Когда я поизношусь, будет мне замена.
– Ты назвал меня Аннушкой, – мягко сказала она. – Мне очень понравилось.
– Так я зову всех польских девушек, – ответил он. – Это называется атавизм. Я – старый барон, который усадил служанку на колени и щекочет ее. А у них от этого волосы на лобке встают дыбом.
Глаза у него были закрыты, и поэтому он не видел, что лицо ее оставалось флегматичным. Она действительно была похожа на польскую служанку.
– Я люблю тебя, – сказала она тем же спокойным голосом. – А ты меня.
Он пожал плечами.
– Ну, и что? Что из этого следует?
Она резко перебила его.
– Давай поженимся. А его я брошу.
Он сел рывком и уставился на нее.
– Жениться? Ты что, спятила?
– Нет, – спокойно сказала она. – Я уже всякого повидала. Выше головы. Если мы поженимся, знаешь, все у нас будет хорошо. А не поженимся, так точно спятим. Я состарюсь его женой. И еще неизвестно, что с тобой случится.
Он изумленно посмотрел на нее и прошептал:
– Черт бы меня подрал! Хочешь все перечеркнуть? А что мы делать-то будем? Гараж где-нибудь откроем, что ли? Я на смазке, а ты на насосах, да?
Она пожала плечами. А он продолжил:
– А когда в первый раз появится какой-нибудь парень… Нет, погоди. Не в первый раз, а в десятый и в двадцатый. У него ослепительный «кадиллак», и он глаз с тебя не сводит, а ты думаешь о том, что перешила свое последнее платье от Диора, но и это уже не важно, ибо кто слышал о Диоре в такой дыре? Правильно? Прощай, красавчик. Напрасно меня ждешь. Правильно?
Она опустила глаза. Ей было страшно.
– Ничего, с голоду не умрем. Я могу стенографировать. Подзабыла, конечно. Поначалу трудно будет.
Он улыбнулся.
– Знаешь, за что я тебя люблю? Да, да, люблю. За то, что ты очень, очень глупая.
Она подняла на него большие серо-зеленые глаза и сказала:
– Ты дурачишься, а я говорю серьезно. Обо мне ты не думаешь. Только ты напуган. А ты не забывай про меня. Пожалуйста, Пол. Очень тебя прошу. Я даже не обижаюсь, когда ты называешь меня глупой. Ну, глупая я. А может, я тебе помогу.
– Помоги!
Она пожала плечами.
– И тебе, и себе.
Он долго смотрел на нее. И собрался уже было высказать все, что думал, но так и не смог. Слова застряли в горле, обернулись перевертышами и прозвучали ложью.
– Послушай, – мягко сказал он, – уже почти три. Нам ведь не обязательно именно сейчас все решить, правда?
Она покачала головой.
– Ну, ты останешься или хочешь домой?
– Останусь, – сказала она.
Раздеваясь, она отвернулась от него. А когда они занялись любовью, она не издала ни звука, чего никогда раньше не было.
В десять утра она ушла. Он еще спал.
К удивлению Пола, Ходдинг ждал его на заводе. Там был и Тедди Фрейм, как всегда, хрупкий, воздушный, но собранный и ко всему готовый. Они пожали друг другу руки. Кивнув в сторону цеха легким беличьим движением головы, Тедди заявил:
– С огоньком работают.
– Машину я ему еще не показывал, – сказал Ходдинг Полу, – думал, ты это сделаешь намного лучше.
– Я бы уже показал, – ответил Пол, – если бы не опоздал на работу.
Ходдинг зарделся. Ему неловко было выступать в роли хозяина.
– У меня кой-какие дела, – сказал он, отступая к дверям. – Спешу к юристу. Поужинаем вместе, Пол? Договорились?
Пол кивнул. Ходдинг улыбнулся и вышел.
