– Спасибо за помощь.
В темноте я не видел лица, но, судя по голосу, она улыбалась.
– Не за что.
– Да ладно, ты спасла мне жизнь.
– Всегда пожалуйста.
В голове пронеслись картинки из порножурналов. Я поставил чемодан на землю.
– Ждешь кого-нибудь?
– Да.
В ночной тьме ее хрупкая фигурка выглядела совсем беззащитной. Парковка казалась мрачной и заброшенной, хотя с полдюжины машин еще стояли в своих загонах. Фары погашены, в окнах темно, но кто угодно может сидеть там и ждать, пока я уйду и оставлю ее одну. Я представил ее смеющееся лицо, заснятое на какой-нибудь вечеринке, широкую улыбку, застывшую в немом призыве к свидетелям. Я отогнал видение и удержался от вопроса: «Ты не боишься стоят тут одна?» Она сама по себе, я сам по себе. Кроме того, она наверняка поднимет меня на смех.
– Мне пора. Спасибо еще раз, хорошего вечера.
Я взялся за ручку чемодана, готовый катить свой воз до ближайшего такси.
– Не хочешь спросить, кого я жду?
Я, конечно, уже понял, но хотел услышать это от нее.
– Не мое дело.
Она подошла ближе, всколыхнув еще пару страниц журнала.
– Я жду тебя.
Я отпустил чемодан. Не то чтобы я собирался дотронуться до нее, но на всякий случай решил освободить руки.
– Я польщен.
Теперь я видел ее сияющее лицо, открытое – и загадочное.
– Ты еще не знаешь, чего я хочу.
Меня снова охватило беспокойство. Казалось, среди машин кто-то ходит.
– Я думал, меня.
Она улыбнулась шире:
– Вы, ирландцы, все одинаковые.
– Шотландцы. – Бровь под ровной челкой приподнялась, и я добавил: – Но мой дед из Ирландии, если хочешь.
– Ты и Клинтоном прикинешься, если я захочу.
– Если они отменят воинскую повинность.
Она засмеялась:
– За сценой ты забавнее.
– Мне уже говорили. – Где-то в темноте проскрипел по рельсам трамвай. Она мотнула головой, и я заметил капли дождя на шлеме темных волос. Я ждал, что она объяснится, но она молчала. – Так чем же я могу помочь?
– Может, сначала выпьем?
– Я уж и не надеялся. – Я посмотрел на чемодан. – Только давай заскочим в отель, я все улажу и разгружусь.
Она улыбнулась жемчужной американской улыбкой:
– Может, там и выпьем?
– Почему нет?
Я улыбнулся в ответ, скрывая свои зубы, чувствуя себя Казановой во плоти, и совсем забыл, что она так и не сказала, чего хочет.
* * *
За те часы, что я провел в Берлине, квартал успел измениться. На улицах по-прежнему оживленно, но суеты меньше. Перекресток ночи. Спешащие домой театралы и парочки из ресторанов вперемешку с юными тусовщиками, для которых ночь, как и вся жизнь, только начинается. Сильви вела меня по улице, мимо баров и ресторанов, влюбленные и дружеские компании мелькали в ярких огнях, улыбались, как реклама праздника. Трамвай со звоном укатил за угол, и я ступил на дорогу.
– Эй, не спеши.
Сильви схватила меня за рукав и кивнула на красный свет.
– Извини. – Я усмехнулся и поднялся на тротуар. – Там, откуда я родом, светофоры для стариков, больных и голубых.
Загорелся зеленый. Мы перешли улицу, и Сильви сказала:
– Отель недалеко, можем прогуляться пешком.
– Хороший?
Сильви пожала плечами:
– Никогда не бывала. – Она улыбнулась, ее каблуки стучали по асфальту. – Люблю комнаты в новых отелях, а ты?
– Я слишком много их видел.
– А я нет.
