смесители под бронзу 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Даниэль уже кое-что рассказал ей. Она уже ощутила опасность в его спешном отъезде, но не могла и подумать, что может быть нарушен покой их дома.
– Милагрос права, – согласился Диего. – Ты очень хочешь спать, Эмилия? Выглядишь ты очень бодрой. Пойдем потолкуем подальше от сквозняка, который может убить твою маму.
– Теперь ты убедился, что сквозняк все-таки есть, – сказала его жена, помогая ему подняться и дойти до гостиной в центре дома.
Потом она отправилась на кухню приготовить отвар из цветов апельсинового дерева, чтобы привести в порядок желудки всех членов семьи и чувствовать себя увереннее во время разговора.
Было больше двух часов ночи, когда Эмилия вернулась в свою постель.
– Придется прогнать страх, – сказала она Милагрос, которая еще не ложилась, а ходила кругами по комнате.
– Ничего не случится с твоим Даниэлем, – успокоила ее Милагрос, присев рядом.
– Хоть бы тебя услышала богиня Иш-Чель, – сказала Эмилия.
– Она меня уже слышит, – ответила Милагрос, укладываясь наконец спать.
На следующее утро Хосефа, которая всегда была главным будильником в доме, проспала. Она проснулась почти в восемь, потому что птицы в коридоре кричали, недовольные тем, что она вовремя не сняла накидки с их клеток, хотя обычно делала это очень пунктуально. Эмилия и Диего тоже ворчали, что она их так поздно разбудила.
Эмилия пошла в школу с наспех заплетенной косой и следом от простыни на щеке. Диего открыл аптеку, так и не приготовив сироп из ревеня и питательный бульон, заказанные еще в субботу. Только Милагрос исчезла с рассветом. Такой уж она была, она его чувствовала нюхом, и у нее сразу открывались глаза, а перед ней лежали дороги желаний.
Тем не менее, подумала Хосефа, вытряхивая простыни, несмотря на суматоху в начале дня, все встало на свои места после ночного разговора, и уже нечего было бояться, разве что чего-либо непредвиденного.
– Конечно, в таких случаях непредвиденное – это именно то, что ты просто должен был предвидеть, – сказала ей Милагрос, которая встретила ее по дороге с рынка.
– За это я и люблю тебя, сестренка, – улыбнулась Хосефа. – За то, что ты так бережно разрушаешь мою жизнь.
– Я пытаюсь вернуть тебя на землю, Хосефа, но ты живешь только в мире романов. Я зря стараюсь. Ты все хочешь видеть в розовом цвете.
– Но романы тоже полны катастроф, – попыталась защититься Хосефа.
– Тогда не жалуйся на реальную жизнь, – ответила Милагрос.
IX
В течение последних лет Хосефа Вейтиа превратилась в такую же постоянную читательницу газет, каким всегда был ее муж. Обзор событий, происходивших в стране, держал в постоянном напряжении, так же как романы с продолжением, ожидание которого заставляло ее просыпаться среди ночи и самой придумывать дальнейший ход событий.
Ее увлечение романами и книжными выдумками отошло на второй план в сравнении с историями, которые каждое утро ей дарила жизнь. Она читала столько же газет, что и Диего, и посвящала этому больше времени. Она знала, как таблицу умножения, кто чего хочет, кто делает какие прогнозы, кто был за и кто против восьмых по счету перевыборов диктатора, который в ее воспоминаниях представал героем-победителем множества крупных сражений и, по ее мнению, единственным человеком, сумевшим наиболее долгий срок поддерживать спокойствие в этой опаленной войной стране в XIX веке.
Но после того, как Хосефа стала каждый день читать хвалебные статьи о нем в газетах, написанные людьми, обласканными его режимом, и сравнивать их с дюжинами подпольных брошюр, рассказывающих о произволе, царившем в стране, а в случае с Пуэблой – о злодее-губернаторе, которого он поддерживал уже много лет, она перестала называть его Дон Порфирио и встала в ряды антиперевыборного движения.
Именно тогда понял Диего, насколько благотворными были раньше паузы в их разговорах с Хосефой, и, когда они исчезли, она стала похожа на еще одного товарища по борьбе. Его жена желала говорить только о возможных результатах выборов для господина Мадеро, о Центральном антиперевыборном клубе, а также выражать свое мнение об издаваемых брошюрах и книгах.
– Я уже и не знаю, что хуже, – пожаловался Диего как-то раз за обедом. – То ли прежняя молчаливость, то ли нынешняя бурная река слов. С тех пор как старик объявил, что он дозрел до демократии, любая сплетня издается в виде брошюры, а любой бред оформляется в книгу.
– Кто тебя разберет, Диего? Не ты ли все время жаловался на трусливое молчание, царившее в стране? – спросила Хосефа.
– Да, но наивность тоже скучна. Кто может всерьез поверить, что кандидат Мадеро и его спиритические сны могут что-то изменить?
– Я могу, – заявила Хосефа. – Я, которая не хочет новой войны и так же, как и ты, сыта по горло таким миром.
