Думаю, Б., я смог бы написать об этом прекрасный эпизод, правда смог бы.
– Гм. Вообще-то это чертовски дико – сочетать «Кровосмесительный» и «Идиллический». Но черт побери – нам теперь надо крутить покороче.
Я могу сделать из этого двадцать пять минут – черт, да я бы мог двадцать пять часов из этого сделать.
– А в каком возрасте они будут?
– Юные, но созревшие – то есть не тринадцать-четырнадцать, я скорее шестнадцать-семнадцать. Может, восемнадцать. Так или иначе, достаточно взрослые, чтобы понимать, чем они занимаются.
– Ага, классно. Давай начинай писать. Что, если мы пригласим Дэйва и Дебби сыграть этих детишек?
Брат и сестра Дэвид и Дебора Робертс были актерами, очень молодыми и красивыми, ребятами Просто extraordinaire.
– Ух ты… это будет заебись сенсация!

Часть четвертая
Простецкое нутро перло наружу из Деревенщины… а такую бучу никому не угомонить.
У. Берроуз. Голый завтрак

1
Анджела Стерлинг, гибкая и фигуристая, в своем знаменитом халате голубой парчи – подарке Ханса Хеминга, – который она надевала во время большинства своих интервью киношным журналам (отсюда и его слава), шагала по будуару декорации касбы туда, где Борис и Ласло готовили первую съемку. Подсобники раскладывали кабели, и осветители, забивавшие гвозди, прекратили работу. Получился почти стоп-кадр из кинофильма. Все головы повернулись, словно приводимые в движение одним-единственным проводком, все взгляды на мгновение впились в сказочное лицо, прежде чем резко опуститься к участку чуть ниже бедер, где голубой халат распахивался с каждым шагом длинных ног, на миг обнажая кусочек знаменитой ляжки. Эффект получатся примерно как от укола ножом.
– Все откроется теми фильмотечными натурными съемками, – говорил Борис Ласло, – начиная с длинного и широкого воздушного кадра, чтобы четко определить, что это Марокко. Потом мы пойдем все ниже, ниже, ниже, прямо к этому окну, а потом подхватим внутри, врубаешься? – Приложив глаз к видоискателю, он медленно попятился от окна, продолжая: – Мы подхватим прямо здесь, у окна, как идеальный реверс, и позаботимся о том, чтобы камера двигалась в том же темпе, в каком опускалась. Она должна будет очень медленно откатываться от окна, какое-то время избегая кровати – медля, исследуя. Это движение будет продолжаться довольно долго, – мы используем его как фон для титров… а потом, естественно, мы закончим на кровати, где они занимаются любовью… – Борис опустил видоискатель и посмотрел на оператора. – И все ходы должен придумать ты, Лас, причем так, чтобы мы логично и неизбежно закончили на кровати – не просто потому, что на ней случилось потрахаться сладкой парочке, а потому, что этого потребовала направленная симметрия движения камеры. Попадание на кровать должно быть внутренне присуще всему движению. Пожалуй, лучше сделать это движение в целом ходом слева направо и примерно по часовой стрелке… думаю, это сработает. Контакт?
– Есть контакт, – отозвался Лас, уже изучая и прослеживая движение, указанное Борисом.
Режиссер повернулся к Анджеле, сидящей на краешке кровати. Она наблюдала и прислушивалась примерно так же, как делала это, сидя на краешке стула в Актерской мастерской.
– Извини. – Он, взял ее за руку. – У нас тут немного процесс затянулся.
Анджела улыбнулась ему и кивнула. Глаза ее поблескивали, излучая обожание.
– Нет, – мягко сказала она, – это было чудесно. Знаете, это такая… привилегия просто здесь находиться, вроде как быть «за сценой». Я хочу сказать – в творческом плане, с таким человеком, как вы.
Борис улыбнулся и сел рядом с ней на кровать.
– Ты прочла сценарий?
