Трое суток гулял в деревне, а его трое суток ночевала в зародах в урочище Кош-Арка! И зачем глаза наши терпят вот таких, за что мы их милуем? Надо гнать таких из колхоза. Пусть идет на все четыре... А после и запах его смыть — вот как! А за потравленное сено надо отобрать у него одну корову... Ой горе, горе, к чему нам его корова, нам сена нужно, сена!
В прошлые годы были молодцы, которые на санях воровали сено, как говорят, «дугами косят по белому снегу». Таких заранее предупреждаем — пусть даже и во сне об этом не думают. Попадутся — тюрьма! Тюрьма — и никакого разговору!
Шел я недавно мимо сарая старой Капшык и слышу: «Что-то у моей Комолой сегодня брюхо большое и молока прибавилось, видимо, в колхозном зароде ночевала...»
Вот про что нельзя не говорить: вы все ездите по урочищам, и каждый из вас с глазами, с ушами, и вы видите, что скот стоит в колхозном сене. Почему бы вам не отогнать его, не прикрикнуть? Пожалуйста, не думайте, что сено только мое, председательское, да еще бригадирское и фуражирское. Это сено ваше, товарищи, наше! Еще... еще... ы-ы... давно я собираюсь... вот я тебе!.. Люди, в самом деле, где стоит зарод этого Тылыра? Скажите, люди? Мне скажите! Завтра же доберусь до его зарода со спичкой! Пусчь его корова останется голодной. Пусть ребятишки его сидят без молока. Пусть меня самого за это привлекут к уголовной ответственности. Пусть, пусть! Сколько я его, Тылыра, умолял, сколько упрашивал? Я свою жену столько не уговаривал, когда сватал. А косил ли Тылыр колхозу хоть день за это длинное, как год, лето, кто пи-дел, люди? Пусть не признает председателем меня, но у меня есть еще имя человека, есть имя мужчины! Сколько можно бить ему челом? Сколько?.. Хоп» ему говори, хоть горе. От горы хотя бы услышишь... Нет, нет, не трожь мою собаку, не трожь!
Л для Йеспека, который работал на стогомете, чего можно пожалеть? Как бы ни было нынче с кормами, а он пусть получает свое сено, заработанное за лето, в на!уре. И не только пусть получает, а надо дать ему трактор, чюб привезти, да еще людей выделить, чтоб помогли жмрузить, да еще я сам прикажу фуражиру выбрать для Йеспека зарод хороший, зеленый. Кто видел, чтоб он хоть день пропустил за лето, не вышел на работу? Когда он не выполнял норму? А для своей коровы поставил всего два навильника,— я видел.
Страшно, товарищи, страшно. Не знаю, товарищи, не знаю... Э-э... Нынче построили шесть новых чабанских стоянок. Подремонтировали, сколько хватило сил, старые зимовки. А сейчас повалил снег, а мы тут лысые, да еще и без шапки: у чабанов Шалда, Сары-Кучук, Эбечек, у Сабалдая под перевалом Каменное Седло. У Агырту, который зимует в устье Кара-су, кошары стоят дырявые, а иные без крыши. А кошару Кыйык в урочище Кызыл-Таш нужно обязательно перевезти в другое место — столько в ней навозу, что овца разве на коленях будет стоять. Теперь ищи виноватого— столько чабанов там переменилось... Работы по горло, товарищи, по горло! И эту работу мы должны осилить. Не осилить невозможно, поймите, товарищи! Нынче в верховьях долин из-за снега не стало пастбищ. Видимо, придется половину отар да крупный рогатый скот, который не доится, гнать пониже, в болота Кара-Кудьюр. Там сейчас снегу тоже много, но скоро его все же выдует ветром. Вчера восемь чабанов пригнали туда свои отары. А вот на житье их, как говорится, пусть сам бог посмотрит. Что там, думаете, есть, в чистом болоте? Если повезем сено, зерно, то некуда и свалить, нет прясел. Да что там прясла — людям голову нечем укрыть. Яшканчи, оказывается, нашел где-то кусок шифера и кочует, прячась за ним от ветров. Ни ветки, чтоб костер развести, ни колышка, чтоб лошадь привязать. Вот где беда! Как представлю себе... Да чтоб завтра же все машины и трактора отправлялись к ним!
