Наконец Маша не выдержала. Покрывая все голоса своим громким контральто, она заявила:
- Знаете, что говорил Александр Дюма? Он утверждал, будто бы бог не дал женщинам бороды, потому что они не могли бы удержаться от болтовни даже во время бритья!
Все переглянулись, скрывая усмешку, Иван Тимофеевич поперхнулся и закашлялся.
Маша обвела собеседников озорными глазами и вдруг в упор уставилась на Синицына.
- Не можете ли вы объяснить, профессор, какие причины вынуждают некоторых мужчин носить бороду?
Николай Михайлович ошалело посмотрел на Машу, машинально провел рукой по бороде и стал медленно краснеть. Воцарилось неловкое молчание. Ни слова не говоря, Синицын встал из-за стола и ушел в кладовую, к своим коллекциям.
Когда дверь за ним закрылась, Ольга Александровна накрыла ладонью Машину руку.
- Маша, - произнесла она очень холодно и серьезно, - не кажется ли тебе, что со старым человеком можно было бы обойтись без дерзостей?
- Да ну его, Ольга Александровна, он какой-то противный. То ворчал два года, слова человеческого от него нельзя было добиться, а тут затрещал, как попугай!
- Человек дождался работы, понимаешь, настоящей своей работы, и радуется. Ты за это время небось собрала материалов на два тома, а он изнывал от безделья.
- Вот именно, от безделья. О чем ни попроси, ничего не делал. Лодырь!
- Да ты пойми, что он стар. Пусть это странно, назови как хочешь, но он просто не видит пользы в обыденной черной работе. А найдись для него самая грязная работа, но такая, чтоб он понимал, что без нее нельзя, и ты бы его не узнала!
- Ну, конечно, вы всех готовы защищать! Лодырем он был, лодырем и умрет!
- Мария Ивановна! - неожиданно вмешался Игорь Никитич, который по своему обыкновению молча следил за разговором. Я мог бы просто указать на бестактность вашего поведения, предложить вам извиниться перед профессором Синицыным и впредь вести себя более корректно, но я сделаю иначе. Я вам предсказываю, что наступит день, когда вы сами подойдете к Николаю Михайловичу и попросите прощения. Совесть заставит вас это сделать! Тогда вы сами будете наказаны.
Маша пожала плечами.
Галя в душе была на стороне Капитанской дочки, но после слов Игоря Никитича задумалась. Она уже знала, как тонко он разбирается в людях, и задалась вопросом, почему лично она не находит в Синицыне того хорошего, что видят в нем и Белов, и Ольга Александровна, и Константин Степанович. Во всем этом надо было разобраться. А для этого прежде всего следовало проанализировать поведение Синицына.
Но когда она стала перебирать в памяти его поступки, перед ней возникла лишь вереница ехидных замечаний, постоянное недовольство окружающими, отказы от участия в общих работах... Нет, Синицын был глубоко антипатичной личностью. В этом она была твердо убеждена.
Тем временем разговор принял уже другое направление. Максим утверждал, что Венера никогда не станет родным домом для человека. Люди, говорил он, привыкшие в течение тысяч поколений к двадцатичетырехчасовому ритму вращения Земли, не сумеют срастись с медленным ритмом Венеры, так как их нервы и мозг не смогут перестроиться.
Константин Степанович, наоборот, доказывал, что человеческий организм очень легко приспосабливается к перемене режима: попадающий в Америку европеец даже не замечает, что бодрствует именно в те часы, когда привык спать.
Но дело не только в этом. Под воздействием приливного трения Земля замедляет скорость вращения, постепенно отдаляя от себя Луну. Земные сутки и лунный месяц в будущем будут удлиняться, пока не сравняются друг с другом при значении 55 современных суток. И тогда Земля и Луна будут вращаться вокруг общего центра тяжести, как бы скованные цепью.
На Венере работа приливов ничтожна, поэтому она и в будущем будет делать один оборот за период примерно 33 суток. Значит, через миллионы лет должен наступить момент, когда скорости вращения Земли и Венеры сравняются. Уже тогда на холодной Земле условия жизни станут куда менее уютными, чем на Венере.
Это замечание старого астронома вызвало веселые улыбки.
- Подождите, подождите смеяться,- сказал Константин Степанович,- перспективы для использования Венеры не плохи. Если человечество в ближайшие годы начнет приспосабливать ее для своих нужд и разовьет на ней растительный покров, то в будущем вместо одного мира оно будет обладать двумя.
- А Марс? - спросил Максим.
- Марс уже почти растерял атмосферу. Вероятно, человечество использует его для добычи каких-нибудь полезных ископаемых, но жить на нем вряд ли сможет.