Показав Фрейму на стул, Пол прошел на свое место и уселся за стол. Он собрался заговорить, но передумал, полез в ящик и извлек бутылку виски. Подняв ее вверх, он спросил:
– Будете?
– Спасибо, нет, – ответил Тедди, улыбаясь.
Пол поставил бутылку на место и нажал на звонок.
– А кофе со мной выпьете?
Фрейм было затряс головой, но тут появилась девушка из Индокитая, и он сразу остановился. Она обворожительно улыбалась… «Ага», – подумал Пол. Как только она удалилась, он повернулся к Тедди Фрейму.
– Уж и не знаю, радоваться мне или печалиться, что вы здесь. Вас не затруднит объяснить, как это случилось?
– Да и объяснять-то нечего, – ответил тот, улыбаясь и извинительно покашливая. – Конечно, не затруднит. Встретились в Найроби, в баре. Я зашел с друзьями поговорить. А ваш мистер Ван ден Хорст взял меня под руку, отвел в сторону и предложил сто тысяч долларов.
Пол присвистнул. Фрейм скромно потупил взор.
– Ну, не то чтобы предложил… это, пожалуй, не совсем так… но в конечном счете так оно и получилось. Когда я входил в бар, у меня не было ни малейшего намерения уходить от Ферретти, уверяю вас. Вот так.
Пол неопределенно хмыкнул. Тут вошла девушка из Индокитая с кофе для Пола. Тедди Фрейм сказал ей что-то по-французски. Пол этого языка не знал, но все-таки понял, что она согласилась встретиться с Фреймом после ужина. Выходя из конторы, она старательно вертела задом.
– Послушайте, гонщик, – сказал он, – вы бы сначала меня спросили, как я отнесусь к тому, что вы к моей секретарше подкатываете.
Тедди Фрейм мягко улыбнулся.
– А я как раз собирался это сделать за ленчем. Вас это не очень расстроит? Да и пробуду я здесь день-два, а потом отправлюсь назад в Италию на пару недель. Надо посмотреть что к чему.
Пол поймал себя на том, что все-таки этот человек ему нравится. Он чаровал, как порочный ребенок. Пол подумал, что, вероятно, он занимался любовью со своей гувернанткой задолго до того, как она поняла, что он на это способен, и еще долго после того, как она потеряла право на это рассчитывать. «Вот ведь шельмец», – подумал он про себя и сказал это вслух.
Тедди Фрейм махнул рукой, как бы осуждая самого себя.
– Не хочу настаивать, но хотелось бы посмотреть машину сегодня утром. Если вы не возражаете, завтра я ее погонял бы около часа, и тогда все будет ясно. Видите ли, если я разорву мой нынешний контракт, мне надо быть уверенным, что дело это стоящее, вы согласны?
– Согласен, – ответил Пол. – А я тут совсем не прав. Он развел руки, показывая на контору и на весь завод.
– Я такой закоренелый бюрократ, а хозяйство такое обширное, что я плохо переношу любое вторжение в свою империю.
Он протянул руку. Тедди Фрейм пожал ее и улыбнулся.
– Это немного неожиданно. Но эти чертовы игрушки для того и делают, чтобы на них гонять.
– Интересно, – задумчиво сказал Пол, – когда именно он почувствовал, что боится.
– Пока жив человек, это всегда можно определить.
– От страха никто не застрахован.
– Простите. Я не…
Пол махнул рукой и встал.
– Я совсем о другом. Ну ладно, пошли в цех.
Когда тонкий алюминиевый корпус был снят и повис на подъемнике, блистая, как синий панцирь, «Скорпион» предстал перед их глазами, как крупная освежеванная лошадь. Пол в свое время основательно штудировал зоологию и, как все студенты, восхищался слаженной работой мускулов, костей и нервов – связок, блоков, поршней, рычагов, трубок и проводов из живых клеток, – и это сравнение было для него неизбежным и в какой-то степени утешительным.