– О да, он прекрасен, – вздохнула Анджела. – Не уверена, что я его поняла, но настоящую поэзию я узнаю с первого взгляда, и я обожаю поэзию.
«Сценарий», как назвал это Борис, на самом деле представлял собой не более чем набросок, бессвязную кашу из чувственных сцен, куда были вставлены детские впечатления. Эту халтуру они с Тони сварганили прошлым вечером – исключительно для Анджелы.
– Я подумала, что эти сцены из детства такие волшебные, – воскликнула она, а затем с мрачной тревогой спросила: – Вы думаете, Дженни с ними справится?
Борис похлопал ее по ладони.
– Она все сделает идеально. – Он долго смотрел на Анджелу, словно вычисляя риск. – Тони сказал, ты что-то говорила про дублершу?
– Вы имеете в виду, для любовных сцен?
– Угу.
– Ну, я совершенно естественно предположила… в смысле, если там действительно надо заниматься любовью…
Борис укоризненно рассмеялся.
– Но ведь ты училась в мастерской – неужели тебя там даже любовью заниматься не научили?
– Ах, Борис, в самом деле! – Анджела отвернулась, словно пытаясь уклониться от болезненного замечания, но затем ей все же пришлось ответить. – Вы хотите, когда будете показывать… ну, показывать, как там вводится и все остальное, вы хотите, чтобы я действительно это делала?
– Арабелла это делала.
Анджела была потрясена.
– Арабелла? Правда?
– И Памела Дикенсен.
Это ее совсем не впечатлило.
– Ну, Пам… она бы стала. – Анджела надменно вскинула голову. – Она-то все еще двести пятьдесят за картину получает, не так ли? Я точно знаю – у нас один и тот же агент.
– Пойми, Энджи, она это делала не ради денег, – серьезным тоном произнес Борис. – Она делала это потому, что верила в фильм.
– Да, но погодите минутку, – сказала Анджела, морща лоб. – Мне казалось, они там лесбиянок играли.
– Ну и что?
– Так откуда там занятие любовью взялось?
– Они занимались любовью – в своем понимании.
– Вы хотите сказать, целовались? Ах, бросьте, Борис, есть большая разница между их поцелуями и тем, чтобы вас выебли прямо перед камерой!
У самой съемочной площадки, невдалеке от того места, где они сидели, вовсю шла любопытная процедура. Под бдительным надзором Фредди Первого были выстроены и рассортированы примерно двадцать пять сенегальцев. Негры разного возраста и телосложения, рекрутированные толковым Морти Кановицем в африканском квартале в Париже и на городских улицах в Марокко, все они – как по росту, так и по обхвату – казались крупнее, чем это бывает в жизни; их кожа цвета первоклассного антрацита – черная до жути, – словно отдавала синевой.
– Ты, случайно, не расистка? – поинтересовался Борис.
– Что? – Анджела с выражением безмолвного ужаса поглазела на толпящийся африканский народ, затем снова повернулась к режиссеру. – Нет, конечно же нет.
– А с черными ты когда-нибудь этим занималась?
Анджела поправила халат, так что в той части, где он распахивался, одна пола теперь аккуратно накладывалась на другую.
– А какая разница? – холодно осведомилась она. Борис пожал плечами.
– Мне просто любопытно.
– Ну, так уж получилось, что нет, не занималась. Никогда не случалось… оказии. Сомневаюсь, что я вообще когда-то была знакома хоть с одним нигге… черным, цветным или как вы их там называете. – Анджела снова взглянула на сборище. – Боже мой, а ведь эти и впрямь черные, правда?! Проклятье, никогда раньше таких не видела!
– Тебя это хоть как-то заводит?
Анджела опять взглянула на него, раздраженно закатывая глаза.
– Нет, – ровным тоном произнесла она, – не сказала бы.
– Думаешь, тебе удастся это сыграть?
Анджела буквально рассыпалась заверениями.