Изб с земляным полом у нас на фермах и стоянках нет, но маленькие, с чашку, кое-где встречаются. Например, изба в стоянке чабана Серке, — разве это изба? Да она же была баней во дворе Акара, мы ее купили и перевезли на тракторе. Нынче хотели с такими избами разделаться, но что поделаешь, теперь уж после ими займемся. Сил не хватает, товарищи, рук не хватает. Даже печку каждому чабану не можем сложить — некоторые до сих пор сидят с «буржуйками». Нет, товарищи, кирпича, кирпича нет! А нынче не можем достать даже оконных стекол. А известка... Тьфу ее, известку! Из-за нее, проклятой, кому только не кланялся, у кого только не клянчил? Лучше и не вспоминать...
А чабан, представьте, целый день потягавшись на морозе с овцами, возвращается домой. И представьте себе, что у него в избе хоть волков морозить да негде просушить обледенелую одежду и обувь. И допустим еще, что не приезжала автолавка, а у него, у чабана, кончились чай и хлеб, и соль, и табак. И вот после этого спрашивай работу с чабана да не стыдясь в его глаза погляди. Тяжело это, товарищи, тяжело. Не могу, не могу. Сперва — человек! После скот, после кошара! Знайте, товарищи, ни один дождь, ни один буран, ни одна жара, ни один мороз не обходит стороной чабана, а все — на его голову, на его голову.
Вот-вот начнется осеменение овец. Кажется, не готов только один пункт осеменения в верховье Чанкыр: стоит без окон и без дверей. Это все пустяки. А вот что наболело в душе, точит и точит. Не могу молчать, товарищи, не могу! Разве можно так? Разве можно — спрашиваю? Ежегодно мы за большие деньги покупаем семена высокопородных баранов, с такими тревогами перевозим их из такой дали, чтобы осеменить наших овец. И вот теперь скажите — где ягнята от тех баранов? Ну где? Сердце болит,., не могу... Что делали некоторые чабаны? Они ночами тайком выпускали на овец наших же местных грубошерстных баранов. Видите ли — не верят искусственному осеменению. Если мы и впредь будем так делать, когда же мы улучшим породность наших овец? Откуда будут у нас мясо и шерсть? И что мы за люди? С умом мы или только пни с глазами? Не знаю, что мы сделаем с такими чабанами нынче! Дубиной будем гнать его с отары, и не просто гнать, а оштрафуем, и не просто оштрафуем, а сделаем посмешищем пород псом три поколения! Такой чабан — это кишень, железные путы на наших ногах. Как вы теперь, товарищи,?! Апатит... успокаиваюсь... Знаете, от этого вопроса наша жизнь: у нас больше сорока тысяч овец, и мы но можем до бескрайности увеличивать поголовье — пастбища у нас ограниченны и земля, на которой мы живем, не растет, не расширяется!
Видимо, опять придется звать школьников — пусть помогут очищать кошары от снега. Людей не хватает, товарищи, не хватает людей. Нужно восемь чабанов, а у двенадцати чабанов до сих пор нет помощников. А дойным фермам в Ак-Айры и Чаал-Чет требуются пять доярок и скотник. Эх, людей бы, людей! Бата-а, если бы на свете был завод, где изготовляли бы людей, то сколько бы мы поназаказали. Скота много, работы столько, что с ней справится разве только сам бог,— люди нужны, руки. Вот из сидящих здесь кто хочет чабаном стать, кто желает помощником идти, кому хочется коров пасти, коров доить, скажите, люди, скажите? Шапку снимем перед таким человеком. А что нужно — поможем, как в песне аксакала, который до меня председательствовал: «Если баран — дам, если корова — дам, если деньги — дам, даже породистого жеребца отдам, только работай хорошо, — все твое, все твое»...
