Я стоял в нерешительности, сомневаясь, что в баре найдется место для еще одного страждущего, но компания вновь прибывших смела меня вниз в знакомый запах табака, пота и пива. Я заказал виски, хотя кружку «Гиннесса» подавали с трилистником в пенной шапке. Кто-то ушел, и я занял шикарное место рядом с сигаретным автоматом и поставил бокал на откидную полочку. Святой Патрик изгнал из Ирландии змей. Быть может, это знак, что все пройдет хорошо. С другой стороны, национальным праздником стала его смерть, и, может, это знак, что змеи всегда побеждают. Старик за соседним столиком затянул песню:
Я был холостой, я был один,
Работал ткачом, жил не тужил.
И только в одном я себя виню,
Что юную деву загубил.
Я лето и осень за ней ходил,
Дарил ей букеты роз.
Он счастливо улыбнулся во весь рот, и его поддержали:
И только в одном я себя виню,
Что спас ее от слез.
Получалось на удивление мелодично, притом что в половине третьего дня все присутствующие уже пьяны в стельку.
Старик смотрел незабудковыми глазами, мягкими, влажными и счастливыми от пива и воспоминаний. Он обвел посетителей взглядом.
Однажды ночью она пришла,
Склонилась ко мне на грудь,
И я пробудился ото сна,
Она зарыдала вдруг.
– Ты старый плут, Питер, – прокричал кто-то из-за столика. Старик улыбнулся, подмигнул и продолжил:
Она плакала горько, как дитя,
Что делать теперь, вопрос.
Я обнял ее, накрыл с головой,
Чтобы спасти от слез.
Я увидел, как размозженную женскую голову накрывают чистой белой простыней. Я поставил стакан, пошел в туалет и сбрызнул лицо водой. Когда я вернулся, песня закончилась и кто-то занял мое место у автомата, но стакан остался нетронутым.
Бармен с трудом протискивался в толпе, собирая пустую посуду. Он протянул старику полпинты и сказал:
– Из-за тебя меня прикроют за отсутствие лицензии на шоу-программу.
– С таким голосом нужна лицензия на пса, – сказал старый пьянчужка рядом.
Раздался смех, и кто-то прокричал из другого конца зала:
– Энн, спой нам.
Его хором поддержали остальные завсегдатаи, в конце концов втянулись даже те, кто зашел просто выпить за святого Патрика. Молодая барменша застенчиво покачала головой, но посетители настаивали, постукивая кружками по столу:
– Энн, Энн, Энн.
В итоге управляющий бросился к стойке и вывел девушку в зал. Публику призвали к тишине, началось шиканье, грозившее перерасти в драку, но стоило девушке закинуть голову, закрыть глаза и запеть, как все мигом заткнулись.
Она мне сказала: «Мама не прочь,
И папа отдаст за безродного дочь».
Потом отвернулась. «Любимый мой,
Мы скоро станем мужем-женой».
Голос был высокий и чистый. Под такой голос надо думать о зеленых холмах и пенистых солнечных водопадах, но вместо этого я вспомнил, как шел в своем костлявом наряде к распятой на доске Сильви. Она, кажется, вжалась в нее всем телом. Свет отразился в блестках ее волос, и яркая вспышка радугой мелькнула в моих глазах. Мгновенно, быстро, как пуля, она пронеслась, и осталась лишь перепуганная девушка и безликая публика в темноте.
Она растворилась средь праздных людей,
Я с нежностью вслед любимой глядел.
Лишь с первой звездой вернулась домой,
Как лебедь прекрасный в ночи под луной.
Я достал из кармана пулю, зажал между указательным и большим пальцем и поднял над головой. Из темноты появился Дикс с закрытым шарфом лицом. С ним вышел второй человек. На нем был элегантный черный костюм поверх черной рубашки и резиновая маска рыжего лиса. Лис кровожадно улыбался, глаза горели неестественно зеленым, напоминая разбитую пивную бутылку с острыми краями.