Мы свернули от баров и кафе на боковую улицу и увидели торчащий скелет недостроенного здания. Синяя пленка трепыхалась на перекрытиях, и я представил огромный корабль-призрак, на всех парусах рассекающий ночные просторы. Мы замедлили ход, Сильви поднялась на бордюр будущего тротуара и пошла, балансируя по краю, останавливаясь, чтобы поймать равновесие, как канатоходец. Я шел рядом, гремя колесами чемодана по новому бетону. Сильви раскинула руки, усиленно раскачиваясь, и схватилась за мое плечо, чтобы удержаться.
– Заработаю денег – буду жить в отеле. Чистые простыни каждый день, мини-бар с охлажденной выпивкой, обслуживание, кабельное телевидение, душ с охренительным напором…
Тротуар кончился. Сильви остановилась, слегка покачнувшись, будто на краю пропасти, я дал ей руку, и она спрыгнула с легким реверансом.
– А еще завтрак каждое утро, – сказал я.
– Завтрак в любое время дня. Или ночи, если хочется, и… – Она помолчала, привлекая мое внимание, и выдала коронную фразу: – Бесплатная гигиеническая фигня.
Мы снова вышли на главную улицу. Молодая парочка прошла мимо нас в бар, он обнимает ее за плечи, она его – за талию.
– В Глазго в такое время на улицах полно пьяных.
– Правда? Почему?
– Не знаю. Так сложилось.
– У нас пьют только последние неудачники.
Я почувствовал себя уязвленным.
– Серьезно?
– Да, те, кто не могут достать спидов. Напиваются только слюнтяи.
– Повезло слюнтяям. А ты откуда?
– Не важно, сейчас я здесь.
– Здесь и сейчас?
– Поверь на слово. – Каблуки цокнули последний раз, и она остановилась у двери. – Ну вот, отель «Бэйтс». Не похоже, что здесь есть жизнь.
Я посмотрел на закрытые ставнями окна, запертые двери и погасшую вывеску.
– Кто сказал, что у американцев нет чувства юмора? – Я позвонил в дверь. – В путеводителе написано, что Берлин – круглосуточный город.
– Так оно и есть – там, где за это платят.
Я напряг слух в надежде услышать шаги швейцара и снова нажал на звонок, раздумывая о том, не отключает ли его портье перед отходом ко сну. Я отпустил кнопку и прислушался.
– Что-нибудь слышишь?
Сильви покачала головой. Я принялся стучать кулаком, но толстая деревянная дверь словно впитывала удары, и я лишь отбил себе руку. За спиной три ноты пропищали незаконченной гаммой на сломанном ксилофоне. Я обернулся и увидел Сильви, озаренную зеленым светом мобильника.
– Попробуем позвонить.
Я развернул бумажку, которую мне дал Рэй.
– У меня нет их телефона.
Но Сильви уже набирала номер. Она кивнула на рисованную вывеску над крыльцом. За непробиваемой дверью зазвонил телефон. Мы ждали двадцать гудков, Сильви сбросила и набрала еще раз, и снова двадцать гудков. Я про себя матерился. И тут Сильви сказала то, что жаждет услышать любой одинокий (а иногда и женатый) мужчина, встретивший красивую женщину.
– Наверное, лучше пойти ко мне. – И добавила, как все мы надеемся, только для приличия: – Можешь спать в комнате для гостей.
* * *
Я думал, Сильви живет в современной квартирке: много света, мало мебели, как в барах, мимо которых мы проходили. Но Сильви открыла дверь, и стало ясно, что годы не пощадили ее жилище.
Потертый линолеум и блеклые обои в прихожей – ремонта, видимо, не делали со времен советской власти. Гора нераспечатанной почты на столике, у стены – велосипед с провисшей цепью. На руле красовалась поношенная мужская кожаная куртка – этакий трофей, словно сбитый зверь на кенгурятнике грузовика. Квартира, похоже, служила приютом целой армии квартирантов, не получив ни от кого из них благодарности. Сильви равнодушно взглянула на письма:
– Ну вот и дом родной.
– Отличный район.
Она засмеялась:
– Нам нравится.
Я отложил «нам» в память рядом с мужской курткой. Сильви сняла пальто.