Нынче пошли чабанами коммунисты Саканул, Ыр-гай, Йит. Пятнадцать комсомольцев вышли на стоянки помощниками чабанов. А дочери Яима, Керекшина и Айтпас окончили нынче школу и стали доярками. Вот с них надо брать пример! Лишь бы пожелали, от любой другой работы в селе освободим. Только скажите, товарищи, «да», и сейчас же, здесь же, перед народом.
Теперь одно еще, что сидит у меня, как заноза: не могу понять, люди, кто я и кем работаю. Как зовут, вы и сами знаете: Алдырбасов Алдырбас Алдырбасович. Даже и род свой скажу — тодоши из долины Кан... А вот... Смотришь, школа сидит у меня в кабинете с просьбой, магазин, почта, ветпункт... Да люди, люди... Чего только не выпрашивают из колхоза. Конечно, если там деньги, мясо, машина, трактор — раз человек в колхозе работает,— можно. А ведь не это,— спрашивают кирпичей, печные плиты, шиферу, стекол на окна, гвоздей, красок, олифу... Даже за дверной ручкой в колхоз прибегают. Это что — колхоз или хозяйственный магазин?! Я — председатель колхоза или магазиновский агент?! Чем тогда заниматься районным организациям? Райпотребсоюз, райбыткомбинат, рай... каких только «раев» нет. А у меня,— как говорится, сам бы плакал, да некому слышать,— свои чабаны возле «буржуек» сидят.
Еще за последнее время участились просьбы выписать барана годится, товарищи! Если вы сами же будете шашлыковать наших баранов, то откуда возьмется доход? Конечно, когда свадьба, или в семье новый колхозник появился, или поминки...— тут уж иелыя отказывать. А то вот Эпишке приходит весной: «Жена из больницы принесла ребенка с торбочкой — выписывайте барана». Скажите, люди, может быть, я не понимаю, что это такое, когда родится мальчик? Выписал. Но вот через два месяца он приходит опять по такому же случаю и с такой же просьбой. «У тебя жена через сколько месяцев?..» — спрашиваю.
Вот так, люди! Подумайте, товарищи, подумайте хорошенько!
Страшно, товарищи, страшно! Говорю же, столько работы, столько работы! Все, кто дышит,— на фермы, на стоянки! Кажется, нынче придется класть лопату на ночь под подушку,— столько снегу нам надо перелопатить. Случись такое весной, мы очистили бы пастбища от снега бульдозером. По теперь осень, там, где снег прошел, снег за1вердевает, и скоту там делать нечего. Вчера уже привезли триста лопат.
Говорю вам: от дум сна нет, еда в рот не лезет,— что же нам сделать, чтобы пересилить эту суровую зиму?
Надо бросить клич молодежи, а на двери комитета комсомола написать: «Все ушли спасать скот!» А что нужно для молодежи купить. Начиная с гармошки, кончая пианино,— денег не жалко.
Мы, правление колхоза и партбюро, всех сидящих тут зовем в следующий выходной на воскресник — штурм. Приходите с вилами, с топорами, А вопрос питания я беру на себя. Приходите, пожалуйста,— зову всех. Учитываем, что у каждого свои заботы, но если соберемся вместе, да поработаем ударно,— столько груза свалится с наших плеч, столько дум и тревог!
Нет, нет, люди, мы не такой уж народ, совсем заваленный недостатками-недохватками! Заранее не сложим руки. Мы такой народ, что если раз поднимемся, то кровь у нас из носу, но работу сделаем.