И все говорили, свадьбе не быть.
И только один не хотел говорить.
Она, улыбаясь, мимо прошла,
Я больше не видел ее никогда.
Лис долго изучал пулю, крутил ее так и сяк, подносил к глазам, я уже потерял счет времени. Наконец он взял у Дикса ручку и написал на пуле инициалы. Я протянул Диксу револьвер, тот передал лису, который принялся изучать его с той же дотошностью. Потом он вернул мне револьвер и пулю и сквозь зеленые глаза внимательно следил, как я заряжаю оружие. Опасный момент, именно здесь я должен подменить пулю. И я справился. Я заменил настоящую пулю восковой копией и вставил ее в барабан под его подозрительным взглядом. Он отошел, и мы с Сильви остались друг против друга в ярком островке света, окруженные непроглядной космической мглой. Я повторял свою мантру.
– Сконцентрируйся, сконцентрируйся, сконцентрируйся, – твердил я, пока ее лицо не превратилось в белое размытое пятно под стеклом, похожее на мертвую бабочку с красной точкой посередине.
Сегодня она приходила ко мне,
Земли не касаясь в ночной тишине.
И призрак сказал мне: «Мой дорогой,
Мы скоро станем мужем-женой».
Бар взорвался аплодисментами, криками и звоном кружек. Девушка поклонилась и нырнула за стойку, пока ее не заставили петь на бис. Я вытер пот со лба и сделал глоток виски. Что-то заставило меня посмотреть сквозь зеленую толкотню в другой конец зала. Среди шумной попойки стоял прямой и трезвый инспектор Джеймс Монтгомери и смотрел прямо на меня.
XII
Коп в отставке неопределенно улыбнулся, кэк улыбаются незнакомому человеку со знакомым лицом. Я сохранял невозмутимость.
– Ты рано.
– Да, думал с пользой провести время, осмотреть достопримечательности. Никогда не бывал в Шотландии. – Он усмехнулся. – Не удивительно, что шотландцы едут на юг. – Монтгомери покачал головой. – Что за дыра.
– Да уж не стильное местечко, где тебя на пенсию провожали.
– Я не о баре говорю, хотя та еще помойка. Я думал, отдохну, погуляю. Без обид, но кажется, я вернулся на полвека назад.
– Без обид.
Самодеятельность на время утихла, и автомат затянул «Я маленький старый пьянчужка» голосом Дина Мартина. Он уступал в популярности барменше, но его приняли благосклонно, и несколько особо стойких певунов подхватили припев. Монтгомери засмеялся и обнял меня за плечи, словно радуясь удачной шутке. Что-то маленькое и тупое уперлось мне в спину.
– Хотя Камбернолд еще хуже. Люди живут в диких условиях, особенно старики. Честно говоря, некоторым лучше бы умереть.
Мою маску спокойствия мгновенно смыло потом.
– Ублюдок, подойдешь к моей матери, и тебе на том свете не понадобится твоя тайна, – прошипел я.
Монтгомери стер с лица брызги слюны.
– Задел за живое, да? – Он сильнее надавил на спину. – Ну точно, раз уж ты угрожаешь человеку с пистолетом в руке. – Он усмехнулся. – Сынок, ты не сможешь меня обхитрить. Просто отдай то, что мне нужно, и забудь все как страшный сон.
– При мне его нет.
– Так пойдем и заберем его. – Он снова улыбнулся. – Хочешь, открою тайну?
– Валяй.
Монтгомери приблизил ко мне лицо и прошептал:
– Тебе придется волноваться не только о матери. – Он улыбнулся мило и невинно, как купидон. – Я знаю про твою немецкую подружку.
– Откуда? – прохрипел я.
– Тридцать пять лет в полиции не прошли даром.
Я беззвучно прошептал ее имя. Сильви.
– Она задала мне жару в гостинице. Слишком хороша для тебя, честное слово.
