Церкви жертвовали на орудия свои колокола.
Один только полководец захватил у врага в нескольких боях ста десять пушек!
Крестьяне из окрестностей города Сабадка голыми руками отобрали у противника здоровенное орудие, прозванное «дядей» и бившее на расстояние полумили.
Едва сформировавшись, каждый новый батальон тут же приступал к учениям, а уже через неделю получал боевое крещение.
Под сенью трехцветного знамени люди становились братьями. Никто не произносил с издевкой: «немчура», «валах», – единое знамя сплотило всех, все считали себя сынами единого отечества.
Офицеры были боевыми Товарищами солдат. Вместе и ели, и мокли под дождем, и спали на общей соломенной подстилке, учили друг друга патриотизму.
Дезертиров не было вовсе. Да и куда могли бы они бежать? Дверь каждого дома немедленно захлопнулась: бы перед трусом.
Если какая-нибудь воинская часть и терпела поражение, она не рассеивалась во все стороны, а, напротив, стремилась заново собрать силы и продолжать борьбу.
Воевали не только те, у кого в руках было оружие, воевала каждая живая душа. Матери воодушевляли сыновей. Знатные дамы перетаскивали землю для укреплений и брались за самые опасные поручения, с которыми лучше всего справляются женщины, и они оказывались наиболее ловкими лазутчиками. После сражения они ухаживали за ранеными. Все барские усадьбы поблизости от поля битвы превращались в лазареты.
Священники прославляли с амвона, как высшую добродетель, воинскую доблесть и геройство. В проповедях не упоминались папские энциклики, не предавались анафеме ереси: борьба за независимость была одинаково священна и для креста и для звезды.
И пламенный поэт, метеором сверкнувший на нашем небосводе, воспевал, в своих стихах эту священную войну зa независимость родины. Его призыв к освободительной борьбе прозвучал с поднебесных высот, то было последнее его слово перед тем, как на наших глазах закатился он за неведомый горизонт. Быть может, он не упал на землю! Кто знает, не вернет ли его нам новый поворот земного шара и не увидим ли мы его опять над своей головой – искрометным, мечущим громы и молнии!
Так создавалась национальная армия.
Хорошо, скажете вы. Все это – поэтическая сторона дела. Ну, а проза? Откуда брались деньги?
Верно, войну без денег вести нельзя.
И вот как обстояло дело. Каждый, у кого была хотя бы одна серебряная ложка или пара серебряных шпор, отдавал их на нужды родины. Молодые девушки вынимали из ушей серьги, вдовы отдавали в национальную казну скопленные филлеры. Сюда же поступали и собранные по грошам сбережения от пенсий. Кто мог помышлять о сбережениях, когда нависла угроза потерять отечество?
Однако всего этого было недостаточно. Тогда решили печатать деньги на простых клочках бумаги: мол, эти клочки и есть «деньги нации». И люди принимали их как настоящее золото. Ни один человек не сомневался в их полноценности: «Нация сама себе владыка. Все, на чем изображен ее герб, – для нас священно».
И денег стало столько, что хоть пруд пруди.
Даже министр финансов не имел приличного пальто; военный министр курил дешевые сигары – на лучшие не оставалось средств, все было отдано родине. Главный военный интендант в обеденный час обходил по очереди своих многочисленных знакомых, чтобы не расходовать на собственное пропитание денежных ресурсов страны.
И когда тому или иному правительственному комиссару вручали какое-либо заветное сокровище – как было, например, с Эденом Барадлаи, – никто не сомневался, что пожертвование будет использовано по назначению: то, что отдано для приобретения хлеба, непременно превратится в хлеб, то что отдано на приобретение оружия, превратится в оружие.
Вот как были найдены материальные средства для содержания национальной армии!
А спустя полгода чудеса героизма, совершенные этой армией, уже вошли в историю.
Недавние мальчуганы становились в те дни увенчанными лаврами героями, молоденькие лейтенанты – генералами, полководцами. Изодранное в боях трехцветное знамя завоевало уважение всего мира!
Воины с честью выдержали все испытания: они бросались в огонь сражений, преодолевали вьюгу, стойко держались в трудные месяцы поражений и тяжелых потерь.
В Комароме они не дрогнули под градом осколков и снарядов противника.
Под Сольноком вооруженные косами рекруты, закрыв глаза, атаковали батарею изрыгавших смертоносный огонь орудий и захватили её.
У Пакозда национальные гвардейцы с косами в руках заставили сдаться десятитысячный отряд пехотинцев, вооруженных ружьями.
Возле Дьёра одиннадцатый пехотный батальон со штыками наперевес ринулся в атаку против вражеской кавалерии и обратил её в бегство. А в Буде гусары, спешившись, пошли на приступ крепости.
