– Ну вот, Фераль, думаю, ты уже сам понимаешь, что здесь происходит. Это простая любовная сцена. Ты занимаешься любовью с мисс Стерлинг, а она откликается на твои ласки – на твою любовь.
Фераль, безумно ухмыляясь, кивнул.
– Занимаешься настоящий любовь?
– Да, ты занимаешься настоящей любовью. Половое сношение, ага? Зиг-зиг, верно? Сунь-вынь, ага? То есть, понимаешь, именно так все должно выглядеть. Ты не на самом деле занимаешься любовью с мисс Стерлинг, а притворяешься, будто занимаешься любовью. Нам нужно, чтобы все выглядело так, будто вы занимаетесь любовью. Понимаешь?
– Да, понимаешь, зиг-зиг, да-да.
– А пока вы будете заниматься любовью, нужно, чтобы ты ее целовал… – Борис протянул руку, указывая. – Вот здесь, здесь, здесь, здесь и так далее. – Он коснулся рта Анджелы, ее горла, плеч и грудей. – Нужно, чтобы твоя голова все время двигалась, ага? И не перекрывай ее лица для камеры, понимаешь? – Он указал на объектив и провел оттуда прямую линию к подушке, на которой покоилась голова Анджелы. Ее огромные голубые глаза казались больше обычного.
Фераль энергично кивнул.
– Да-да, понимаешь.
– Ладно, давай попробуем. Снимай свое тарзанское одеяние и забирайся на мисс Стерлинг.
Борис уже направился было к камере, но тут его остановил пронзительный взвизг, явно исходивший от Анджелы. Резко развернувшись, он увидел, что Фераль уже сбросил свою набедренную повязку и теперь стоит у кровати, безумно ухмыляясь и демонстрируя чудовищную эрекцию. Его здоровенный член торчал прямиком вперед, слегка покачиваясь из стороны в сторону, словно метроном, и, случайно или намеренно, указывая точно на Анджелу.
– Чем он тут, черт побери, заняться собрался?! – гневно вопросила она, садясь на кровати и в инстинктивном защитном жесте закрывая руками груди.
Хелен Вробель тут же подбежала и набросила ей на плечи халат.
Борис медленно вернулся к кровати.
– Послушай, Фераль, – сказал он, кивком указывая на оскорбительный орган, – тебе это не понадобится… То есть понадобится, но не в этой сцене. В этой сцене ты просто делаешь вид, что занимаешься любовью… позднее, в другой сцене, ты сможешь действительно заняться любовью, но прямо сейчас ничего такого… это просто как игра, понимаешь?
Фераль с энтузиазмом кивнул.
– Да-да, понимаешь, понимаешь. – Он опустил взгляд на свой член и, ни на миг не прекращая ухмыляться, покачал головой. – Я не пытаться так делать! Так получиться! Я не нарочно! Никакой настоящий зиг-зиг! Я понимаешь, никакой настоящий зиг-зиг! – Он развел руками, указывая на свою беспомощность.
– Гм. – Борис почесал в затылке, хорошенько подумал, затем подошел к Анджеле, у которой уже дым из ушей валил. – А что, чертовски славно, правда? – спросил он, умудряясь выдавить из себя слабую улыбку.
Анджела на улыбку не ответила.
– Мне казалось, вы говорили, что он понимает по-английски.
– Ну да, понимает. Нет, правда, он действительно понимает, что не должен по-настоящему заниматься с тобой любовью.
Она явно не очень в это поверила.
– Да? В самом деле? Тогда зачем эта нефтяная вышка?
– Он говорит, что ничего не может поделать. Так получилось.
Анджела сверкнула взглядом на своего партнера.
– Тогда просто скажите ему, чтобы так больше не получалось!
Борис вздохнул и посмотрел на Фераля. Сенегалец стоял на том же самом месте, идиотски ухмыляясь. Его член явно не желал смягчаться.