– Конечно, дорогой, мне удастся это сыграть! Просто все дело в том, что я не смогла бы реально этим заняться – то есть, если бы от меня потребовалось реально этим заняться, я не смогла бы это сыграть. Понимаете?
Борис кивнул.
– Звучит разумно. Ладно, давай попробуем твоим способом.
– Ах, спасибо тебе, Борис, ты не пожалеешь.
Он с улыбкой сжал ей ладонь. Разумеется, Борис никогда не рассчитывал, что Анджела сыграет сцены с полным проникновением без дублерш. Однако теперь, якобы попытавшись на этом настоять, он сумел перевести ее в оборонительное положение – и целью его, ясное дело, было именно это.
2

KPACCMAH
ОТЕЛЬ «ИМПЕРИАЛ»
ВАДУЦ, ЛИХТЕНШТЕЙН
ПРИБЫВАЮ 17 ЧАСОВ ВТОРНИК 26 ЧИСЛА. ПРОШУ ЗАБЛАГОВРЕМЕННО ДОСТАВИТЬ СЦЕНАРИЙ И СЪЕМОЧНЫЙ ГРАФИК МОЙ НОМЕР ПЕНТХАУСЕ ОТЕЛЯ «ИМПЕРИАЛ».
С УВАЖЕНИЕМ
Л. ХАРРИСОН
Сид ходил взад-вперед по кабинету, бешено размахивая телеграммой.
– Пришла беда – отворяй ворота! Говно, парни, вот-вот, похоже, на вентилятор плюхнется! – Он умоляюще повернулся к Борису. – Послушай, Б., что мы, черт побери, будем делать, когда Хрен Моржовый увидит, что здесь творится?
Борис горбился в кресле – голова его покоилась на ладони, глаза были закрыты.
– Меня не волнует, что ты будешь делать, – просто держи его подальше от съемочной площадки. Мне он здесь не нужен, и я не хочу, чтобы он смотрел какой-либо материал.
Сид всплеснул руками.
– Ну да, конечно, – и как мне, по-твоему, это проделать?
– Силой. У нас есть два охранника – найми еще двух.
Сид подал знак Морти, и тот немедленно вышел из кабинета, чтобы об этом позаботиться.
– И вот еще что, Сид, – продолжил Борис, не поднимая головы. – Держи его подальше от Энджи – в данный момент я не хочу, чтобы он ей мозги ебал.
Сид в отчаянии закатил глаза.
– Вот классно! «Держи его подальше от Энджи», говоришь? Да ведь она у него под контрактом, мало того, она этот контракт нарушает. Господи, да ведь он к ней первым делом отправится.
Борис покачал головой.
– У нас будут с ней проблемы, если они начнут трепаться. Она и так достаточно ненадежна. – Он открыл глаза и внимательно посмотрел на Сида. – Ты что, не видел ее сегодня утром? Проклятье, она же до смерти всех этих черных хуев боится. Пару раз мне даже показалось, что она вообще не справится со сценой. – Он потянулся и зевнул. – Все элементарно, Сид, – просто не оставляй их наедине.
Сид совсем озверел.
– Тогда тебе надо начинать ее ебать, черт побери! – Он снова принялся расхаживать туда-сюда, ломая руки и строя мучительно-опасливые гримасы. – Я хочу сказать, она здесь уже почти пять суток, самая красивая девушка в мире, и никто ее не ебет! Как она, по-твоему, должна себя чувствовать из-за этого?!
Борис рассмеялся.
– Мы думали, ты возьмешь это на себя.
Сид скорчил очередную гримасу.
– Послушай, это просто не моя лига, понимаешь? То есть, боже мой, я бы пять лет жизни отдал, только бы Анджелу Стерлинг выебать… но вы с Тони… я хочу сказать, что за дьявольщина с вами, парни, творится? Вы что. уже типа на педерастию перешли, а? Вы, парни, на наркоте или как? – Он сделал паузу и сурово погрозил Борису пальцем. – Я хочу сказать, один из вас, парни, должен наконец начать заниматься делом и ебать эту шлюху в хвост и в гриву!
