Благодарю. Кто против? Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь... Разрешите мне дальше не считать, так как за предложение президиума абсолютное большинство. Никто не возражает? Не возражает. Воздержавшихся нет? Нет. Итак, предложение президиума одобрено подавляющим большинством, почти единодушно. Пыдрус,— у меня язык не поворачивается назвать его товарищем — прошу покинуть зал!
На этот раз Оскар Пыдрус не потерял самообладания. Хотя ему было неимоверно тяжело видеть, как рядом с ним и впереди поднялся лес рук, требовавших его ухода. Но видел он все это четко. У него даже хватило сил смотреть на Юрвена. Не споткнувшись ни о чьи ноги, Пыдрус дошел до конца ряда. В зале было так тихо, что он слышал собственные шаги. В горле снова появился ком. Теперь возле сцены Пыдрус повернул направо. Тускло поблескивала высокая двухстворчатая дверь. Мелькнула мысль, что он мог бы удалиться и через задний выход. Тут же почувствовал, что это было бы неправильно.
Возле двери стояло несколько опоздавших, которые еще не успели пройти на свое место. Ему открыли дверь.
В коридоре он сразу как-то обмяк...
3
Андрее Лапетеус пребывал в неопределенном состоянии. Со смешанным чувством следил он за тем, что произошло с Оскаром Пыдрусом. И ему казалось недоразумением, что записную книжку Пыдруса потребовали в президиум. Ведь на собраниях все делают пометки. Он и сам исписал сегодня несколько страниц. Коммунист не только вправе, он обязан брать на заметку суть выступлений. Чтобы намотать на ус все толковое и хорошее.
Конечно, Пыдрусу сегодня досталось крепко. Похоже, что в школах дела действительно не в порядке. И если в том, что говорили, хотя бы четверть правда, то Пыдрус, понятно, ошибается. Но тому, что он сознательно покровительствует враждебным элементам и недооценивает в учебной работе значение положений классиков марксизма-ленинизма, даже отрицает их, этому Лапетеус поверить не мог. Он же знает Пыдруса вдоль и поперек.
Когда Оскар Пыдрус, судорожно стиснув в руке блокнот с коричневой обложкой, приближался к сцене, Лапетеусу почему-то припомнилось, как они, попав в окружение, обсуждали, что предпринять. Он считал правильным ночью отступить, но Пыдрус был против. И мнение его, как комиссара, взяло верх. Тогда при Споре лицо Пыдруса было такое же бледное, как сейчас. Припомнилось Андресу Лапетеусу и другое. Вопрос Мадиса Юрвена:
— Почему не расстреляли родителей Пыдруса? Это было год тому назад. Вопрос Юрвена показался
Лапетеусу очень странным. Он даже испугался. Как вообще можно так спрашивать!
— И моих родителей не убили,— ответил Лапетеус. На это Юрвен засмеялся и сказал, что отношение
фашистов к родителям его и Пыдруса — разные вещи. Он был одним из тысяч мобилизованных. Из Эстонии ушел беспартийным. Не известный общественности, так сказать, рядовой активист. С Оскаром Пыдрусом дело обстояло иначе. Его знали. Член партии. В сороковом году находился на высоких постах в Народной самообороне, в милиции и в других местах. У таких деятелей родных преследовали, обычно казнили. А отец и мать Пыдруса спокойно жили себе на своем хуторе. У них сделали обыск, вот и все. И брата не тронули,
Лапетеус, как бы защищая Пыдруса, сказал, что оккупанты (тут Юрвен уточнил: оккупанты и их подручные) не смогли всех арестовать и убить. Нужно радоваться, что часть осталась в живых. На это Мадис Юрвен заметил: мол, его слова не надо понимать так, будто он желает смерти родным Пыдруса или кого-то другого. Нет, конечно. Но при оценке людей нельзя пропускать ни одного, даже самого крохотного фактора. ТеАм более что бдительность — неотъемлемое качество каждого настоящего большевика.
Лапетеус не стал поправлять и не возразил, что у родителей Пыдруса не было хутора, ведь пять бобыль-ских гектаров, половина из которых к тому же заболочена, хутором не назовешь. Не сказал он и того, что мать Пыдруса умерла во время войны.
Все это теперь всплыло в памяти Лапетеуса. Его взгляд задержался на Мадисе Юрвене, который стоя ожидал, когда Пыдрус отдаст свой блокнот. Как всегда, Лапетеусу бросилось в глаза противоречие между ястребиными глазами и детским подбородком Юрвена, и он подумал, что распространенное мнение, будто выдающийся вперед квадратный подбородок — главный признак силы воли, не всегда правильно. Мадис Юрвен казался ему человеком, который с настойчивой последовательностью прорубается в одном направление Сталкиваться с людьми типа Юрвена — хорошего мало.