Машина не была для него механизмом с фиксированными количественными параметрами – диаметрами, массами, давлением или вращающим моментом. Скорее она была для него сложным соединением из переменных величин, нюансов, тонких переходов. Это была уже не вещь, а почти живое существо, гибкое и пульсирующее. Это создание из стали, резины и алюминия он творил, прибегая к интуиции не меньше, чем к сводным таблицам и логарифмической линейке. А рост и питание своего детища он наблюдал не столько с помощью метра и секундомера, сколько по его урчанию и по теплу его тела.
Тедди Фрейм жадно скользнул глазами по мотору и подвеске. Он придирчиво осмотрел блестящие ребристые головки, блок крепеньких карбюраторов, так похожих на луженые глотки, трубопроводы, напоминающие толстую кишку, и особенно задержался на тонких тягах и паукообразной рулевой передаче, размером не больше, чем бабка у лошади. Не обратив ни малейшего внимания на массивные колеса с гоночными шинами, он стремительно присел и погрузился в изучение хрупких на вид, но поразительно крепких пружин и креплений из нержавеющей стали, которые шли от колес к тубулярному шасси.
Пока гонщик осматривал машину, Пол хранил молчание. Ему было забавно отметить, что цех как-то необычно притих. А в нем и так было не очень шумно, не считая случаев, когда моторы проходили стендовые испытания. Краем глаза он видел рабочего, грунтующего капот, и еще одного, который опускал в масло дюжину соединительных стержней после тепловой обработки. Пол был просто уверен, что они исподтишка наблюдали за Тедди Фреймом.
Все они знали и уважали его, как и сам Пол. Ведь он был тореадор, любимец публики. Каждый из них был артистом в своем деле, но в конечном счете все зависело от тореадора. Когда предоставится возможность поговорить с ним, они сделают это, ничем не выказывая своего уважения. Пошутят или, может быть, огрызнутся. Человеку со стороны покажется, что они относятся к нему, как ко всем. Но Пол-то точно знал, что они его уважают. По себе знал. Уважают за то, что он – живой человек.
Но вот Тедди Фрейм выпрямился, отряхнул руку, которой опирался о пол, чего можно было и не делать, так как здесь всегда было идеально чисто, протянул ее Полу и сказал с улыбкой:
– Очень хорошо.
– Спасибо, – поблагодарил Пол, отвечая на рукопожатие. – Нам всем хочется знать, что вы об этом думаете. Если хватит времени, постараемся учесть все ваши замечания.
Все подошли поближе, чтобы пожать руку Тедди Фрейму. Теперь они улыбались и говорили громче, понимая, что прошли своего рода проверку. А Пол подумал; что чувство неловкости и раздражения, возникшее у него с появлением Фрейма, объяснялось очень просто: до сих пор он был уверен, что гонщиком в Тарга Флорио будет Ходдинг, и потом, если до этого дойдет, также в Ле Ман или в Монте-Карло, или в Нассо, или в Нюрбургрине, и что в одном из этих мест с развевающимися флагами и сладковатым запахом резины от горячего бетона вдруг раздастся истошный вопль, перекрывающий рев моторов. Это завопят девушки, все красивые девушки изойдут в страшном крике. А Ходдинг будет лежать – мертвый.
В этот вечер, сидя в ресторане, Пол и Сибил наступали друг другу на ноги под столом и смеялись больше, чем обычно, потому что это их совсем не забавляло. Тедди Фрейм привел с собой девушку из Индокитая, хоть и договорился встретиться с ней после ужина, что со стороны любого другого было бы откровенным бесстыдством. В отличие от Ходдинга, который посадил Сибил между собой и Полом, Тедди Фрейм устроился между Полом и его секретаршей, которая сейчас объясняла Сибил, как ее зовут:
– Те-ла. Тела Фонг.