В Лошонце отряд бывшего члена апелляционного суда, превратившегося из вице-губернатора в полководца, средь бела дня захватил все пушки и взял в плен штаб противника, в шесть раз превосходившего его по численности.
Около Пишки один-единственный батальон под командой Инцеди в течение целого дня оборонял мост от натиска в двадцать раз более сильного противника и отстоял его.
А как стремительны, как блистательны и внезапны были маневры венгерской национально-освободительной армии! Под Селакной венгры сумели незаметно, будто под землей, просочиться во вражеский тыл. У Браньцко они преодолели крутой горный склон и с боями пробились сквозь порядки неприятельских войск. Под Сольноком, в тылу у врага, конный венгерский отряд вплавь форсировал Тису. Из охваченного огнем Шегешвара люди сумели увезти на телегах снаряды и порох. У Тисафюреда, где суровая зима навела ледяной мост через Тису, венгерское войско встало стеной на замерзшей реке и, преградив путь полчищам неприятеля, решительно заявило:
– Довольно! Ни шагу дальше!
Народ-богатырь собрал всю свою мощь, распрямился во весь рост и, подняв свои могучие руки – сто тысяч рук, – гордо бросил вызов врагу:
– Подходи! Померимся силами!
И после схватки, в которой хрустели и трещали все его кости, вырвался из рук противника!
Разве это не самые достоверные исторические факты?
Но, говоря о национально-освободительной армии, нельзя забывать о том, кто шел впереди нее и вслед за ней, как Иегова, – днем в тумане, ночью в столбе огня – о народе! О народе, который своим разумом, сметкой, изобретательностью, добротой, патриотическим духом умел отстаивать, ободрять, предостерегать, неустанно вдохновлять и оберегать свою обожаемую армию. Не раз десятки тысяч ополченцев вставали бок о бок с нею, и их рать устрашала врага! В одном месте население настойчиво распространяло ложные Слухи, и главные силы неприятеля снимались с выгодных позиций и уходили на новый участок; в другом – народ терпеливо разгадывал ревностно оберегаемые планы противника. В районе Озора один патриот дважды пешком пробрался сквозь вражеские заслоны и передал подразделениям венгерской национальной армии сведения о перегруппировках неприятельских частей, дислоцированных между ними. Переписка лавочников евреев содержала, на первый взгляд, лишь безобидные коммерческие сведения. А между тем они расшифровывали письма по заранее установленному коду и черпали из них сведения о перемещениях врага, которые затем сообщали полководцам венгерской армии. Для срочной переброски венгерской пехоты, пушек и боевого снаряжения немедленно предоставлялись сотни и сотни подвод. Но появлялась армия врага – и для нее не находилось ни одной завалящей колымаги, ни одной клячи:
– Все лошади в табуне, в степи. Разве их разыщешь!
Если национальная армия нуждалась в провианте, ей тут же привозили все необходимое в. обмен на простую, куцую расписку. А чужеземные войска ничего не могли раздобыть даже за наличные деньги.
– Сами живем впроголодь. Еле-еле перебиваемся.
Только одного недоставало в ту пору национальной армии: сознания собственной силы! Эту уверенность ей еще предстояло приобрести. И урок обошелся недешево.
Соломенный комиссар
До чего же преуспел в жизни Зебулон Таллероши! Рядом с его именем красуется гордое звание правительственного вице-комиссара и майора национальной гвардии.
Превосходная должность, ничего не скажешь!
Он уж и не думает теперь протестовать, когда его величают «ваше высокоблагородие».
Отбыл он из родных мест всего лишь депутатом, а возвратился правительственным вице-комиссаром и штаб-офицером!
Когда Зебулона посылали в Пешт, многие считали, что он мудрейший муж во всей округе. А по его возвращении стали поговаривать, что он там превратился в величайшего стратега.
Сам Таллероши искренне верил во все это. Ничем иным нельзя объяснить тот факт, что он вдруг преисполнился необычайным честолюбием.
Помню один характерный для той эпохи анекдот. В национальном театре подвизался некий почтенный смотритель оперы, который до преклонного возраста никогда не вникал в политику. В тысяча восемьсот сорок восьмом году, когда даже за кулисами утвердился взгляд, что каждый человек должен интересоваться государственными делами, это поветрие захватило и вышеназванного добродетельного мужа. Причем он вскоре обнаружил, что находятся люди, которые охотно выслушивают его разглагольствования. И однажды он с превеликим удовлетворением заявил своим восхищенным слушателям:
– Никогда бы не поверил, что эта самая политика – такое легкое дело!
Подобно этому и Зебулон Таллероши решил про себя, что военное искусство дело куда менее хитрое, чем принято думать.