Андрее Лапетеус пришел на собрание, скрывая свое волнение. В ходе совещания оно не угасло, а возросло. Правда, их министерство били не так уж сильно, но, независимо от этого, он не мог успокоиться. Ведь если кадры, за деятельность которых он отвечал, начнут анализировать так же, как это сделали с учителями Пыд-руса, то откроется не очень-то радостная картина. Нет, завтра же снова придется просмотреть личные дела своих людей. Вспомнил о Роогасе. Работал он безупречно, однажды ему даже объявили благодарность в приказе министерства, но не является ли Роогас человеком, который непригоден для руководящей работы? Нет, упрекать его за Роогаса никто не имеет права, за майора Роогаса он может отвечать. Но что, если сейчас встанет Юрвен и скажет: смотрите, мол, там, в девятом ряду, сидит Лапетеус, пристроивший на ответственный пост гражданина с очень подозрительным прошлым...
Направляя Роогаса в Вильяиди, Андрее Лапетеус ощущал некоторое превосходство над человеком, с которым они в свое время чуть не рассорились. Хотя никто из них не говорил о том инциденте ни слова, у Лапетеуса осталось впечатление, что Роогас не забыл и понимает, как великодушно ведет себя сейчас он, Лапетеус.
В перерыве Андрее Лапетеус переходил от одной группы беседующих к другой, нигде не включаясь в разговор. В вестибюле он заметил одиноко стоящего Пыдруса и в этот момент вспомнил о данных, которых ожидал министр. Наверху в коридоре он встретил Хель-ви, слегка кивнул ей и поспешил дальше. Министра он не нашел. То, что произошло после перерыва, еще сильнее подействовало на него.
Когда Юрвен попросил проголосовать за то, чтобы лишить Пыдруса права присутствовать на активе, Лапетеус не знал, что ему делать. Оскар Пыдрус — коммунист с большим стажем, фронтовой товарищ, честный человек. Вокруг поднялись руки. Лапетеус не заметил ни одного, кто, подобно ему, держал бы их на коленях. Казалось, что голосование продолжалось очень долго. И Мадис Юрвен, как нарочно, не спешил дать знак опустить руки.
— Благодарю, Кто против?
И вновь Лапетеус не шевельнулся. В первом ряду поднялась чья-то рука, затем одновременно еще несколько. Одна кз них принадлежала женщине, она притягивала взгляд Лапетеуса. Это была рука Хельви Ка-артна. До локтя голая и необыкновенно белая.
Не поднял руки Лапетеус и тогда, когда попросили проголосовать воздержавшихся.
Он сказал себе, что до тех пор, пока у него нет полной ясности в отношении Пыдруса, он не имеет права поступать иначе. Перед глазами он все еще видел поднятую руку Хельви, и это действовало на него словно упрек..
Вдруг он вспомнил, что Оскар Пыдрус был одним из тех, кто рекомендовал его в партию. Нет, вспомнил он об этом не сейчас. Это мелькнуло в сознании еще в то время, когда Юрвен заговорил о блокноте Пыдруса, но тогда Лапетеус подавил эту мысль. Как бы защищаясь от всего, что царапало душу. Так он привык вести себя.
4
— Я увидел их сразу, когда они вошли. Меня они не заметили. Им было не до встречных.
Виктор Хаавик ожидал, что скажет Лапетеус. Но тот молча раскуривал новую папиросу.
— Некрасиво, конечно, сплетничать за спиной,— продолжал Хаавик,— но ведь я говорю не базарным торговкам, а тебе. Ты, надеюсь, не пойдешь оповещать об этом весь мир. Хельви и Пыдрус сели рядом со мной, за перегородку. Я слышал все, о чем они говорили. Неловко получилось, но не мог же я заткнуть себе уши. А им, кажется, было абсолютно безразлично, слышат их или нет.
Андрее Лапетеус хотел сказать, что его не интересует, что делали или о чем говорили Хельви и Пыдрус. И вообще ему претило поведение Виктора Хаавика. Но все же он не остановил своего друга.
— Честно говоря, под конец их беседа меня заинтересовала. Должен признаться, что до этого разговора, невольным слушателем которого я стал, такие понятия, как «классово чуждые элементы и их покровители», были для меня абстрактными терминами. Теперь я кое-что соображаю. Сперва подумал, что два фронтовых товарища случайно встретились на улице и пришли поболтать за чашкой горячего кофе. Потом я уже так не думал. Встреча Пыдруса и Хельви была не случайной.
Зачем Виктор так говорит? Лапетеус поглядывал на друга и недоумевал. Тот вошел в азарт. Его молодое, мягкое и овальное лицо раскраснелось больше обычного. Он все время смотрел Лапетеусу в глаза, и тот по-» чему-то чувствовал себя скованно.
Виктор Хаавик не совсем точно передал то, какие мысли вызвало у него появление в кафе Хельви и Пыдруса. Прежде всего он был удивлен. При виде Хельви Каартна Хаавик всегда испытывал скрытое волнение и одновременно ревность к тому, кто ее сопровождал. Хельви была не единственной женщиной, которая вызывала у него такие чувства. Она была одной из тех, с кем Хаавик с удовольствием переспал бы, и в свое время он страшно завидовал Лапетеусу. Теперь Хельви не действовала па него так сильно, но все же волновала. «Ишь ты, кобель»,— с удивлением уставился он на Пыдруса. Приготовился поздороваться и был разочарован, что его не заметили.