Приятно улыбаясь, она сказала, что зовут ее так потому, что ее отец был портной, что по-английски так и звучит – тела. И к тому же, очень хороший портной, что и позволило ей перебраться из Камбоджи в Париж. Полу хотелось, чтобы она замолчала – ведь всю эту историю он слышал от нее всего несколько вечеров назад, когда, сидя в ванной у него на животе, она наводила ему маникюр. «Пьян я, что ли? – подумал он. – А голосок-то приятный», – признал он нехотя.
Она жужжала и жужжала, объясняя Сибил, что по-итальянски Тела означает «ткань». Тут Пол подумал, что он действительно пьян, а Сибил любит за то, что, как и он, она говорит только на родном языке. А еще он подумал, что очень давно уже не был в Кливленде. И вдруг Пол насторожился.
Он услышал сладкий голос Сибил:
– Прекрасная мысль! Пересечь в одиночку Атлантический океан – это не по мне. А Тихий к тому же не такой холодный.
Пол поднял голову. Она перестала давить ему на ногу, а свою отодвинула так, что до нее было не достать.
– Значит, договорились, – сказал Тедди Фрейм. – Билет я уже заказал и собирался подтвердить заказ сегодня вечером. У них наверняка есть одно место на среду. Жалко, старина, что вам места не достанется, – обратился он к Холдингу.
– Я все равно не могу, – сказал тот, улыбаясь и Полу. – В ближайшие две недели мне надо быть дома, а кроме того, боюсь, как бы Пол меня не бросил.
– Куда отправимся? – спросил Пол, обращаясь к Сибил.
– Мы никуда не отправляемся, дорогой. То есть мы с тобой…
– А, понял.
Как плохая актриса, Сибил продолжала, не переводя дух:
– Ты будешь самоотверженно работать, а Ходдинг будет тебя подстегивать. Лично я отправляюсь на регату.
– Какую регату?
– В честь какого-то святого или что-то в этом духе. Да, дорогой? – спросила Сибил у Ходдинга, снимая с него невидимую пылинку и одновременно ласково прикоснувшись к нему.
– Не уверен, – ответил тот.
На Сибил было тончайшее шелковое платье с вырезом ниже всякого допустимого уровня и больше ничего. Этот наряд и ее материнская ласка совсем сбили его с толку. И он добавил:
– Ее постоянно устраивают в Венеции.
– Вот-вот, только это в Венеции и устраивают, – сказал Тедди Фрейм, улыбнувшись Сибил с вожделением, как показалось Полу, и, как ни в чем не бывало, повернулся к девушке из Индокитая, сидящей слева от него.
Пола захлестнуло возмущение, от которого он мог избавиться, только дав кому-нибудь в нос. Только надо было решить, кому.
– Кто устраивает увеселения – спросил он с наигранным безразличием. – Точнее, у кого они будут?
– Консуэла, разумеется. И Вера. А дом снял Жоржи Песталоцци, насколько я знаю. С ним всегда так весело.
Пол потрогал собственный нос и сказал:
– Завидую. Обоим вам завидую. В Италии лучше всего, когда там дожди, и мокро так, что скрипки расклеиваются.
Он сказал это хмуро и неприязненно. Все встревожились. Восточная девушка звякнула украшениями.
– Странное соображение, – сказал Ходдинг заинтересованно и с опаской, как будто его ждало какое-то открытие, имеющее символическое значение.
– Я хотел сказать, что за столом вы не услышите «Санта Лючию», вот и все. Когда в Италии идет дождь, скрипки расклеиваются. И никакой вам музыки. Ясно? И вам остается только валяться в гостинице, попивая теплое вино, играя в футбольное лото и ожидая, когда вам доставят заказанные рубашки. Кстати, – обратился он к Сибил – не закажешь мне дюжину сорочек? Ты будешь в Милане?
– Я в Венецию собираюсь, – твердо сказала она. – В Милане будет господин Фрейм.
– Рад оказать услугу, дорогой мой, – сказал Тедди Фрейм.
– Вы тут ни при чем. Я хочу, чтобы их заказала она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45