– А что, ты не смогла бы сыграть сцену вот так? – спросил он, возвращаясь взглядом к Анджеле. – То есть, даже если он точно знает, что все будет не по-настоящему…
Девушка резко выдохнула сквозь сжатые зубы.
– Я скорее умру, – прошипела она.
Тут Тони, который до этого что-то писал на другой стороне съемочной площади, решил присоединиться к ним. Проходя мимо Фераля, он бросил на него мимолетный взгляд.
– Ух ты, ну у этого парня и болт! Черт побери, приличная девушка от такого кусмана запросто до смерти задохнется, правда, Энджи?
Анджела лишь возмущенно фыркнула и отвернулась.
– Энджи говорит, что не станет делать сцену, когда у него так стоит.
– Да? – Тони хмуро взглянул на ее пах. – Брось, Энджи, в этой оснастке ты абсолютно защищена… – он протянул руку и игриво похлопал по холсту, – и идеально обворожительна. Не сказал бы, что я виню черного дикаря.
Анджела хлопнула его по руке.
– Послушай, ты отсюда не свалишь? – Она повернулась к Борису. – Пожалуйста, скажите ему, чтобы он отсюда убрался!
– Хорошо-хорошо, давай только немного остынем. Итак, у нас проблема…
Нетерпение Анджелы нарастало.
– Тоже мне, проблема! Почему он просто не спустит, черт побери?! Отошлите его в какой-нибудь темный угол, и пусть он там спустит.
Борис нахмурился.
– Ты не можешь требовать, чтобы такой мужчина просто спустил… они гордые…
– Тогда пусть он с кем-нибудь потрахается, черт побери! – откровенно выкрикнула она.
– А почему ты другого парня не используешь? – спросил Тони.
– Мне нравится именно этот парень… эта его ухмылка. Может получиться чертовски странно и любопытно…
– Хорошо, – сказал Тони, – тогда как насчет того, чтобы сунуть его хуй в ведерко со льдом?
– Класс, – сказал Борис. – То, что надо, черт побери! Мы сунем его хуй в ведерко со льдом, опустим, а потом опрыскаем новокаином! Колоссально! – Он подозвал бутафора. – Джо, давай сюда ведерко со льдом – половина льда, половина воды. И держи его где-нибудь здесь, ха-ха, оно может нам снова понадобиться.
– Пусть лучше будет большое ведро, Джо, – крикнул ему вслед Тони, затем улыбнулся Анджеле. – Верно, Энджи? – Тут он от души ей подмигнул.
Но она лишь сверкнула глазами, сделала глубокий вдох и резко отвернулась, бурля возмущением. От этого внезапного движения ее идеальные груди, видные сверху под разошедшимся халатом, немного покачались, почти комически, прежде чем успокоиться. Затем каждая из них стала отдаленно похожа на лицо с возмущенно надутыми губами, ибо их соски теперь торчали, точно злобные маленькие грибочки.
Комбинация лед-новокаин оказалась замечательно эффективной, и Энджи испытала сильнейшее облегчение, увидев, что орган Фераля («жуткая черная дубина, черт побери», – сказала она ранее) в конечном итоге опустился, увял и превратился в невинную сморщенную висюльку. Она до конца выложилась в сцене, позволяя Фералю прижиматься к своему вздымающемуся лобку с очевидной дикой энергией и варварской импульсивностью – хотя в реальности совершенно вяло и расслабленно. Сама Энджи тем временем всхлипывала, корчилась, стонала и падала в обморок, превосходно имитируя запредельную страсть.
– Все это печатаем, – сказал Борис в самом конце, а затем, когда Фераль ушел, он обратился к Энджи: – Ну и ну, вот это была фантастика! – Он сел рядом с ней на кровать, пока Анджела натягивала принесенный Хелен Вробель халат. Затем рассмеялся. – И ты сказала, что они тебя не заводят? Ха!
Она закурила сигарету.