- Интересно то, - заметил Игорь Никитич, - что по странной случайности сила тяжести почти на всех планетах не превышает земной. Человек, весящий на Земле восемьдесят килограммов, весит на Меркурии тридцать один, на Венере - семьдесят два, на Марсе - около тридцати, на Юпитере - около двухсот пяти, на Сатурне, несмотря на его большие размеры, всего лишь восемьдесят пять, на Уране - семьдесят семь и на Нептуне - те же восемьдесят килограммов. Значит, только на Юпитере тяжесть может помешать пребыванию на нем человека. На других же планетах он либо будет чувствовать себя необычно легким, либо даже не ощутит разницы в весе по сравнению с Землей. Понимаете, какое это имеет огромное значение для развития межпланетных сообщений!
- Вот мы и знакомы с миром Венеры, - заключил Константин Степанович. - Атмосфера ее содержит неисчислимые запасы углекислого газа. Вода морей носит зачатки жизни. Правда, здешние условия существования отличаются от земных, но в общем мы здесь видим то, что было на земле триста-четыреста миллионов лет тому назад. Это мир девонского периода палеозойской эры на Земле, то есть эры древней жизни. Здесь есть все условия для ее развития, особенно если за это примется человек. Избавив природу от слепых блужданий, он железной рукой возьмет ее под уздпы и поведет по самой торной дороге. И жизнь на Венере достигнет земного уровня не в сотни миллионов, а, может быть, лишь в сотни или даже в десятки тысяч лет.
Экспедиция медленно продвигалась на север. Путешественники не торопясь шли вдоль берега моря, иногда удаляясь в сторону от него на несколько километров. Каждая находка, будь то водоросль, камень или слизняк, выброшенный морем, тщательно осматривалась, заносилась в журнал и в зависимости от ее свойств либо погружалась в формалин, либо просто укладывалась в сумку.
За день, вернее за восьмичасовой переход, путешественники проходили километров до десяти-двенадцати, смотря по состоянию по годы. Впереди предстояло пятнадцатимесячное пребывание на Венере, поэтому, чтобы не переутомиться, членам экспедиции было запрещено безудержно набрасываться на работу. Нужно было тщательно обрабатывать предметы собираемых коллекций, которые могли иметь подлинную научную ценность только в том случае, если у каждого из них была специальная карточка с описанием, что он собой представляет, когда и при каких обстоятельствах найден и каким способом обработан для консервации. Кроме того, надо было своевременно и тщательно упаковывать и укреплять все собранные образцы в кладовой.
Как ни старался Игорь Никитич образумить своих коллег, сколько ни взывал он к их опыту, они, одержимые жаждой открытии, как студенты - экспедиционные новички, собирали ворохи экспонатов, лишь начерно обработав, сваливали их в кладовую и устремлялись на поиски новых. Посоветовавшись с Константином Степановичем, Белов решил пока больше не вмешиваться, надеясь, что, утолив свою первую жажду, Синицын, Петрова и пристрастившаяся к собиранию коллекций Капитанская дочка сами успокоятся и начнут работать более ритмично.
Жизнь на корабле шла своим чередом. Непрерывно работали аппараты, разлагающие воду для пополнения водородом пустых резервуаров, менялись износившиеся сопла...
Однажды с Галей, наблюдавшей все эти хлопоты, случился маленький конфуз. Она заметила, что, закончив ремонт, летчики тщательно упаковали снятые огрызки изуродованных пламенем труб и стали носить их в кладовую.
- Зачем вам понадобился этот хлам? - спросила она у Ивана Тимофеевича, согнувшегося в три погибели под тяжестью сравнительно небольшой трубки.
Дядя Ваня поднял голову и изумленно уставился на Галю сквозь стекла скафандра.
- Чув? - подтолкнул он Максима.
- Слыхал! - ответил Максим явно издевательским тоном.
- Ну и як?
- Здорово!
- Да чего вы смеетесь? Ну зачем вам, в самом деле, эта прогорелая дрянь?
- А ты знаешь, из чего она сделана? - спросил Максим, делая страшные глаза.
- Нет...
- Ведь это рений, чистый рений, который стоит в десятки раз дороже золота!
- Да что ты говоришь! Зачем же понадобилось делать из него сопла?
- А ты знаешь, при какой температуре он плавится?
- Нет.
- Опять нет! Ну, слушай: при 3440 градусах! Он не соединяется с водородом, не окисляется при высоких температурах, по твердости не уступает лучшим сталям. Ясно?
У Гали было такое ощущение, будто она на бегу со всего размаха ухнула в яму с водой. Но делать было нечего. Оставалось положиться на молчаливость друзей...
Скоро настали дни, когда и на кинооператора навалилась уйма работы. Гале приходилось фотографировать гнезда минералов, отполированные глыбы скал, выступающие из песка, пучки водорослей на морском берегу, словом, все, на чем останавливался взор исследователей, и Галя работала неутомимо.