– Кофе?
– Можно и чего-нибудь покрепче. – Я открыл чемодан и достал бутылку «Гленфиддиш» из дьюти-фри. – Я знал, что не зря таскаю этот чертов воз.
– Неплохой виски.
– Я думал, выпивка для слюнтяев.
– В Америке выпивка для слюнтяев. А мы в Европе.
– Ах, в Америке. Круг сужается.
Сильви бросила на меня взгляд:
– Проныра. – Она швырнула пальто поверх куртки таинственного незнакомца, а затем туда же пристроила мой плащ. – Иди познакомься с дядей Диксом, а я принесу стаканы.
– С кем?
Она прошла на кухню, а я встал в дверях, наблюдая, как она всматривается в шкаф, словно забыла, что ищет.
– С дядей Диксом.
Она обернулась, вновь демонстрируя идеальные зубы, и указала на коридор.
– Казанова, блядь, – пробормотал я и направился в полутемную гостиную, надеясь, что дядя Дикс окажется котом или собачонкой невизгливой породы.
Кто бы ни занимался этой комнатой, он явно торопился – а может, ему просто не хватило краски. Неровные красные мазки покрывали потолок и стены, бушующее море с розовой пеной и непредсказуемым характером – одним словом, интерьер в стиле лопнувшей вены.
Лампа на гнущейся ножке, направленная в потолок, да с полдюжины греющих свечей, затухающих в пустом камине, – вот и все освещение. Стены поглощали свет, и тени становились багровыми, словно брызги крови на месте преступления.
В кресле из кожзаменителя сидел, как я понял, дядя Дикс. Разрез на подлокотнике кто-то заклеил липкой лентой – вряд ли он рассчитывал, что это надолго. И он был прав. Дядя Дикс легонько тянул за конец ленты, будто проверяя надежность клея, и когда полоска почти отрывалась, мягко прижимал ее обратно – до следующей атаки. Ни телевизора, бубнящего в углу, ни раскрытой книги или газеты на коленях, только глубокая пепельница с окурками на столике рядом с ним. Либо он о чем-то напряженно думает, либо, напротив, в отключке.
Возраст определяется не только по лицу. Мы смотрим, во что человек одет, в какой он форме, с кем общается. Мы обращаем внимание на волосы, манеру речи и прочие мелочи в первые же секунды знакомства, даже не отдавая себе отчета. Я довольно точно могу определить возраст. Это часть моей работы. Я кашлянул, человек в кресле перевел взгляд с подлокотника на меня, и я решил, что ему от тридцати девяти до шестидесяти. Он уставился на меня без всякого любопытства. Так муж смотрит на очередную покупку двинутой на магазинах жены.
– Здравствуйте, я Уильям. – Я протянул руку. Он помедлил чуть больше положенного и осторожно пожал ее, не вставая с кресла.
– Дикс.
Его голос звучал как ржавый ключ в старом замке. В кровавых сумерках комнаты нелегко разобрать цвет волос – может, седые, может, черные. Лицо покрыто щетиной двух дней от роду, готовой к третьему. Вытянутые тренировочные штаны и полурасстегнутая рубашка, открывающая волосатую грудь. Взъерошенный, неряшливый обладатель десятка фунтов лишнего веса – но такой тип нравится женщинам.
Я присел на диван, надеясь, что Сильви поторопится.
– Сильви готовит выпивку.
Дикс не спускал с меня глаз; его рука принялась за старое. И снова перед его репликой возникла пауза, как помехи на линии при междугородном звонке.
– Ты вернулась.
В сравнении с хриплым шепотом Дикса голос Сильви звучал как благовест.
– Похоже на то.
В одной руке Сильви держала три разномастных стакана, а в другой – мой виски. Она небрежно покачивала бутылкой, ухватив ее за горлышко. Сильви села на пол между нами, скрестив ноги, поставила виски и стаканы на столик, оставив в центре композиции переполненную пепельницу. Я почувствовал какую-то размолвку между ними, замятую или просто отложенную, и подумал, что, возможно, еще подыщу себе отель.
