Затем Лес откашлялся и начал было что-то говорить, но тут загудел интерком, и он нетерпеливо щелкнул переключателем.
– Да, Келли?
– Эдди Райнбек на втором.
– Келли, у меня встреча.
– Это важно.
– Ч-черт, – выругался Лес, щелчком отключая интерком и беря трубку второго телефона. – Скверные новости, скверные новости. Я нюхом чую. Слушаю, Эдди.
По мере того как Лес внимательно слушал, лицо его все мрачнело.
– Ты как пить дать шутишь, – наконец сказал он, а затем тихо, сквозь сжатые зубы процедил: – Эта тупая… безответственная… развратная… пизденка… хуесоска! – Вздох. – Я просто в это не верю. Ладно, Эдди, погоди минутку.
Лес прикрыл трубку ладонью и посмотрел на агентов.
– Извините, ребята, – сказал он, одной рукой указывая на выход; его холодность претерпела метаморфозу Джекила-Хайда, – это просто катастрофа. Мне придется поговорить с вами позже.
Агенты дружно встали, на их физиономиях расплывались улыбки идеального понимания.
– Нет другого такого бизнеса, как шоу-бизнес, да, Лес? – сострил старший агент, от души ему подмигивая.
– Поговорим с тобой позже, Лес, – сказал молодой.
По-товарищески махнув ему, они вышли за дверь. Лес перестал прикрывать трубку.
– Итак, Эдди, что там за чертовщина стряслась?
Эдди Райнбек был на киностудии ответственным за рекламу. Последние два месяца его внимание почти исключительно занимала Анджела Стерлинг и колосс «Пока она не крикнет», рекламой которого он занимался лично. Эдди сумел устроить то, что обещало стать пиар-ходом наипервейшей важности. Посредством искусного чествования и улещения он убедил сенатора штата и контр-адмирала не просто позволить, но даже настоять, чтобы матросы и офицеры, которым предстояло служить на борту недавно подготовленного к плаванию и укомплектованного личным составом линкора «Калифорния», «избрали» будущую крестную их корабля. Народное голосование должно было определить выбор из следующих кандидатур: (1) Доктор Роза Харкнесс, последняя американская женщина – лауреат Нобелевской премии, (2) Миссис Ханна Боув, «Златозвездная мать года», потерявшая всех троих своих сыновей во Вьетнаме, (3) Сторм Роджерс, миловидная жена губернатора Калифорнии и (4) идеальная Анджела Стерлинг.
Главы киностудии (включая Папашу Харрисона) испытывали опасения в отношении возможного результата. («К чему рисковать – кому это нужно?») Однако Эдди был непоколебим, и Лес дал добро.
– Капелька престижа не может нам повредить, – сказал он. – Получится славная история в «Лайф» с фотографией на обложке.
– Да? – спросил Папаша. – А что, если она проиграет?
– Да брось, Папаша, черт побери, голосование у Эдди в кармане. У него там все схвачено.
Старик вздохнул, покачал головой и негромко присвистнул:
– А что, если Эдди ошибается?
Лес улыбнулся – слабо и понимающе.
– Эдди не ошибается, Папаша. Если его голова на рельсах – никогда.
И все же было определенное напряжение, определенная тревога, пока они ожидали результата – и существенное облегчение, когда стало известно, что Анджела выиграла с солидным отрывом, собрав больше голосов, чем три остальные дамы вместе взятые.
Естественно, это прибавило Эдди веса в глазах Леса. Схожим образом дело обстояло и для Леса в отношении Папаши и его нью-йоркской конторы. Одобрительные похлопывания по спине в изобилии сопровождали ожидание великого дня – который наконец-то наступил, и на большом Пирсе-97 в Сан-Франциско при полных парадных регалиях по стойке «смирно» выстроились шесть тысяч матросов и офицеров, тогда как на самой пристани, рассаженная на празднично задрапированной трибуне, невдалеке от украшенной лентами бутылки шипучки, собралась толпа почетных гостей – включая трех адмиралов, мэра Сан-Франциско, губернатора Калифорнии и командующего ВМФ. Среди них, словно в засаде, размещалась армия репортеров и фотографов, а чуть поодаль стояли три пикапа с телекамерами.
Желая по максимуму использовать событие, Лес на целый день закрыл производство фильма «Пока она не крикнет» – следует ли упоминать, что это обошлось киностудии в кругленькую сумму. Исходя из этого, сложно было преувеличить его разочарование и обиду, когда он узнал, что мисс Стерлинг, сказочный объект всех приготовлений, так и не удосужилась там показаться.
Прождав ее больше часа, церемонию решили продолжить, а потому пришлось прибегнуть к замене. Пытаться заменить главную красотку будничной и заурядной было бы просто глупо. Вместо этого с немалой мудростью и дальновидностью выбрали премиленькую семилетнюю девочку с розовым бантом в волосах.