Борис, моргая, помотал головой.
– Ох, я так устал… Проклятье, Сид, сомневаюсь, что я бы справился. Почему бы тебе самому не устроить ей небольшой отсос?
Но Сид был непреклонен.
– Я серьезно, Б. Я тебе говорю – первое, что захочет сделать Лес Харрисон, это потрахаться… расслабиться после напряженной поездки, верно? И в кого он тогда воткнется? В Энджи, верно? Короче, парни, если она не получит этого от кого-то из вас, то получит от него, как бог свят! Бляди чувствуют себя такими… незащищенными, когда у них дырка пустая. Поверь мне, я точно знаю!
Борис пожал плечами, уже наполовину засыпая.
– Ладно, допустим, мы оба ее выебем – мы с Тони. А ты ей к тому же отсос устроишь, ага? Как это убережет ее от того, чтобы Лес Харрисон все равно ей вдул?
Сид замахал в воздухе жирными лапами, решительно возражая.
– Нет-нет, я ведь не только об этом, я о любовном романе… Она же дамочка романтическая – если у нее будет роман с кем-то из вас, то, когда Лес возьмет ее за жабры, она будет хранить вам такую верность, что просто заебись. Она ему кровавый отсос покажет и на хуй выгонит… Черт, да вы хоть что-нибудь знаете о женской верности и любви?! Понятное дело, я имею в виду роман только на два-три долбаных дня, господи Иисусе! Он взглянул на часы. – Сейчас десять тридцать – она, скорее всего, еще не спит. Впрочем, спит она или нет – это неважно. Ты просто туда заходишь, и она будет рада тебя видеть – поверь мне, я точно знаю. Ну, если она не очень рада будет тебя видеть, так это просто потому, что ей спать хочется… это неважно, вали ее и срывай с нее всю одежду… а потом гони туда славный кусок большого и крепкого! Пойми, Б., она тебя потом благодарить будет – поверь мне, я точно знаю.
Б. уже почти засыпал.
– О боже, боже мой, боже! – взвыл Сид. – Что за кошмарный бизнес!
3
Кинопроизводство – на самом деле процесс довольно скучный и фрагментированный. В тот день съемки, так измотавшие Бориса, начались самым обычным образом – без всяких роковых знамений, которые предвещали бы отклонение от нормы.
Когда для первой съемки было наконец установлено нужное освещение, а камеру несколько раз провели по четко определенному маршруту, Анджела стыдливо вылезла из своего голубого халата, отдала его Хелен Вробель и легла на кровать. Между ног у нее находилась полоска телесного цвета из прорезиненного холста той же самой длины и ширины, что и гигиеническая прокладка, прикрепленная клейкой лентой как раз над лобковыми волосами, а также к каждой из ягодиц. Сбоку, разумеется, ни холст, ни лента не были видны.
Примерно половина сенегальцев говорили по-английски – или, по крайней мере, понимали английский настолько, чтобы следовать указаниям режиссера. Для первой сцены с Анджелой Борис выбрал одного, который показался ему чуть менее угрожающим, чем остальные. Кроме того, он, похоже, был самым толковым из них и вроде бы идеально понимал по-английски. Звали его Фераль. Рот этого высокого, просто иссиня-черного негра был раскрыт в постоянной улыбке, обнажающей жемчужно-белые зубы.
– Эту улыбку нам надо убрать, – сказал Ласло Борису. – А то уж слишком причудливо. Просто какая-то дьявольщина получится, правда? Я хочу сказать – если он будет трахать телку и так при этом лыбиться.
– Давай сделаем одну пробу с улыбкой и одну без.
– Хорошо.
– И прекрати противиться чему-то только потому, что это «уж слишком причудливо».
– Хорошо.
Представив облаченного в набедренную повязку Фераля Анджеле, Борис объяснил ему суть сцены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33