— Они яростно критиковали товарища Юрвена. Были недовольны всем. И недавним активом, и заседаниями бюро, всей политикой партии. Подбадривали и подзадоривали друг друга. Мне было все труднее их слушать. Я никогда не поверил бы, что Пыдрус может так противопоставить себя партии. Ты не узнал бы Хельви. Говорю тебе: радуйся, чго ты иа ней не женился.
Наконец Лапетеус произнес:
— У Пыдруса сейчас тяжелые дни.
— По-моему, товарищ Юрвен прав: Пыдрус один из тех, кого называют «нетвердым товарищем». Не хочу сказать больше. Он влияет и на Каартна. Жаль Хельви. Она была славная девушка. Видимо, Пыдрус у нее сейчас вместо тебя.
Последняя циничная фраза Хаавика вызвала раздражение Лапетеуса.
— При мне... о Хельви так не говори,— с упреком буркнул он. И подумал, что следовало сказать резче.
— Извини, Андрее. Ты всегда был джентльменом. Не стану больше говорить о них. Извини, старик, если я тебя задел. Но их поведение вывело меня из себя. До чего мы докатимся, если позволим классовому врагу поднять голову?! Я беспартийный, но теперь й вступлю в партию. Ты дашь мне рекомендацию? Я поэтому тебя и разыскал.
— Дам, конечно.
— Спасибо. Я не сомневался, что ты не откажешь. Вместе воевали. Помнишь, как мы защищали развалины дома? Я еще Красную Звезду получил. Да тебе напоминать не надо. Мы же все время тесно связаны. До сих пор я не чувствовал себя созревшим для вступления в партию. Теперь я не могу иначе. Мое место, место фронтовика и сына жертвы фашизма, не в рядах зрителей. Да я никогда и не был посторонним зрителем. В первый советский год я всей душой участвовал в строительстве новой жизни. Не люблю хвалиться, но в Средней Эстонии меня знали больше, чем председателя исполкома. Если бы я не считал коммунизм будущим общества, разве пошел бы я добровольцем на фронт?! Тебе нет смысла обо всем этом говорить, ты знаешь меня так же хорошо, как знаю себя я сам.
Андрее Лапетеус не прислушивался к словам Хаа-вика. Он думал о поднятой руке Хельви. Хельви крайне прямолинейна. Она способна идти напролом. И если бы Хельви на собрании сидела рядом с ним, если бы между ними ничего не произошло, тогда и он полез бы на рожон. И голосовал бы за Пыдруса. И, быть может, они пошли бы в кафе втроем. Нет, Виктор знает, что говорит: женитьба на Хельви оказалась бы ошибкой.
— Тебя я знаю и понимаю твой гнев против классовых врагов,— торопливо сказал он.— Я не отношу к ним Пыдруса и Хельви, особенно ее. Она замечательная девушка. А Пыдрус пусть обвиняет не других, а себя. На собрании он сам признался, что был слеп и не заметил, как классово чуждые элементы захватили в Школах ключевые позиции. И что он не учел факта обострения классовой борьбы на теперешнем этапе нашей жизни. Юрвен прав, утверждая, что главная ошибка деятелей вроде Пыдруса в том, что они отдалились от народа, что они в своей работе не опираются на указания Сталина. Даже недооценивают их.
Неожиданная разговорчивость Лапетеуса показалась Хаавику немного странной. Он решил, что причина — его рассказ и что Лапетеус до сих пор неравнодушен к Хельви.
5
Разговор Хельви и Пыдруса, подслушанный Хаавиком, проходил так.
Пыдрус: — Порой я чувствую себя мальчишкой, у которого на губах молоко не обсохло и который ничего не умеет. Хотелось бы сделать все хорошо, но... Что мы закажем?
Хельви. Я только выпью кофе.
П ы д р у с. Кофе здесь плохой. Поедим.
Хельви. Я не понимаю Юрвена.
Пыдрус. Пожалуй, возьму омлет. Советую и вам. Вы похудели.
Хельви. Только кофе. И пирожное, если я выгля* жу такой уж тощей.
Пыдрус. По-моему, цели у Юрвена самые хорошие. Выпьем что-нибудь? Быть может, вина?
Хельви. Нет, а то я сегодня способна напиться допьяна. Но если вам охота, то закажите.
Пыдрус. Триста граммов. Это не много. Напиться не поможет. Я не люблю плаксивых людей, а вино де-лает людей жалостливыми.
Хельви. На фабрике было лучше. Мне нравится физическая работа. Такая работа, результаты которой можно видеть и рукой пощупать.
Пыдрус. Значит, договорились: один омлет, два пирожных — потому что вы такая худенькая,— одного не хватит; два кофе и триста граммов вина. Если вы не хотите, я выпью один.
Хельви. Я все же не понимаю Юрвена. Вижусь с ним почти ежедневно, но сущности его не уловила. Закажите и мне омлет. При условии, что вы съедите одно пирожное.
Помолчали.
Пыдрус. Я вам благодарен.
Хельви. Я уйду, если вы будете так продолжать.
Пыдрус. Извините, вы правы.
Снова тишина.
Пыдрус. Знаете, что меня больше всего заставляет задуматься?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31