– Это правда, мой дорогой. – Когда Хелен Вробель оставила их наедине, Энджи быстрым вороватым взглядом обвела съемочную площадку, а затем взяла ладонь Бориса и направила ее через разошедшийся халат себе между ног, дальше под прорезиненный холст, покрывающий ее половые органы. Наконец она ввела его средний палец себе по влагалище, все это время сверкая фанатичной улыбкой. – Сухо как в пустыне – правда, Б.?
4
Сид, в большом «мерсе» с наемным шофером, встретил самолет Леса Харрисона на взлетно-посадочной полосе. Когда они поехали к отелю, он открыл холодильничек и достал оттуда бутылку шампанского.
– Весь домашний уют, – сказал Сид с нервным смешком, который очень слабо закамуфлировал таящуюся внутри тревогу.
Лес мрачно покачал головой.
– Я так рано не пью, – буркнул он и сухо продолжил: – Как Энджи все это воспринимает?
– Что? Ты имеешь в виду картину? О, чудесно, чудесно.
– Нет, я имею в виду не картину – какой бы дьявольщиной она ни была. Я имею в виду иск на двенадцать миллионов долларов за нарушение контракта, который мы планируем ей предъявить.
– А, это… черт, да не знаю я, Лес… то есть, по-моему, она об этом и не упоминала.
Лес вздохнул, качая головой.
– Эта девчонка больна, серьезно больна. Сначала та нью-йоркская чепуха с Актерской мастерской, а теперь это… – Он закрыл глаза и опустил голову, массируя большими и указательными пальцами виски.
– Брось, Лес, погоди! – Сид перешел на свой экспансивный стиль. – Ты этого не пинай! Может получиться самая горяченькая штучка со времен «Смешной девчонки»! И потом, знаешь, у вас, парни, тут тоже есть инвестиции! Не пинай свою же картину, Лес!
Лес открыл глаза и обратил на Сида смертельно-голубой взгляд опытного киллера.
– У нас тут тоже есть инвестиции, – с маниакальным спокойствием повторил Хрен Моржовый. – У нас действительно есть инвестиции… в Анджеле Стерлинг. У нас в Анджеле Стерлинг есть очень крупные инвестиции. – Затем он подался вперед и почти зашептал, словно в поддельной конфиденциальности: – Вот что я тебе, Сид, скажу. Последние две картины с Анджелой Стерлинг собрали восемь миллионов долларов каждая. И она будет хороша еще лет пять, может, шесть. По четыре картины в год… короче, можешь сам подсчитать… – Из предельной скрупулезности, с какой Лес затем подвел итог, терпеливо жестикулируя пальцами, как будто он все это объяснял ребенку, стало очевидно, что его внутренняя сумятица готова вот-вот выйти из-под контроля. Напор на шлюзовой затвор был колоссальным. – Четыре… умножить… на восемь… это тридцать два. Шесть… умножить… на тридцать два… это сто девяносто два. И ты… ты говоришь… что у нас тут есть инвестиции? Инвестиции! ИНВЕСТИЦИИ? ТЫ О ДВУХСТАХ МИЛЛИОНАХ ЕБАНЫХ ДОЛЛАРОВ ГОВОРИШЬ! ЭТО ЧТО, ИНВЕСТИЦИИ?!
Шлюзовой затвор прорывало, а Лес, подавшись вперед, вопил благим матом, и казалось, вот-вот вцепится Сиду в глотку. Однако, достигнув крещендо, Хрен Моржовый умолк, заметно дрожа, затем осел обратно на сиденье. И снова заговорил, негромко, полностью контролируя свой голос.
– Эта девчонка больна, Сид. Она отчаянно нуждается в психиатрической помощи.
5
Влагалище Энджи, пусть оно и было «сухим как пустыня», начало заметно увлажняться при аккуратном введении туда среднего пальца Бориса – тем более что он с самыми лучшими намерениями принялся нежно его возбуждать… а девушка, по-прежнему глазея на него с кошмарной гримасой веселости, откликнулась на ласку, с нарастающей силой и скоростью сокращая мышцы.
