– Скажите ему, что там не человек, а бешеное животное, – ответил Козловский.
На стене каюты командира звездолета находится большой щит с многочисленными кнопками, ручками и приборами. Вьеньянь указал, как пустить в ход «котел».
Козловский подошел к щиту и положил руки на указанные рукоятки.
– Смирнов здесь? – спросил он.
– Я здесь, – ответил профессор, появляясь в дверях. – Может быть, не надо, Николай Николаевич?
Он сразу понял, что хочет делать Козловский.
– Если есть хоть один шанс из тысячи, – жестким голосом ответил секретарь обкома, – мы обязаны это сделать.
И с этими словами он повернул обе ручки.
Все замерли, напряженно прислушиваясь. Вьеньянь закрыл лицо длинными пальцами обеих рук.
Но все было по-прежнему. Ни единого звука не раздалось на корабле.
Только маленький шарик в узкой стеклянной трубочке вздрогнул и стал подниматься вверх.
– Взрыва не произошло, – сказал Козловский. Его лицо было очень бледно, но совершенно спокойно. – Жизнь человека дороже любой машины. Я рад, что на Каллисто такой же взгляд на это, как у нас. Но бывают случаи, когда машина дороже человека. К тому же там совсем не человек. – Он нервно рассмеялся. – Там не человек, – повторил он, – а ядовитое пресмыкающееся!
– Остановите котел, – дрожащим от волнения голосом сказал Смирнов. – Ничего живого там уже не осталось.

ЭТО ТЕРАПИЯ!

Сообщение о случившемся в лагере было немедленно послано в Москву. Во второй половине дня прибыла правительственная комиссия для расследования диверсии и принятия мер к ликвидации ее последствий. В составе этой комиссии находились крупнейшие советские специалисты. Председателем был академик Неверов.
По просьбе Куприянова президент привез с собой известного хирурга, чтобы оказать помощь Вьеньяню, в плече которого застряли две пули. Состояние каллистянского астронома не вызывало опасений, но операция была необходима.
Произвести ее в лагере не решились, и в тот же день на санитарном самолете Вьеньянь был доставлен в Курск и положен в хирургическую клинику. С ним улетел Лежнев, чтобы служить переводчиком ученому Каллисто. Широков был нужен в лагере.
Куприянов подробно ознакомил хирурга с особенностями организма каллистян и показал ему рентгеновские снимки, сделанные им за это время. Каллистяне охотно позволяли профессору исследовать себя, и Куприянов уже хорошо знал внутреннее устройство их тела.
Оно очень мало отличалось от тела земного человека. Мозг, нервная система, дыхательный аппарат, сердце с кровеносными сосудами и желудок были такими же. Кости скелета в основном были расположены, как у людей, но у каллистян кости были значительно более толстыми. Ребер было не девять, а одиннадцать. Существенная разница заключалась в том, что организм каллистян был негативен по отношению к организму земного человека. Сердце и желудок помещались с правой стороны, печень – с левой.
Знал ли Ю Син-чжоу об этой особенности? Очевидно, знал и намеренно стрелял с целью попасть в сердце. В его осведомленности не было ничего удивительного, так как результаты всех работ в лагере были широко известны всему миру. Советские ученые не пытались и не хотели скрывать того, что они узнавали от каллистян.
– Теперь, – сказал хирург, получив все эти сведения, – я могу делать операцию совершенно спокойно и гарантирую вам благополучный исход.
Но операцию не пришлось делать. Вьеньянь категорически отказался ложиться на операционный стол в отсутствие Синьга. Главный врач курской хирургической клиники – профессор Стесенко – немедленно сообщил об этом Куприянову.
– Операция, – сказал он, – должна быть произведена срочно. Может начаться нагноение. У раненого температура – сорок и одна десятая.
– Пусть это вас не смущает, – ответил Куприянов. – У каллистян температура тела выше, чем у нас. Нормально – тридцать девять и семь. Так что ничего страшного нет. Я сейчас переговорю с Синьгом.
Чтобы не тревожить каллистян, еще не вполне оправившихся от последствий отравления, им ничего не говорили о том, что произошло ночью на корабле. Один Синьг знал о попытке отравить их, но и ему не сообщали о ранении Вьеньяня. Захватив с собой Широкова, Куприянов отправился в палатку, где жили каллистяне.
Здоровье звездоплавателей уже не вызывало никаких опасений, но они были еще слабы и, по настоянию Куприянова и Синьга, лежали в постели. Синильная кислота – страшный яд для людей – не оказала на каллистян обычного для нее смертельного действия. Причина этого счастливого обстоятельства выяснилась сразу, как только Синьг узнал, каким ядом их хотели отравить. На Каллисто росло растение, повсеместно употребляемое в пищу, по своим химическим свойствам родственное земному горькому миндалю. Так же, как на Земле, плоды этого растения (внешне совсем не похожего на миндаль) заключали в себе цианистоводородную кислоту, и организм жителей Каллисто привык к ней. У них образовался иммунитет ко всей группе земных ядов, добываемых из солей синильной кислоты, и именно поэтому яд оказал на них слабое действие.