Нужно только отдавать приказы, а в людях, которые их станут выполнять, недостатка не будет. Ведь новобранцев хоть отбавляй, и все как один – богатыри! А как поют! Ружей у них, правда, нет, но хороших стрелков тьма тьмущая. Хватает и опытных вербовщике в, это все люди храбрые и драчливые. Они с полной охотой сколачивают отряды ополченцев, а уж те, разумеется, натворят невиданных чудес. Хлеб тоже, конечно, уродится, надо только вовремя распоряжение отдать. Денег достаточно. Зебулон не ведет им счета – к чему? Ведь он себя знает: не присвоит из казны ни гроша, а раз так, кому нужна лишняя писанина да каракули!
Зебулон однажды даже возглавил поход! В соседней деревне объявились какие-то реакционные подстрекатели. Выдавая себя за панславистов, они вздумали вербовать свои отряды. Их-то с помощью хитроумных маневров и выкурил с боевых позиций Зебулон. Чуть даже в плен не захватил! Свой подвиг он не замедлил обнародовать в специально выпущенном бюллетене.
Таллероши был весьма доволен собой и не сомневался, что если дело дойдет до настоящей баталии, он и тут окажется на высоте положения. Несложная наука эта стратегия! Что требуется от полководца? Выставить солдат вдвое больше, чем у неприятеля; а как начнется пальба, самому старательно укрыться в надежнейшем месте, чтобы никакая пуля не смогла тебя подстрелить. Остальное придет само собой. Именно так и поступали все великие полководцы – от Александра Македонского до Наполеона.
Целый день снуют теперь люди взад и вперед по усадьбе Зебулона, расположенной на околице одной из деревень северной Венгрии. Здесь и гонцы – пешие и конные, – и поставщики, и предводители отрядов вольницы, и сельские старосты с новобранцами, и лазутчики.
Зебулон занят с самого утра. Только вечером проводит он час-другой в кругу своей семьи.
Почтенное это семейство все еще в полном составе, и по-прежнему кажется, что барышень, когда они очень уж расшумятся, не пять, а целых семь. Барыня– маменька, как всегда, страдает мигренью и к тому же целый день спит. По этой причине она сильно раздобрела и если уж не лежит, то сидит, а от недостатка движений, понятно, еще больше тучнеет. Просто безвыходное положение!
Когда господина Зебулона спрашивают, почему его супруга всегда сидит сиднем, он говорит, что она запоем читает. Но, по правде говоря, это не совсем так. Достопочтенная госпожа отроду не прочла ни одной книги по той простой причине, что не владела грамотой.
Не каждый, разумеется, знает, что перед тем как сделаться госпожой (ведь госпожой не всякая рождается), барыня эта, всеми уважаемая ныне подруга жизни господина Зебулона, была простой крестьянской девушкой. Скажем прямо: она подвизалась в роли служанки господина Зебулона. А потом он взял ее в жены. Однако все мы – демократы, не будем же слишком придираться к этому обстоятельству. Супружество господина Зебулона тем не менее оказалось весьма счастливым; он, во всяком случае, обрел в своей половине ту бесспорную добродетель, что она была домоседкой. О том, что происходит в округе, в стране и даже во всей Европе она во всех подробностях узнавала от посещавших ее гостей. Последние новости доставлялись ей, можно сказать, прямо на дом.
Она и сама отваживалась порой пускаться в рассуждения о герцоге Болинброке или о лютой жестокости испанского короля Филиппа V, которых она хорошо знала по сцене. Будучи большой любительницей театра, она с видом знатока рассуждала о том, что происходит на театральных подмостках. До чего все-таки умно придумано: сперва заставят суфлера прочитать публике пьесу вслух, а потом еще и актеры разъяснят ее в подробностях! При таком способе всякий поймет, что хотел сказать сочинитель. Не мешало бы и со всеми книгами поступать точно так же.
Дочерей она воспитывала по всем правилам, их даже обучали французскому языку. Сама же почтеннейшая матрона училась деликатному обращению у окрестных дам. В их кругу считалось, что самое главное достоинство – непрерывно на что-нибудь жаловаться. Страдальческое выражение лица особенно подчеркивает аристократизм. Как легко улаживаются самые щепетильные вопросы, если, например, сослаться ка мигрень или на расшатанные нервы. Истинная барыня жить не может без нервов!
Надо сказать, что достопочтенная госпожа Таллероши обладала отменным аппетитом. Утром, еще не встав с постели, она плотно завтракала. Вечером, вскоре после сытного обеда, она рано ложилась спать, не будучи в состоянии долго засиживаться из-за мигрени, ко приказывала непременно будить себя к ужину и снова с превеликой жадностью ела за троих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76