Однажды, не спросив разрешения у Белова, она надела легкий водолазный скафандр и собралась было опуститься в море, чтобы сделать подводные съемки. Однако она не успела покинуть кабину, ее выдала Белову Ольга Александровна.
Впервые за все время путешествия Игорь Никитич вышел из себя. Он приказал доставить Галю к его рабочему столу.
- Кто вам разрешил спускаться под воду?
- Но ведь нужно же произвести подводные съемки.
- Это не ответ! Вы не имели права их делать без моего разрешения. И на будущее время я вам категорически запрещаю вести какие-либо специальные съемки без согласования со мной. На ближайшие дни у нас намечено траление, будьте довольны и этим. Можете идти!
- Слушаюсь! - Галя повернулась, но, сделав несколько шагов, остановилась и искоса посмотрела на Белова.
Тот писал, не обращая на нее никакого внимания.
- Игорь Никитич!..
- Да?
- Простите меня, пожалуйста...
- Вы это говорите просто так, или действительно поняли, какую глупость собирались сделать?
- Ну что же страшного в том, что я хотела побродить по дну, снять любопытные раковины...
- Идите сюда! - Игорь Никитич указал на соседнее кресло.Неужели вы не понимаете, что жизнь члена экспедиции дороже самых интересных съемок?
- Но ведь все мы поминутно рискуем жизнью! На Селигере вы сами говорили, что у нас почти нет шансов на возвращение!
- А вы помните, что я говорил в день вашего прибытия на Н-ский завод? Если нет твердой надежды на возвращение, то путешествие становится бессмыслицей!
- Но ведь вы же не будете отрицать, что мы страшно рискуем?
- Да. рискуем! Но рискуем разумно, рискуем только там, где это неизбежно. А вы что затеяли? Лезть к ракушкам в гости? А вы уверены, чго там, кроме ракушек, нет других хозяев, которые будут в восторге от вашего прихода... с гастрономической точки зрения?
- Что вы, Игорь Никитич! До сих пор мы не встретили не то что чудовищ, а даже насекомых и червей!
- Ну, хорошо! Можете оставаться при своем мнении, но в море вы не полезете.
Галя очень огорчилась. Море выглядело пустынным и не внушало никакого страха, поэтому опасения Игоря Никитича казались ей ненужной перестраховкой.
На следующий день, то есть после восьмичасового сна, который последовал за этим малоприятным разговором, Игорь Никитич приказал достать небольшой пелагический трал, хранившийся среди запасного оборудования. Пользуясь сравнительно тихой погодой. он посадил "Уран" на воду и приступил к исследованию моря.
Вначале трал был настроен для донного траления. Несколько забросов на глубинах около ста метров не принесли никакой добычи, кроме морской травы, похожей на красноватую мочалу. Затем стали попадаться кусты жестких, пропитанных известью водорослей, и среди них огромные волосатые черви отвратительного вида.
При одном из забросов попалось несколько глоуторий и довольно большая пятиконечная морская звезда, появление которой было встречено с шумной радостью. Настроив трал на большую глубину, поймали какую-то странную рыбу длиной около полуметра. Ее голова и туловище были покрыты суставчатым костяным панцирем, позволявшим его обладательнице довольно легко извиваться. Длинный и тонкий хвост этой рыбы был мягким и походил на змеиный. При виде этого маленького чудовища Николай Михайлович пришел в крайнее возбуждение. Он рассказал, что подобные суставошейные рыбы, у которых все кости находились снаружи, некогда обитали и в первобытных морях Земли. Значит, развитие жизни на разных мирах шло по очень сходным путям. Это открытие имело огромную принципиальную важность.
Вскрытие рыбы было отложено до более удобного времени, и траление возобновилось с новым азартом. Через несколько забросов в придонных слоях был пойман какой-то гигантский, чуть ли не метровый жук-плавунец. По бокам у него торчали две острые суставчатые костяные шпоры, а сзади тянулся длинный одноперый хвост. Эта морская диковина тоже оказалась рыбой, одетой в костяной панцирь. Николай Михайлович классифицировал ее как акулообразную рыбу, имевшую сходство с древнейшими земными рыбами-астеролеписами. При помощи своих жестких грудных плавников астеродеписы ползали по дну в поисках пищи.
В дальнейшем было поймано еще несколько панцирных рыб, не имевших ни позвоночника, ни ребер.
При одном из забросов трал захватил нечто такое, что прошло сквозь крепкую капроновую сеть, как майский жук через тонкую паутину. "Оно" не сочло даже нужным показаться на поверхности. По размерам прорванного участка сети было видно, что животное имело не меньше метра в поперечнике.
- Ну как? - спросил Галю Белов и показал взглядом на изуродованную сеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26