Понимание, что Монтгомери единственный человек, который в курсе о Сильви, захлестнуло меня волной ужаса и облегчения. Знание освобождает, и я рассмеялся. С другой стороны, пугает. Теперь и выясним, как далеко я готов зайти.
Большинство посетителей были слишком заняты и не замечали, как мы с Монтгомери зажались в углу. На нас пялился только коротышка в бейсболке, я бросил на него взгляд из-за плеча Монтгомери, и он злобно спросил:
– Вы чё, пидоры?
– Я нет, приятель. – Я посмотрел на него большими честными глазами. – Но вот этот английский хрен, кажется, не оставит меня в покое.
Парень заговорил громче, чтобы его услышали за соседним столиком:
– Беда с этой пидорвой, вечно они всем хотят в глотку сунуть.
Монтгомери вытащил из кармана бумажник и показал удостоверение, закрыв большим пальцем строку с именем.
– Я инспектор лондонской полиции, этого человека разыскивают за серьезное преступление.
– Не вопрос, старик. – Коротышка отступил на шаг. – Я просто спросил.
– Чутье тебя не подводит, – сказал я. – Он чертов педик, активист гей-движения, если ты меня понял. Как только мы выйдем отсюда, он непременно вставит мне в задницу.
Монтгомери пнул меня в пятку носком ботинка, так что у меня свело ногу, – хотел наверняка выбить из моей головы мысли о побеге.
– Я сам не против педиков, – сказал коротышка. – В смысле, некоторые бывают смешными… Грэм Нортон… Кеннет Уильямс…
Он запнулся, и я подсказал:
– Ноэль Коуард.
Коротышка смутился:
– Ну то есть живи сам и не мешай другим, я считаю.
Монтгомери достал наручники и пристегнул меня к себе. Кто-то в толпе прокомментировал:
– О-о, садо-мазо.
Остальные молчали. Чудесным образом народ расступался перед нами до самых дверей.
– Точно. – Монтгомери мрачно усмехнулся. – Пойдем прогуляемся.
По субботам Аргайл-стрит кишит людьми, и вряд ли кто обратит внимание на двух прилипших друг к другу мужчин. Я прихрамывал на больную ногу, Монтгомери ловко подстроился, и мы побрели не спеша, как отец и сын после пары кружек пива.
Взгляд зацепился за небольшую картонку на фонарном столбе: разноцветные клоуны и улыбающиеся лица. Красными буквами старательным детским почерком подписаны время и место представления. В верхнем углу усатый фокусник достает из цилиндра довольного кролика. Я взглянул на Монтгомери, но он был слишком занят изучением толпы. Самодельные афиши, разрисованные цветными карандашами, украшенные блестками и фольгой, красовались на каждом столбе и вели к Паноптикуму – моя собственная дорога из желтого кирпича. Оставалось только надеяться, что Монтгомери ничего не заметит.
Навстречу шел ископаемый старичок и с неумолимостью танка катил на нас свою жену в инвалидном кресле, увешанном сумками и пакетами. Странно, что для недельных закупок они выбрали день, когда в магазинах не протолкнуться. Хотя, возможно, им просто нравится давка. Монтгомери сделал шаг влево, я пошел за ним и в последнюю минуту метнулся вправо, заключив кресло в наши объятия.
– Господи боже, вы что, ослепли? – проскрежетал старик, тощий, как цирковой йог, с серо-зеленой кожей ракового больного. Его жена хихикнула. Ее нарумяненное веселое лицо напоминало невероятно щекастого пупса. Плоть складками катилась по слоновьим ногам в расшнурованные кеды. Прямо-таки мистер и миссис Спрэт. Наверняка они меняются в кресле. Сегодня он, надрываясь, тянет ее тушу, завтра она, сотрясая землю, повезет его мощи. Любовь побеждает все, кроме нищеты, болезни и смерти.
Монтгомери резко дернул наручники, но я не обратил внимания.
