаза людям, которым не до него, пока не поймет, что никто и никогда не возьмет его к себе. Это предательство.
– Но это же не твой пес! – взмолился Хозяин Огня. – Ну что мы с ним будем делать?
– Любить, наверное.
Рогмо протянул руку к собаке:
– Пойдешь со мной?
Пес обнюхал его влажным носом, посопел, будто обдумывал предложение. Затем нерешительно переступил с лапы на лапу и махнул хвостом. Осторожно – для пробы.
– Пошли, пошли, – позвал Рогмо, хлопая себя ладонью по бедру.
Пес оживился, сильнее завилял хвостом и гавкнул. Голос у него оказался не из слабых – получилось нечто среднее между ревом разбуженного среди зимы медведя и ругательством пьяного капитана наемников.
– Тебе надо меньше лаять, дружок, – рассмеялся Рогмо, успокаивая шарахнувшегося в сторону коня.
Однако конь и пес быстро нашли общий язык. Конь вытянул шею и потянулся к собаке, пес деловито обнюхал его и что-то проворчал. Похоже, одобрительное.
– Ну, согласен? – спросил полуэльф, ставя ногу в стремя.
Номмо с интересом наблюдал за происходящим.
Пес решился. Он еще раз покрутился на могиле, вздохнул и потрусил следом за новым хозяином. Почему он выбрал его, осталось для наследника Энгурры загадкой. Возможно, потому, что на пса действительно больше никто не обратил внимания.
Это был громадный зверь, могучий и невероятно выносливый. Серая лохматая шкура его вызывала смутные ассоциации с волчьими предками. На это сравнение наводили и желтые прозрачные глаза. Но размеры колебались между горным медведем, вставшим на четыре лапы, и упитанным теленком. Рогмо не хотел бы иметь такого пса своим противником. Пес, похоже, сознавал всю степень своей силы, потому что вел себя крайне уверенно. Он бежал рядом с конем Рогмо, и не было заметно, что он устал или выдохся.
– Красавец, – обратился к нему полуэльф. – Слышишь, ты очень красивая собака. Как же мне тебя назвать?
– А зачем тебе его называть? – спросил Номмо. – Я слышал, как хозяин как-то звал его. Его кличка Тод.
Услышав свое имя, пес задрал голову и пристально посмотрел на альва.
– Нет, – сморщил тот мохнатое личико. – Я не твой хозяин, твой хозяин – вот. Рогмо, позови его ты.
– Ко мне, Тод, – не заставил себя упрашивать полуэльф.
Пес изобразил на морде что-то вроде улыбки. Он был очень смышлен, и новый хозяин ему понравился.
Когда остановились на ночь на краю леса, Рогмо честно поделился с новым другом своими нехитрыми запасами. Он отдал псу половину лепешки и кусок вяленого мяса. Альв тоже протянул кусок. Его лапку Тод обнюхал тщательней. Видно было, что он сталкивался с подобными существами и раньше, но толком не знает, как к ним относиться. Они были больше похожи на него самого, чем на человека, но пахло от них больше человеком, чем зверем. Видимо, Номмо остался для пса неразрешимой загадкой. Поев, он повозился немного, улегся прямо на сапог полуэльфа, придавив ему ногу, отчаянно зевнул, издав странный ревущий звук, и моментально заснул. Он страшно устал за этот долгий и кошмарный день.

В Кайембу они пришли вечером следующего дня. Рогмо бывал здесь дважды. Первый раз, когда был телохранителем какого-то таорского вельможи, прибывшего в Мерроэ на свадьбу к собственному брату, второй – по своим личным делам. Личные дела в основном выражались в бесконечном посещении знаменитых на весь Вард кабачков, в которых крепкое вино сначала поджигали, а потом уже подавали на стол. В полумраке винных погребков это производило потрясающее впечатление.
Поэтому на улицах города Рогмо ориентировался вполне сносно. Выяснилось, что альв тоже неоднократно посещал столицу, и они быстро договорились, что остановятся в известной гостинице «Шестнадцать утопленников». Наверное, хозяин и сам не знал, почему его заведение называлось так странно, но факт оставался фактом – одна вывеска привлекала толпы любопытствующих, так что от постояльцев отбоя не было.
Это было прелестное небольшое здание, выкрашенное в яркий и сочный голубой цвет, с высокой розовой крышей. Особое очарование ему придавали несимметричные балкончики с чугунными решетками, водосточные трубы из зеленой бронзы в виде чешуйчатых змей и высокие стрельчатые окна, забранные веселенькими занавесками. Парадная дверь выходила на маленькую террасу, верхняя площадка которой была выложена цветной мозаикой. С обеих сторон от входа росли громадные древние тополя, да и весь двор гостиницы был зеленым, как небольшой кусочек леса. В центре двора стоял неправильной формы фонтан, имитирующий озерцо. Вода весело журчала по куче камней, наваленных посредине, в фонтане плавали прекрасные водяные лилии и лотосы нежных розовых, желтых и сиреневых тонов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66