– H-да, – произнес Борис, несколько сконфуженный столь неожиданным развитием событием на съемочной площадке, – там у тебя, гм, чертовский контроль.
Не меняя выражения лица, которое словно бы застыло на пике маниакальной истерии, Энджи спросила:
– А знаешь, как у нас в Техасе такую пизду кличут?
Девушка использовала чистейший юго-западный акцент, и на мгновение Борису показалось, что она шутит. Он улыбнулся.
– Нет, – сказал он затем. – А как там у вас ее кличут?
– Каймановая черепаха.
Борис кивнул в знак того, что понял.
– Считается, что это самая лучшая разновидность, – вполне чистосердечно добавила Энджи.
– Охотно верю.
Дважды им приходилось на время угомониться, когда Никки и Фредди Первый подходили о чем-то спросить.
– Почему бы нам не подняться ко мне в гримерку? – предложила она после второго вмешательства.
– Гм. – Борис быстро прикинул в уме непредвиденные проблемы, точно бегун – количество низких барьеров на очень короткой дистанции: (1) до перерыва на ланч еще оставался час съемочного времени, (2) пока что у него не было ни малейшего намека на эрекцию. Расходовать съемочное время Борис при любых обстоятельствах терпеть не мог. Но мысль о том, что он это сделает, да еще и не потрахается – более того, не потрахается с риском оттолкнуть от себя свою главную актрису, – ввела его в очень серьезные сомнения.
– А ты кое в чем разбираешься, – внезапно сказала Энджи, пытаясь придать озорной вид, но вместо этого принимая вид предельно чудной, когда она поднимала брови и бросала театрально-эксцентричный взор на его ширинку. – Ручась, твой дружок прям щас крепок-тверд, как черти кака деревянна нога! – И ее теперь уже влажное и скользкое влагалище так нешуточно ухватилось за его средний палец, что тот мигом выскочил оттуда, словно при посткоитальном приступе кашля.
– Вот те на! – воскликнула Энджи, чья улыбка теперь представляла собой карикатуру на рекламу зубной пасты. – Скверно, скверно!
Только тут Борис сообразил, что она на стимуляторах – и даже не просто на стимуляторах, а на какой-то любопытной комбинации, которая объясняла столь полное ее обращение к языку своего детства – не просто к акценту, а к самому существу этого языка… «как черти кака деревянна нога». «Ну и ну, – подумал Борис. – Если такое требуется, чтобы она играла… то это круто».
– Давай сперва еще одну сцену снимем, – сказал он. – Мы же не хотим потерять то, что ты запустила в работу, – это слишком драгоценно.
– А ты актер… я хотела сказать – режиссер, – отозвалась Энджи, лучась бешеной улыбкой.
6
– Ну и ну, – сказал он Тони за ланчем. – Энджи сегодня по-настоящему горяча. Две прекрасные сцены. Роскошно.
Тони посмотрел туда, где она сидела за столиком вместе с Никки и Хелен Вробель, которые затеяли оживленный разговор, тогда как Анджела наблюдала за ними, словно завороженная. Ее пристальный взгляд переключался с одного на другую, когда они поочередно говорили, как будто она следила за некой странной материальной тварью, летающей между ними.
– Она на чем-то торчит, черт побери, – сказал Тони отчасти удивленно, отчасти раздосадованно, словно ревновал. Затем он вернулся к своему стейку и отхватил от него приличный кусок. – Интересно, на чем?
– Понятия не имею, – отозвался Борис, – но знаешь, приятель, так она очень клевая. – Он негромко рассмеялся, качая головой. – Никогда не думал, что доживу до такого дня.
– Ну, Б., ты всегда лучшее из людей вытаскиваешь. Я тебе сто раз это говорил.
– Послушай, Тон, попробуй выяснить, на чем она торчит. А когда узнаешь, держи ее на этом и дальше. Это какой-то стимулятор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33