– Раньше ты любила мир, – сказал Диего.
– И до сих пор люблю. Поэтому я за Мадеро, у него лицо и политические взгляды миролюбивого человека.
– Но ни ты, ни он ничего не добьетесь.
– Ты стал пессимистом, папа, – заметила Эмилия, превратившаяся с некоторых пор в сурового слушателя.
– Дочка, я только наблюдатель, это то, что мне всегда нравилось больше всего, – сказал Диего.
– Я обижусь, если ты еще раз это скажешь, – кокетливо произнесла Хосефа, подняв голову от газет, которые она читала по вечерам.
– Какая же ты тщеславная! – ответил ей Диего, откусывая кончик своей огромной сигары.
– Ты сам тщеславный, вечно носишься со своей правдой и своим разочарованием.
– Хосефа, я всегда признавал твой талант угадывать развитие сюжета любого романа, но это совсем другое, это не подчиняется литературной логике, в которой ты сильна. Мадеро проиграет.
– Милагрос думает по-другому.
– Милагрос думает, как и я, что если старик Диас не потерпел даже глупой игры генерала Рейеса и его сторонников, он тем более не позволит сеньору Мадеро победить на выборах.
– А что произошло с генералом Рейесом? – спросила Эмилия.
– Генерал Рейес был губернатором Нуэво-Леона. Его выдвинули кандидатом несколько наивных членов правительства, поверивших в реальность смены власти только потому, что Диас, желая поразить одного журналиста-гринго, наплел ему, что он воспринял бы как знак свыше, если бы в его стране появилась оппозиционная партия. И они тут же: «Как хорошо! Как хорошо! Давайте прислушаемся к словам господина президента, поищем, кто может прийти на смену старикашке».
– И?… – спросила Эмилия, когда отец вдруг расхохотался и перестал рассказывать дальше.
– Недолго они радовались. Диас позвонил Рейесу, Рейес отрекся и обманул надежды масонских лож, мелких чиновников и армии. Он отозвал свою кандидатуру и предложил Диасу поддержку на перевыборах. В качестве награды у него отобрали пост губернатора Нуэво-Леона и послали в Европу изучать новые методы ведения войны. Он хитер как лис, этот знаменитый президент Диас, – сказал Диего. – А твоя мама думает, что его может победить помещик из штата Коауила, который вдруг превратился в проповедника и чьими достоинствами можно считать его мужество, решительность и то, что он написал книгу, полную философствования на исторические темы, что по-хорошему никуда не приведет.
– А! – сказала Эмилия, пытаясь переварить эту информацию. – Даниэль мне написал в одном письме, что он добрый человек.
– Это действительно так, Диего, согласись, – вставила Хосефа, считавшая доброту главным человеческим достоинством.
– Мало теперешней неразберихи, так он еще добавляет, – сказал Диего.
– О какой неразберихе ты говоришь? – спросила Хосефа.
– Ты считаешь, ее недостаточно? Только в штате Пуэбла девяносто антиперевыборных клубов.
– Я это знаю, – ответила Хосефа. – А что в этом плохого?
– То, что они все переругались. Их девяносто, а что толку?
– Это не так, дорогой.
– Хосефа, только не говори мне, что это не так. Я в этом убеждаюсь каждый день. Я говорю с ними, ты читаешь их литературу.
– Ты тоже ее читаешь, – сказала Эмилия.
– Только чтобы убедиться, что они не выполняют своих обещаний, – уточнил Диего, сменив игривый тон на серьезный. Ему не нравилось, что его дом стал полем пусть и словесных, но баталий, он больше войны боялся, что какая-нибудь случайность разрушит это уютное райское убежище – их гармоничную семейную жизнь.
– Диего, – не отступала Хосефа, – Ахиллес Сердан сидел два месяца в тюрьме из-за того, что выполнял свои обещания.
– Он сидел в тюрьме потому, что он позер. Кому придет в голову всей своей антиперевыборной организацией принять участие в ежегодном параде в День независимости? А потом он позволил себе роскошь написать письмо президенту с жалобой на плохое обращение со стороны губернатора. Представь себе: «Всем известна Ваша фраза: нужно верить в справедливость и истину, так вот, если в этот раз все останется безнаказанным, ни мои соратники, ни я никогда больше не сможем поверить», – сказал Диего голосом капризного ребенка. – Звучит очень смело, но это полная глупость, Хосефа. Как будто Диас – это тот человек, которому стоит жаловаться. В этом Сердан похож на Мадеро. Они борются с правительством, и каким правительством, и хотят, чтобы оно, в свою очередь, хорошо с ними обращалось.
– И они правы, – сказала Хосефа.
– Но в этой стране царят не правые. Рабочие фабрик в Орисабе и шахтеры в Соноре тоже были правы, а мы знаем, какой ответ они получили на свои справедливые требования.
– Так что ты предлагаешь, Диего? Чтобы все осталось как есть?
– Не оскорбляй меня, Хосефа, ты еще новичок у нас, – ответил ей Диего. – Я двадцать пять лет назад начал говорить тебе о том, что сейчас стало таким модным.
