– Я так прикидываю, надо взять одного клиента в час, – объяснила Иветта. – Тогда одна сотня в час, умноженная на сорок восемь часов, даст сорок восемь сотен франков.
– А как насчет сна? – поинтересовался Липс. – Ты что, никогда не спишь?
Девушка пожала плечами.
– Порой я сорок восемь часов без сна работаю. – Затем она добавила: – А кроме того, Арабелла богата, и кинокомпания тоже.
– Ладно, – сказал Липс, – черт с тобой.
На самом деле он уже приготовился к куда более высокой цене за нужную девушку. К тому же Иветта была права. Познакомившись с ней в студии, Борис и Сид тоже с этим согласились.
Незадолго перед ланчем пошел дождь, положив конец съемкам в тот день, а потому вся компания вернулась на студию. Впрочем, так, скорее всего, в любом случае следовало поступить, ибо Памела уже дважды достигала момента перелома и очень близко подошла к коллапсу.
На первой пересъемке она была более расслаблена, особенно в начале – лежа с закрытыми глазами и держа руки за головой, словно они были связаны в запястьях. Тело Памелы медленно корчилось предположительно в ложном отклике – тогда как Арабелла, стоя на коленях у нее между ног, массировала ее груди и пробегала языком вверх-вниз по ее половым губам, примерно через раз медля в самом верху, чтобы игриво ткнуть клитор.
Затем, когда камера взяла очень крупный план, Арабелла отняла руки от грудей Памелы, взялась за ее половые губы и медленно их раздвинула.
– Ты его берешь? – шепотом спросил Борис у Ласло, имея в виду поблескивающий жемчужно-розовый клитор, который обнажили половые губы, когда Арабелла ненадолго остановилась, просто разглядывая его, словно бы в предвкушении, прежде чем потянуться к нему своим таким же розовым языком.
– Взял, – прошептал в ответ Ласло, – подсветка была что надо.
Съемка подсвечивалась именно ради этого момента – чтобы уловить точечку мерцающего света наверху клитора, – и Арабелле были даны инструкции недолго помедлить, прежде чем, подобно ящерице, всосать его языком, а затем полностью скрыть своим прекрасным ртом.
Вслед за этим Арабелла просунула ладони под ягодицы Памелы (которые она впоследствии описала как «две дыньки из пенорезины») и с новым усердием стала работать губами и языком – пока многострадальная Памела охала и стонала. Голова ее, запрокинутая назад, моталась влево-вправо.
– А теперь, Пам, – сказал Борис, – когда ты становишься более возбужденной, попробуй пойти ей навстречу – подайся бедрами вверх, к ее рту. И чуть-чуть согни ноги.
Проба, разумеется, была звуковая, но его голос можно было потом убрать при монтаже, – и Памела повиновалась, напрягаясь и силясь податься бедрами вверх, сгибая ноги.
– Вот так, хорошо, – продолжил Борис. – Теперь положи руку – левую руку – ей на голову и притяни ее к себе, а правую положи себе на грудь и сожми ее. Прекрасно. А теперь просто постарайся к ней подстроиться. Пожалуйста.
– Я стараюсь, стараюсь, – выдохнула Памела. – О боже… – Тут ее дыхание участилось, затем она застонала, кусая нижнюю губу и буквально швыряя голову влево-вправо, прежде чем ее тело охватила неистовая дрожь, голова до предела запрокинулась, а рот раскрылся в негромком вое. – …О боже, пожалуйста, пожалуйста, ох-х… – Памела громко застонала, а потом зарыдала, отталкивая Арабеллу и закрывая ладонью влагалище.
– Отлично, стоп, – тихо сказал Борис и подошел утешить девушку, обливающуюся слезами.
– Это было прекрасно, Памела. Абсолютно прекрасно. Ты по-настоящему великая актриса.
– При чем тут актерство? – сквозь слезы спросила Памела, однако было очевидно, что комплимент оказал на нее пусть слабый, но все же вполне определенный успокаивающий эффект. Она принялась тереть глаза.
Хелен Вробель, принесшая халаты, заметила это и крикнула через плечо:
– Гримерная – салфетки, пожалуйста!
– Я серьезно, Пам, – продолжал Борис, – это вышло колоссально. И у тебя тоже, Арабелла, – добавил он, обнимая свою суперзвезду за плечи. Та казалась смутно раздраженной.
– Почему мы остановились? – поинтересовалась Арабелла.
Борис взглянул на Памелу.
– Да, это было так классно… я даже подумал, что ты вот-вот кончишь.
– Но я действительно кончила! – воскликнула Памела, переводя изумленный взгляд с Бориса на Арабеллу. – Боже милостивый, вы что, не поняли?
Недовольное и угрюмое выражение так и осталось на лице Арабеллы.
– Это не причина, чтобы останавливаться, – пробурчала она, – и меня отталкивать. Причем так, как будто тебе это не понравилось. – Она повернулась к Борису. – Разве не так, Борис?
– Hy-y…
Памела просто не могла поверить.
– Но я подумала, что вот-вот упаду в обморок или что-то вроде того. Вы же не считаете, что я смогла бы и дальше так продолжать?