Но все же доза была сильна и, если бы не энергичные действия Куприянова, дело могло кончиться гораздо хуже. Профессор правильно сделал, что все внимание обратил на Синьга. Каллистянский врач быстро был приведен в чувство, и по его указаниям пострадавшим было произведено вторичное вливание лекарства, которое первоначально было дано в недостаточном количестве.
С этого момента звездоплаватели были уже вне опасности и их полное выздоровление было только вопросом времени.
Яд, безусловно смертельный для людей, не был таким же для каллистян. Этого не учел диверсант.
Сообщение о том, что хорошо известный ему Ю Син-чжоу хотел отравить их, было принято Синьгом без особого удивления. Он уже достаточно знал о Земле и о существующих на ней противоречиях. Он легко понял мотивы, которыми руководствовался «журналист».
Но, когда Куприянов, вызвав его из палатки, через Широкова, рассказал о Вьеньяне, Синьг очень разволновался.
– Вы плохо сделали, – сказал он, – что не рассказали мне этого сразу. Вьеньяня незачем было увозить отсюда.
– Мы хотели сделать лучше, – сказал Широков. – Операция необходима. Пули надо удалить из тела. Мы вызвали из Москвы лучшего хирурга.
– Я вас понимаю, – ответил Синьг. – Мы знаем, что вы хорошо относитесь к нам. Но операция не нужна. У нас есть другие средства. Наша медицина давно отказалась от хирургии. Она была хороша тогда, когда терапия была еще несовершенна. Я прошу вас доставить меня к Вьеньяню как можно скорей.
– А как вы сами себя чувствуете? – спросил Куприянов.
Широков перевел вопрос.
– Достаточно хорошо, – ответил Синьг. – Но если бы даже мне было плохо, то все равно я поехал бы. Моя жизнь вне опасности, а Вьеньяню надо срочно оказать помощь.
Против этого трудно было что-нибудь возразить, и Синьга на автомобиле отправили, в Курск. По его настойчивой просьбе пришлось отпустить с ним и Широкова, хотя его присутствие в лагере было очень нужно. Инженеры комиссии настаивали на скорейшем техническом совещании, на котором один Ляо-Сен вряд ли мог справиться с переводом.
– Мне нужен переводчик-медик, – сказал Синьг.
Невозможно было не выполнить требования каллистянского врача, и Широков поехал с ним. Техническое совещание пришлось отложить. Куприянов был даже доволен этим, так как здоровье Мьеньоня – старшего инженера звездолета – было еще недостаточно хорошо и его не следовало тревожить.
По просьбе Синьга об этой поездке никто в Курске (кроме профессора Стесенко) не знал. Он не хотел, чтобы население города встречало его.
– Если вам хочется, чтобы нас торжественно встречали, – сказал он Широкову, – то пусть это будет в Москве, а сейчас мне не до этого.
По дороге Синьг расспрашивал Широкова о жизни на Земле, о различии экономических систем и народов. Его очень удивляло обилие различных национальностей. (На Каллисто всегда существовал только один народ.)
– Неужели у вас сотни различных языков? – спрашивал он. – Как же вы говорите друг с другом?
Когда въехали в город, он замолчал. Курск был первым крупным земным городом, который он видел не на экране. Узкие темные глаза Синьга быстро перебегали с домов на людей, с автомобилей – на трамваи и троллейбусы. По его лицу нельзя было понять, какое впечатление все это производит на него, но, когда он обратился к Широкову с каким-то вопросом, его голос заметно дрожал от волнения.
Профессор Стесенко радушно встретил каллистянского врача. Он уже пригляделся к Вьеньяню и поздоровался с Синьгом без всяких признаков любопытства. Предупрежденный им персонал клиники делал вид, что не замечает необычайного гостя.
Вьеньянь лежал в отдельной палате. Когда они вошли, он о чем-то беседовал с Лежневым, одетым в белый халат.
На астрономе была земная больничная одежда, и он казался бы в ней обыкновенным негром, но черты его лица, совершенно не похожие на черты негритянской расы, нарушали это впечатление.
Он очень обрадовался Синьгу и засыпал его вопросами. Отвечая на них, Синьг ни словом не упомянул об отравлении. Слушая их разговор, Широков был рад, что оказывая на звездолете помощь раненому, также ничего не говорил Вьеньяню. Очевидно, Синьг считал, что такое известие взволнует раненого и этого не следует делать.
Осмотр был долгий и тщательный. Профессор Стесенко обстоятельно отвечал Синьгу на его вопросы. Принадлежность переводчика – Широкова – к медицинской профессии чрезвычайно облегчала взаимопонимание.