– Вот тут ты абсолютно прав, – согласилась Хосефа, встав со своего кресла-качалки и уронив газету, которую держала в руках на протяжении всего спора. – За что я тебя люблю, так это за упрямство.
– И правильно делаешь, – сказал Диего, выпрямив спину и переваливаясь из стороны в сторону, как гусь. – Мы будем ужинать? – спросил он, успокоившись.
– Прямо сейчас, пока еще есть что поесть, – вмешалась Милагрос Вейтиа. Она уже какое-то время стояла в дверях и прислушивалась к их разговору.
– Что ты такое говоришь, Милагрос! Ты еще большая пессимистка, чем Диего.
– Я просто меньшая оптимистка, – сказала Милагрос, целуя свою племянницу. Потом, чтобы сменить тему разговора и хотя бы за ужином отдохнуть от забот, она спросила, как поживает ее подруга Соль.
Как и предполагала Соль Гарсия несколько лет назад, ее мать, любительница всех сватать, чем она занималась с почти маниакальной одержимостью и крайне успешно, сумела представить свою дочь во всем ее блеске одному из отпрысков самой богатой фамилии в городе и в стране. Очень скоро этот отпрыск потерял из-за Соль даже аппетит, хотя еда всегда была его единственной страстью, и стал искать способ сделать ее своей раз и навсегда. Владелец нескольких поместий, сахарных заводов, табачных плантаций, домов и денег в стране и за ее пределами завоевал Соль быстрее, чем Эмилия предполагала. И в тот момент, когда искорка сомнения промелькнула в душе девушки, ее мать придумала довольно неуклюжую, но убедительную метафору относительно того, что ее дочь была драгоценностью, а они должны храниться в роскошных ларцах. Как бы там ни было, шли приготовления к свадьбе, которая обещала запомниться надолго.
– Готово ли приданое принцессы? – спросила Милагрос, когда они ели суп.
– Оно еще не прибыло, – объявила Эмилия. – Они все заказали в Париже, даже нижнее белье. Но их багаж затерялся: одни сундуки прибыли в Веракрус, а другие еще не отправлены из Парижа. В этой неразберихе ей придется выходить замуж в нижней юбке из фламандских кружев, которую они получили вчера.
– Эта девочка унаследовала твой острый язычок, – сказала Милагрос ее сестра.
– Тем лучше для нее, – ответила Милагрос. – И предупреди свою подругу-сваху, что, если ее дочь не выйдет замуж в самое ближайшее время, ей придется стать женой банкрота.
– Но они хозяева половины штата Пуэбла и части штата Веракрус. Почему ты думаешь, что ее свадьба – дело рук Эвелии? – спросила Хосефа.
– Потому что она никогда не отличалась предусмотрительностью и заражена коммерческим азартом мужа, – сказала Милагрос осуждающим тоном.
– Этим заражаются легко, – вставила Эмилия. – Соль уже заразилась. Вчера она мне целый час рассказывала, сколько всего у нее теперь будет. Дом на проспекте Реформы, английская мебель, баварская посуда и рюмки шведского хрусталя. С ней очень трудно общаться, мне иногда хочется бросить ее, пусть живет как знает. В общем, она уверена, что ее будущее превосходно.
– Другого и нельзя ей пожелать, – сказала Хосефа.
– Тебя невозможно понять, Хосефа, – возразил Диего. – Ты реши: либо ты с одними, либо с другими, невозможно сразу угодить и нашим и вашим.
– Почему ты так говоришь? – ответила ему Хосефа, нюхая рыбу. – Думаю, что я переборщила чили.
– Диего хочет сказать, что нельзя одновременно ждать, чтобы что-то изменилось, и желать, чтобы все было хорошо у нынешних хозяев жизни, – объяснила Милагрос. – Ты действительно переложила чили, но рыба вкусная.
– Нет, невкусная, – возразила Хосефа.
– Давно такой вкусной не ел, – сказал Диего. – Тебе не нравится, Эмилия? Почему ты не ешь?
– У Соль кольцо на полпальца, – сказала в ответ Эмилия. – Даже кажется, что она так и завалится набок.
– И поэтому ты не притронулась к еде? – спросила Хосефа.
– Я не очень голодна.
– Все равно поешь, – сказала Милагрос. – Делай запасы на голодный год.
– Почему ты сейчас так упорно говоришь об этом? – спросила ее сестра.
– Потому что я прочитала много книг о войне, – ответила Милагрос.
– Только не рассказывай нам о ней! – взмолился Диего. – А ты, Эмилия, на всякий случай зря не переводи еду. Тебе хочется иметь кольцо, как у Соль?
– Зачем оно ей? – спросила Хосефа. – Она разумная девочка.
– Чтобы быть неразумной. Пойдем в пятницу в цирк? Или, может, ты чувствуешь себя слишком взрослой? – спросила Милагрос Вейтиа.
– Пойдем, – сказала Эмилия, снова отодвигая рыбу. – А когда?
– Представление будет завтра и в воскресенье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41


А-П

П-Я