– Понимаешь, – сказал Борис, – вся суть в том, что нам нужно дойти до твоего подчинения Арабелле – то есть, мы не можем закончить тем, что ты ее отвергаешь, верно? – Он на секунду задумался. – А знаешь, упасть в обморок, может статься, не такая плохая идея.
– Ну да, – скорбно произнесла Памела. – Если она не остановится, я запросто могу потерять сознание.
– Хорошо, тогда ты, может быть, не совсем упадешь в обморок, а просто будешь выглядеть… вроде как удовлетворенной.
– Так я как раз об этом и говорю – я ничего не смогу сделать, если она будет продолжать этим заниматься…
– Ты хочешь сказать, после того как ты кончишь?
Памела вздохнула и застенчиво отвернулась.
– Да.
– Хорошо… тогда что, если ты кончишь дважды?
От такого предложения девушка снова ударилась в слезы.
– Ох, я просто не могу, не могу, не могу…
– Ладно, – вздохнул Борис, – мы что-нибудь придумаем. – И улыбнувшись про себя, подумал: «Отлично, теперь она, по крайней мере, приняла переживание оргазма как часть сцены».
Третья проба прошла в полном соответствии с планом – если, разумеется, не считать того, что Арабелла не остановилась, как обещала, и Памела кончила дважды. Во второй раз оргазм вышел почти истерическим, когда Арабелла вставила ей два пальца во влагалище, одновременно обсасывая и покусывая ее клитор, после чего Памела распростерлась на траве – вялая и неподвижная, как сломанная кукла.
14
Вторичная съемка – то есть съемка, расписанная в графике как альтернатива эпизоду на озере в случае дождя, – была любовной сценой между Арабеллой и ее дядей… где дядю предстояло сыграть большому и конкретному Сиду Крассману.
– Если Сид и впрямь попытается ей воткнуть, – говорил, обращаясь к Тони, Борис, – она может чертовски разозлиться – то есть, вообще взбеситься… знаешь, физиономию ему расцарапает, попытается его искалечить или еще что-то в таком духе.
Тони мигом выдал свой классический номер простачка– конферансье:
– Итак, гм, миста Б., вы, э-э, хочете сказать искалечить или вы, э-э, хочете сказать рас-членитъ? Хе-хе-хе! – И он ловко отбил быструю чечетку.
– Вся штука в том, – объяснил Борис, – что мы должны получить хотя бы один кадр его лица, когда он кончает, верно? А добиться этого можно только спарив его с другой девушкой – Иветтой. Мы ведь не можем рассчитывать на то, что Арабелла не начнет рвать и метать, когда пойдут такие дела, так? А главное – мы не можем допустить, чтобы она положила на все и ушла из картины. Нет уж, лучше мы сперва отснимем весь материал с Сидом и этой проституткой – в смысле, всю эту ерунду с проникновением.
15
Сид, понятное дело, немного нервничал, приступая к своему экранному дебюту в столь сомнительно-благоприятной ситуации.
– Классно выглядишь, Сид, – сказал Борис, когда тот вышел из костюмерной.
Сид внимательно изучил себя в длинном зеркале – грязный, потертый комбинезон, серая рабочая рубашка и здоровенные грубые башмаки.
– Черт побери, я, должно быть, совсем спятил, раз позволил вам, парни, подбить меня на такое!
Тони ловко подделал изумленное восхищение.
– Вот теперь я ясно ее вижу, Сид, – твою истинную и фундаментальную природу! Человек от земли! Из великого сердца Америки! «…Пашешь свои быстрые, широкие акры… пока ветер разносит по полям запах сосен и навоза, а ритм древней как мир работы входит в твою чистую душу». Под этим внешним лоском циничной развращенности, Сид Крассман, ты простой, честный крестьянин! Соль нашей великой земли! На таких простецких жопах мир держится! Как насчет быстренько перепихиуться? – И он с выпяченным вперед тазом устремился к огромной заднице Сида.
Борис чуть было не рухнул со смеху, но Сида это совершенно не развеселило.
– Ради Христа, можете вы, парни, хоть когда-нибудь по-серьезному? Я тут настоящего болвана из себя собираюсь сделать, а вам все шуточки…
– Брось, Сид, – заверил его Борис, – ты же знаешь, я никогда не стал бы просить тебя сделать из себя болвана. Не забывай, мы будем снимать у сказочного влагалища Арабеллы – там для тебя вся ее лавочка будет раскрыта! А кроме того, ты это ради искусства делаешь.
– Ради чистого искусства, не забывай, – добавил Тони.
– Жопа моя тебе искусство, – отозвался Сид. – Это грязное кино – вот что это такое. А, черт с ним – идемте, давайте поскорее с этим разделаемся.
16
Никки разработал и соорудил декорации в точном соответствии с воспоминаниями и описаниями Арабеллы: провансальская комната с темными стенами – маленькая, с высоким потолком и одним широким, затянутым белой занавеской окном, большой кроватью с четырьмя столбиками и пуховым стеганым одеялом, небольшим каменным камином, темным полом из широких досок, умывальником с мраморной раковиной, глиняным кувшином и керосиновой лампадой с треснувшим стеклом.