Эта замена могла бы оказаться вполне удовлетворительной, хотя и далекой от идеала, если бы девочка по причине своей нервозности и неопытности не промахнулась, бросая украшенную лентами бутылку в борт корабля. Хуже того, вслед за этим, влекомая инерцией, она потеряла опору и упала с пристани в океанские воды, где чуть было не утонула, прежде чем ее вытащили. Вот так получилось, что и крещение, и спуск корабля на воду потерпели позорное фиаско – худшее, по словам некоторых, за всю морскую историю.
– Я ее убью, – сказал Лес Эдди. – Бог свидетель, я ее прикончу! – Раздались негромкие рыдания. – Это несправедливо, Эдди, это просто несправедливо… хуже того… это оскорбительно, – Лес взглянул на большой портрет, – особенно в отношении Папаши. После всего, что он для нее сделал, эта сука так ему подпиздила. Богом клянусь, Эдди, если бы мы уже восемь недель не работали над картиной и если бы ее не было в каждом долбаном кадре, я бы ей задницу подпалил! Уволил бы ее на хуй! Мне наплевать, как ее там в билетных кассах берут! На хуй с картины! Богом клянусь!
Тут Лес сделал паузу, аккуратно промокнул глаза салфеточкой «Клинекс», медленно качая головой, точно старик в невыразимом горе, и слушая Эдди.
– Да, я знаю, Эдди, я знаю, – тихо сказал он. – Эта пизда нас за яйца держит.
8
Гигантское лепное сооружение лавандовых и темно-золотых тонов на Сансет-бульвар, 11777, окруженное двенадцатифутовой зубчатой стеной и настоящим рвом, было домом Анджелы Стерлинг – возлюбленного секс-символа серебряного экрана и живого цвета, – каждый из последних трех фильмов которой весил больше, чем предыдущий чемпион у билетных касс.
Привлекательность Анджелы Стерлинг для публики была такой невероятной, что невозможно было открыть журнал или газету, чтобы не наткнуться там на еще одну искусно аннотированную главу ее по преимуществу воображаемой жизни, воображаемой – то есть целиком сфабрикованной отделом рекламы киностудии. Там проделали колоссальную работенку – нынешний «показатель количества страниц» Анджелы Стерлинг, по которому судят о подобных материях, был вдвое выше, чем у Джекки Кеннеди во время звездного часа последней (в смысле обнажения).
Приближаться к дому было все равно что приближаться к крупной киностудии. У ворот встречала табличка «Входа нет». Если вас не ждали, большие железные двери так и оставались закрыты, хоть там что. А когда они все-таки открывались, необходимо было пройти через сторожку, где обитали два вооруженных охранника, которые, после установления личности гостя, позволяли опуститься подъемному мосту надо рвом. Традиционно считалось, что естественную безопасность, даруемую рвом, усиливают кишащие в его темных водах людоедки-пираньи. Однако двое мужчин, вооруженные пистолетами, с неизменным возмущением именовали подобные сведения еще одной «студийной чепухой», ибо это подразумевало их неспособность защитить свою киношную принцессу «без кучи проклятых рыбин, вонючих до невозможности!».
Именно через эти порталы и мимо этой бдительной стражи двумя часами раньше проделали путь Борис и Сид. И почти в тот самый момент, когда идеальная мисс Стерлинг должна была спускать на воду линкор, она радостно подписывала письмо с согласием сыграть «одну из романтических ролей», как обозначил это Сид, «в фильме, пока еще не имеющем названия и сценария, который будет срежиссирован Борисом Адрианом и снят в пределах и окрестностях Вадуца, столицы княжества Лихтенштейн, причем основные съемки должны будут начаться через три недели после подписания данного соглашения, датированного 2 мая 1970 года».
Борис тоже расписался, а затем Сид поспешил добавить туда собственную подпись с вычурным завитком, следующую за словом «засвидетельствовано…»
– О боже! – Сияя улыбкой, девушка сжала руки и подняла их к горлу, словно пытаясь поймать экстаз, голубую птицу счастья, в ловушку, прежде чем она упорхнет прочь. – Я даже не думала, что такое может случиться! Я просто не могу в это поверить!
Сид лучился фанатичной улыбкой, складывая бумагу и пряча ее в карман.
– Все в порядке, это случилось, – сказал он, кивая, – можешь не сомневаться.
– Что ж, – выдохнула Анджела, – давайте по этому поводу выпьем шампанского! – И она позвонила служанке.
То, что радость Анджелы в связи с этими неожиданными начинаниями практически равнялась громадному удовольствию Сида, было вполне объяснимо. Несмотря на свое завидное благосостояние, немыслимо-потрясающую красоту и запредельное могущество – или, в стиле резюме, несмотря на свой фантастический «успех», – Анджела Стерлинг на самом деле была девушкой, очень многого лишенной. Двумя годами раньше она пережила бурный и мимолетный роман с одним нью-йоркским писателем, который обратил ее лицом к наличию определенных разнообразных явлений, о существовании которых она раньше даже и не подозревала. Ничего сверхъестественного – просто стандартный букварь Четырнадцатой улицы и ниже, или «сундучок с выкрутасами», как кто-то это назвал: «И цзин», «Живой Театр», Ленни Брюс, «Реалист», «Фац», «Грейтфул Дэд» и так далее, включая модное понятие о том, что фильмы могут и должны быть хорошими.