– Прошу прощения, у нас мальчишник, и старый Монти шутки ради пристегнул меня к себе, – сказал я старику.
– Ладно. – Его зеленое лицо раскраснелось от раздражения и повышенного кровяного давления. – Весельчаки хреновы.
Миссис Спрэт с укором посмотрела на мужа. Монтгомери попытался схватить меня за шиворот, но я увернулся и наклонился к креслу:
– Поцелуете обреченного?
Она засмеялась и влепила мне звонкий поцелуй в щеку, обдав парами бренди.
– Ты тот еще пройдоха. Несчастная твоя невеста, ты испортишь ей жизнь.
– Вот. – Я вытащил из кармана десятку. – Выпейте за меня. На удачу.
– Побереги деньги, сынок. Они тебе еще пригодятся.
Она отпихнула купюру, Монтгомери резко схватил меня, и мы столкнулись. Этого я и ждал. Он переложил бумажник во внутренний карман. Его пиджак перевешивал на правую сторону. Наверняка там лежат ключи. И, надеюсь, один из них от наручников. Я быстро нащупал связку и ловко переложил в свой карман, не уверенный, обрел ли свободу или только доступ к далеким бледным комнатам, где Шейла Монтгомери столько лет оплакивала сестру.
– Удачи, сынок, – прокричала вслед миссис Спрэт. – И не обижай свою милую.
Старик покачал головой и покатил ее к Галлоугейту.
Мы поднимались по обшарпанной лестнице Паноптикума, и Монтгомери все больше нервничал:
– Что это за место?
– Я же сказал, я храню тут свои сокровища.
– Чем тебе не нравится банковский сейф?
– Здесь надежно, как в банке, но совершенно бесплатно.
– Чертов шотландец, – фыркнул хМонтгомери.
Я услышал смех наверху и посмотрел на Монтгомери, но он, ничего не замечая, качал головой:
– Не нравится мне это.
– Ты просто психуешь на финише. Я в твоей власти. Дуло в спину, наручники на запястье и пара грозных мечей над моей головой. – Я говорил мягко и спокойно. – Я не меньше тебя хочу поскорее с этим покончить.
Монтгомери ткнул меня в спину пистолетом. По коридору снова прокатился смех, и он замер:
– Что это?
– Да не дергайся так. Внизу игровой зал. По субботам у них бинго. – Я улыбнулся. – Что случилось? Боишься привидений?
Он толкнул меня вперед:
– Давай уже.
– Да, пора, – сказал я, взглянув на часы, открыл дверь и вывел его на сцену.
На лице Джонни отразилась смесь замешательства и облегчения, когда я вытащил на свет Монтгомери, не пытаясь скрыть, что мы скованы наручниками. Я кивнул, он поднял руки и вместо заготовленной шутки выдал:
– А вот и тот, кого мы так долго ждали, великий волшебник Уильям Уилсон!
Зал взорвался аплодисментами. Монтгомери попытался уйти, но наручники, пленявшие меня, теперь крепко держали его. Не знаю, заметил ли кто, как он спрятал руку с пистолетом в карман.
Я потащил его по сцене, мгновенно сбросив с себя долгие месяцы пьяной спячки. Энергия поднималась по позвоночнику, разливалась по венам и потрескивала на кончиках пальцев. Я снова дома. Я расплылся в фирменной улыбке Уильяма Уилсона и прокричал:
– Посмотрите на этого человека. Его зовут дядя Монти, и он отъявленный негодяй.
Публика засмеялась.
– Поздоровайтесь с дядей Монти.
– Привет, дядя Монти!
Монтгомери дернулся назад, но я удержал его, скрывая за широкой улыбкой судорожную боль в запястье.
– Посмотрите на его сердитое лицо. Ребята, мне кажется, он вас не услышал. Давайте крикнем еще громче, может, тогда он нам ответит.
Детишки знали, что делать. Они набрали в маленькие легкие побольше воздуха и проревели:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31