Когда Борис, Тони и Сид прибыли туда, смятое одеяло лежало на полу вместе с пижамными штанишками Иветты – тогда как привлекательная хозяйка пижамы лежала на кровати в одной только расстегнутой курточке. Ласло ее освещал, а оператор брал в фокус.
Тони пихнул Сида локтем.
– Ого, – прошептал он, – ты только врубись! Ну как, Сид, готов окунуться?
Эта съемка должна была начаться с того самого момента, когда другая, еще не осуществленная, закончится, – то есть как раз с момента проникновения Другими словами, все, что было до проникновения (расстегивание пижамной курточки, ласки грудей, стягивание штанишек и т. д.) предстояло проделать позже, с Арабеллой.
– Ну вот, – сказал Борис, жестом предлагая Сиду присоединиться к нему у кровати, – ты хочешь снять его прямо сейчас? – Он имел в виду комбинезон. Ради лучшей кинематографической образности Борис и Тони в стиле поэтической вольности уже решили изменить версию Арабеллы и снимать дядю раздетым.
– Боже мой! – воскликнул Сид. – Сомневаюсь, что у меня встанет, господи помилуй!
– Брось, уж она-то хорошо знает, как это делается, – заверил его Борис. – За что она, по-твоему, пятнадцать сотен баксов получает? А теперь давай, Сид, приступай, ты съемку задерживаешь.
– А если ты задерживаешь съемку, – вставил Тони, – ты задерживаешь картину. Врубаешься, Сид, чем это пахнет?
– Ладно, только погодите минутку, – с тревогой произнес Сид. – Дайте мне для начала хоть немного весу набрать! – Он остановился, взялся рукой за свой пах и принялся энергично сжимать пенис под комбинезоном.
– Годится, Сид, – крикнул Тони с края съемочной площадки. – Тот грубый животный член поднять! Давай поглядим, как он работает!
– Да ты только посмотри на нее, Сид, – сказал Борис, когда они встали у самой кровати. – Она же совсем как Арабелла, черт побери! Ты вполне можешь представить, что ебешь Арабеллу. – А затем девушке: – Чудесно выглядишь, крошка. Попробуй-ка за пятнадцать сотен долларов соорудить вот этому нашему другу славную эрекцию.
– Лекцию? – переспросила Иветта. – Какую еще лекцию?
– Э-рек-цию, – старательно повторил Борис, словно для глухонемой. – Короче, чтобы у него член стоял. – И он указал туда, где по-прежнему энергично работала рука Сида.
– А, член ему поставить! – лицо девушки вспыхнуло пониманием. – Да, это я умею! Иди сюда, ch?ri… – Она потянулась к Сиду. – Давай, залезай на кровать, Иветта тебе как следует его поставит.
– Да, иди к ней, Сид, – сказал Борис.
Сид принялся покорно стягивать с себя комбинезон.
– Знаешь, – забормотал он, – никогда мне не нравилось без небольшого весу со шлюхой в постель забираться. Когда колом стоит, мне тоже не нравится, но без небольшого весу со шлюхой в постель забираться никак нельзя.
Пока Сид залезал на кровать, Борис так расположил комбинезон на полу, чтобы это грубое, грязное одеяние слегка переплеталось с деликатно-цветочными, девичьи-невинными пижамными штанишками. Затем он подозвал Ласло и указал на эту деталь.
– Захватим это по пути наверх, ладно? Во всем этом деле мы будем добиваться ощущения типа «красавица и чудовище».
– Колоссально.
Борис снова воззрился на комбинезон и штанишки.
– Пожалуй, ее пижаму нужно слегка порвать, – произнес он вполголоса, затем подозвал Тони и спросил, что он думает по этому поводу.
Тони пожал плечами.
– Вряд ли он ее насиловал. Думаю, он просто ее одурачил.
– Да, ты прав.
Они направились к камере.
– Нет, погоди минутку, – сказал Борис, останавливаясь. – Предположим, он рвет их еще до того, как ее дурачит. Ну, например, он может начать их стягивать, а она инстинктивно сопротивляется, он тянет сильнее, и как раз тогда они рвутся. А уже потом он ее дурачит, говоря, что просто хочет прижать к ней свой член и всякую такую чепуховину. Верно? То есть, это такой классный образ – рваные пижамные штанишки юной девушки.
– Годится.
Они вернулись к кровати, где Иветта одновременно массировала и сосала Сиду его орган. Ее грим под Арабеллу заставил Бориса проделать мгновенную прокрутку главного события предыдущего дня.
– Ух ты, – восхитился он, – а ведь она и впрямь совсем как Арабелла, правда?
Тони немного подумал.
– Гм. Если бы она делала что-то другое, тогда была бы похожа. То есть, я не очень себе представляю, как Арабелла сосет член.
– Не представляешь? А ведь тебе по роду работы полагается иметь чертовски богатое воображение. – Борис нагнулся и подобрал пижамные штанишки. – А где именно их надо порвать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33