– Уильям бездомный, – сказала Сильви и ослепительно мне улыбнулась. Я открыл бутылку и стал разливать по стаканам.
– Временно бездомный.
– Его не пускают в отель.
Дядя Дикс перевел на меня взгляд. Глаза затуманены, но отлично видят. Я снова попытался угадать его возраст, глядя, как он пробует виски. Он одобрительно кивнул и глотнул еще.
– Не повезло, – сказал он.
Прозвучало как зловещий тост. Я поднял стакан:
– Prost.
Сильви подняла свой:
– До дна.
Дикс оставил в покое ленту, опустил руку в карман и извлек оттуда пачку сигаретной бумаги. Я вынул сигареты и предложил по кругу. Сильви отказалась, а Дикс взял одну и сунул за ухо.
– Не самое удачное начало первой ночи в Берлине.
Благодаря ли виски, сигарете или компании, но Дикс, похоже, выходил из транса. Он достал из пачки пару листков.
– Только приехал?
Я впервые заметил американский оттенок в его немецком акценте. Может, жил в Америке, а может, подхватил от Сильви. Хотя, скорее всего, влияние «Эм-ти-ви». Интересно, как долго они вместе и в каких отношениях. Размышления прервало мое имя, произнесенное вслух.
– Уилл – звезда шоу, на котором я была сегодня.
Я глотнул виски и вернул комплимент:
– Это ты блистала.
Дикс снова сунул руку в карман, что-то нащупывая. Он растерянно посмотрел на Сильви:
– Ты получила работу?
– Пока нет.
Дикс полез под подушку за спиной, раздраженно зарычал, казалось, того и гляди он покинет насиженное место, но Сильви заглянула под столик и вытащила мешочек с травкой. Дикс выдал самую сердечную улыбку за вечер, взял мешок и развязал его. Аромат свежей конопли наполнил комнату.
– Кем ты работаешь? – спросил я Сильви.
– Я танцовщица.
– Что танцуешь?
– А что ты хочешь?
– Она хорошо танцует. – Дикс свернул косяк. Он облизнул бумагу, склеил и закурил, сделав две глубокие затяжки. Потом передал мне. – Держи, отлично идет под виски.
Сильви засмеялась:
– Подо все идет.
– Ваше здоровье. – Я затянулся до упора и закашлялся: трава была что надо. – Хорошая штука.
Мой голос высох, как у дядюшки Сильви.
– Самая лучшая, – кивнул Дикс.
Я сделал еще пару затяжек. Я чувствовал, как меня пробирает до костей, лучше, чем любой массаж.
Дикс в дыму покосился на Сильви:
– Станиуй для него.
Сильви встала на ноги, и я снова отметил ее гибкий стан и идеальную осанку. Она наклонилась, взяла у меня косяк, откинула голову и глубоко затянулась, закрутившись в пируэте. Затем рассмеялась и упала.
– Попробуй, Уилл, небеса откроются.
– Если они откроются еще больше, я уже не вернусь.
Дикс повторил:
– Станцуй для него. – Он посмотрел на меня. – Вам в клуб не нужны танцовщицы?
– Не знаю. Поспрашиваю. – Я взглянул на Сильви. – Можешь не танцевать.
– Но я хочу. – Она подошла к магнитоле и порылась в дисках, разбросанных по полу. – Мне нужна практика. – И добавила с театральным придыханием: – У меня сейчас перерыв между ангажементами.
– Она ушла с работы, – гордо улыбнулся дядя Дикс. – Сказала, чтоб они засунули ее себе в задницу.
Сильви помолчала, глядя на диск.
– Такой работы полно.
Дикс пожал плечами, заряжая второй косяк.
– А ты чем занимаешься? – спросил я.
Он посмотрел на меня, и я решил, что он не понял вопроса, но тут Дикс ухмыльнулся:
– Своим делом.
– Дикс на все руки мастер.
Сильви нашла нужный диск и вставила в проигрыватель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31