Товарищи, и вправду подумайте, погудите Раз тьт пришел человеком в этот мир, освещенный солнцем и луною, и живешь единожды, и носишь почло сердца билет коммуниста,—надо работать, надо горен»! Я толь ко так считаю, товарищи! А замороженного коммуиис та, такого, который только дышит воздухом, нам не нужно. Чем быть трухою со стог, лучше будем чашкою зерна.
Л пока что у нас и силы есть, и возможности есть, и деньги есть. Карманы наши не пусты, товарищи, там кое-что звенит, звенит! И государство нам поможет — как же оно бросит нас так! Скот наш артельный и нынче перезимует без потерь. А знамя наше не упустим, не отдадим! Работать будем, товарищи, тягаться с зимой! Пусть никто и ничто не приторочит к седлу наши головы!
Вот, товарищи, и весь мой сказ... Э-э, только зимы не бойтесь, люди. Говорю, не бойтесь! Все — кончил!
Впереди — весна
— Товарищи коммунисты, комсомольцы и актив села!
Наше сегодняшнее собрание проходит в тот момент, когда вся наша страна борется за выполнение нашего народного плана, и каждый человек старается выполнить свой трудовой долг,— вот в какое время проходит наше собрание, товарищи!
Ну, люди, то ли перезимовали мы, то ли нет? Не знаю, не знаю. Как же осмелишься сказать, что мы уже миновали зиму? Как поверить в это? Еще только март месяц — иногда самый страшный месяц: не знаю, не говорю. И теперь может завалить нас по пояс снегом. Как бы не пришлось нам и вправду пустить в дело свои ножи. (Тьфу, тьфу, этого я не сказал, даже и не думал...)
Хоть как, но все же переваливаем через зиму. Чабаны Капшун, Яшканчи, Кактакчи, Суркаш идут без падежа. Понимаете, без единого падежа! Ну что можно сказать об этом? Если чабаны не допустили падежа в такую суровую зиму, одно им имя — молодцы, настоящие мужчины! В гуртах скотников Чеймошко и Па-пылка тоже не было тревог. Тихо и в табунах. Самого высокого надоя добились Эртечи и Учук. Не могу умолчать о наших механизаторах, шоферах, которые через
Г бураны, через морозы доставляли сено, фураж, зерно. Как же не говорить мне об Ортонуле, о Кемирчеке, о Табыле!.. Много их, товарищи, много, и это радует, радует! Как не радонагься, когда люди добиваются таких высоких достижений в такую зиму? Как не гордиться ими?
Бата-а, чего только мы не испытали за это время! Чего только с нами не случилось! Сколько снегу перелопатили, сколько раз перекочевывали в обжигающую стужу! Сколько нас обморозилось, сколько наших сил, мыслей отняла зима! Но мы выстояли. Нет, нет, если подумать, то нельзя не гордиться таким народом! Вот возьмите Капшуна: трое суток шел в буране со своей отарой, сам чуть живой, но овец своих не бросил. Если б я имел право награждать, тут же нацепил бы ему орден. А чего только мы не испытали в болоте Кара-Кудьюр? Кое-как бульдозером пробьешь дорогу на стоянку, а когда возвращаешься, дороги твоей нет и в помине, опять надо утюжить сугробы. Пусть бы такое случилось не с нами, а с нашими прапрадедами. Как вспомнится все это — и сейчас покрякиваешь от мороза.
И тут, товарищи, нельзя не сказать спасибо: в такое тяжелое для нас время помогли нам комбикормами. Спасибо рабочему классу, шоферам, доставившим комбикорм в срок и в целости.
Ну ладно, оставим зиму — ведь впереди-то у нас не асфальтированная дорога и сплошные праздники.
Вы, видимо, заметили, каким я стал в последнее время. Встретился мне старик Санал и спрашивает: «Что ты сделался как отшельник?» А что вы думаете? Все сено беспокоит, конечно, сено. У нас осталось всего семьдесят зародов. Что с ними делать, товарищи? Как поступить? Ведь этого сена хватит полизать нашему скоту самое большее на три дня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33