Дальше Анджела Стерлинг, понятное дело, оказалась в Актерской мастерской – не в качестве полноправного члена (ее бы туда не приняли), а как «почетная гостья из столицы кино», – посещая эту самую мастерскую четыре часа в неделю. Именно там до нее дошло, что она ровным счетом ничего не знает о своей профессии, и это заставило ее остановиться и подумать.
Киностудия («Метрополитен Пикчерс») взбесилась – во-первых, потому что Анджеле вздумалось заинтересоваться такой бредовой ерундовиной, как актерская школа Нью-Йорка, а во-вторых (и это куда более важно), потому что факт ее отвергнутости стал достоянием утренних газет.
Агент Анджелы, Эйб Лис Леттерман, оказался в серьезном замешательстве.
– Послушай, детка, – нежно укорял он ее, – мы берем один миллион долбаных долларов за картину – по-твоему, это раз плюнуть?
– Дело не в этом, Эйб, – пыталась объяснить Анджела. – Просто… ну, просто в жизни есть вещи поважнее денег.
– Да, вот это мне уже нравится, – дымился Эйб. – Так что же нам теперь с ними делать? Резать на куски и класть в холодильник?
Анджела Стерлинг, урожденная Хелен Браун, из района Оак-Клифф города Амарилло, что в штате Техас: в возрасте четырнадцати лет ладная как кнопочка тамбурмажорка в средней школе Джеймса Боуи; в возрасте шестнадцати лет избранная Самой Красивой Старшеклассницей; в возрасте семнадцати лет – мисс Техас; позднее в том же году она приняла поддельный лавровый венок мисс Америки.
И теперь Анджеле стукнуло двадцать четыре, она уже ветеран серебряного экрана и самая высокооплачиваемая актриса за всю историю кинематографа. Но здесь-то как раз и загвоздка: хотя Анджела снялась в семнадцати картинах, она не только ни разу не номинировалась ни на какую награду, но даже едва ли была удостоена хотя бы единственного серьезного критического отклика. До сих пор один-другой доброжелательный обозреватель время от времени ссылался на «определенную природную способность» – сравнивая ее в этом и других («природных») отношениях с покойной Мерилин Монро, – однако реальные похвалы в ее адрес поступали только в виде нескольких тысяч писем от фанатов в неделю… исключительно на языке подростка, дебила и человека сексуально озабоченного. Таким образом, для Анджелы Стерлинг в этой критической точке ее жизни и карьеры перспектива работы с самим Царем Борисом была не чем иным, как спасением.
– Вот что я тебе, Энджи, скажу, – предупредил ее Большой Сид. – Давай пока что держать все в секрете, ага? Киностудия, Лис, Лес Харрисон… – пока не знают, они и не тревожатся. А уж когда время поспеет, мы все это выложим – знаешь, с уймой классной рекламы, как следует. Ага?
– Конечно, – выдохнула Анджела и перевела лучистый взгляд с Сида на Бориса, – как скажете, так и будет.

Часть вторая
Магия объектива
1
Шпили, башни, башенки и заснеженные пики, что составляют сказочный горизонт Вадуца, столицы Лихтенштейна, также разоблачают его совершенный характер пятнадцатого столетия. Застывшее время в застывшем городке… Ближайшим мало-мальски значимым центром является Цюрих, в семидесяти милях к западу. В самом Лихтенштейне никаких аэропортов не имеется. А потому поездка из Цюриха в Вадуц – через горные перевалы на поезде или автобусе – занимает три часа. Следовательно, первым деловым распоряжением «Крассман Энтерпрайзис Лимитед» стал приказ о постройке взлетно-посадочной полосы. Это было выполнено толковым начальником производственного отдела Морти Кановицем и его передовой бригадой, которые подкупом и лестью уломали местную строительную фирму, чтобы та работала круглосуточно в любую погоду, но закончила километровую асфальтовую взлетно-посадочную полосу за сорок восемь часов.
– Ну, как тебе? – не без гордости спросил Сид, когда их чартерная двухмоторная «Сессна» плавно коснулась девственной полосы. – Старина Морги свое дело знает, ara? – Тут он толкнул Б. локтем и подмигнул ему, ясно намекая на то, что на самом деле именно он, Сид Крассман, отвечает за этот важный в их работе шаг.
– А для реактивного самолета она достаточно длинная? – спросил Борис, с сомнением глядя на полосу.
– Ты шутишь? – с великим возмущением, хотя и несколько нервно, вопросил Сид.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33