– Завтра утром, – сказал в заключение Синьг, – Вьеньянь вернется в лагерь.
– Мне кажется, – сказал на это Стесенко, – что после операции раненому следует остаться здесь дней на пять.
– Он не собирается делать операцию, – сказал Широков.
Присутствовавший при этом московский хирург удивленно поднял брови.
– А две пули? – спросил он. – Останутся в теле?
– Товарищ Синьг, – ответил Широков, – говорил, что медицина Каллисто имеет другие средства.
– Если так, то это очень интересно!
– Чем вы кормили раненого? – спросил Синьг.
– Вашими продуктами, – ответил Широков. – Я отправил их вместе с Вьеньянем.
– Хорошо сделали.
Синьг открыл привезенный с собой ящик, на крышке которого была изображена зеленая звезда. Широков знал, что эта эмблема соответствовала земному красному кресту. Достав оттуда несколько склянок и перевязочные материалы, он попросил принести горячей воды.
Лежнев и трое врачей с волнением, затаив дыхание наблюдали за действиями каллистянского врача.
– Начнем? – спросил Синьг.
– Начинайте! – ответил Вьеньянь.
Из присутствующих только Широков и Лежнев поняли этот короткий обмен словами.
Синьг достал пять кусков темной материи и смочил их жидкостью из склянки. Один из них он взял себе, остальные протянул Широкову.
– Пусть все закроют этим нос и рот, – сказал он.
Распоряжение было немедленно выполнено. От куска материи шел слабый, но не неприятный запах.
Синьг взял другую склянку и поднес ее к самому рту Вьеньяня. Закрыв себе рот и нос, он быстро открыл и снова закрыл металлическую пробку.
Вьеньянь глубоко вдохнул в себя, и в тот же момент голова его упала на подушку. Глаза закрылись. Было такое впечатление, что он мгновенно заснул.
Синьг отнял от лица кусок материи и бросил его в таз с горячей водой. По его знаку все сделали то же.
– Я погрузил его в сон, – сказал Синьг. – Чтобы он не чувствовал боли.
– Это получше нашего хлороформа, – сказал профессор Стесенко.
– Помогите повернуть раненого, – попросил Синьг.
Вьеньяня осторожно положили лицом вниз. Синьг ловко снял перевязку. Открылись две пулевые раны. Действуя быстро и четко, каллистянин наложил на них слой желтой мази и прикрыл куском белой ткани, очень похожей на обыкновенную марлю.
Из того же ящика появился какой-то небольшой прибор, имевший вид портативного радиоприемника. На крышке находились маленькие, как будто костяные, круглые ручки и узкая шкала с подвижной стрелкой. Этот аппарат Синьг положил на спину Вьеньяня, как раз над ранами. Потом он осторожно и медленно стал вращать одну из ручек.
Все увидели, как тонкая стрелка медленно пошла влево. Послышалось шипение…
Синьг быстро снял со спины раненого прибор и марлю. В слое мази был виден ясный металлический налет, словно в нее насыпали мелко истолченный в порошок кусочек свинца. Каллистянин осторожно, ловкими движениями удалил мазь и наложил слой свежей. Потом он перевязал раненого, и его снова перевернули на спину. Все заняло не более трех минут.
– Через пять минут он проснется, – сказал Синьг. – Вечером от ран не останется никакого следа. Завтра Вьеньянь может вернуться в лагерь.
– А пули? – спросил Широков.
– Их уже нет в теле. Вот они! – прибавит Синьг, указывая на таз с водой, куда он бросил куски марли со снятой мазью.
Профессор Стесенко, Широков и московский хирург молча переглянулись. Эта операция, произведенная бескровно и быстро, ошеломила их.
– Вот это терапия! – сказал, наконец, Стесенко.
– Да, есть чему поучиться, – вздохнул хирург.
Через пять минут, как и говорил Синьг, Вьеньянь открыл глаза.
– Готово? – спросил он.
Синьг кивнул головой.
– Как вы себя чувствуете? – спросил Широков. – Голова не болит?
– Нет.
– А почему бы ей болеть, – сказал Синьг, укладывая обратно в ящик свои материалы.
– Товарищ Широков, – попросил Стесенко, – скажите ему, что советская медицина будет бесконечно благодарна, если он откроет нам секрет этой операции.
– У них нет от нас никаких секретов, – ответил Широков. – Все, что они знают, к нашим услугам.
Синьг пожелал остаться возле своего раненого товарища, и Широков один вернулся в лагерь.
Он подробно рассказал Куприянову обо всем, что произошло в клинике. Профессор задумчиво покачал головой.
– Прилет этого корабля, – сказал он, – двинет далеко вперед не одну только медицину.
Широков узнал, что в его отсутствие была получена радиограмма из Москвы с приказом арестовать мнимого Ю Син-чжоу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32