* * *

До отъезда из лагеря осталось три дня. Все вопросы, связанные с переездом в Москву, были успешно согласованы. Диегонь сам предложил, чтобы экипаж корабля в полном составе покинул лагерь.
Космический корабль должен был остаться под охраной воинских частей.


Глава вторая

В РАЙОННОЙ БОЛЬНИЦЕ

Час ночи.
Экспресс «Пекин – Москва» только что отошел от крупной станции и, набирая скорость, мчался вперед. В двухместном купе международного вагона у окна, закрытого опущенной занавеской, сидели в креслах два пассажира. Один был пожилой китаец, второй, судя по его костюму и манере держаться, – американец.
Беседа шла на английском языке.
– Что же мне оставалось делать? – говорил американец. – В разрешении посетить лагерь мне отказали. Я не ученый и не журналист. Просто любознательный человек. Хочу увидеть жителей другой планеты – марсиан… Я очень доволен, что удалось получить визу и что еду в Москву. Может быть, марсиане приедут туда, а если нет, постараюсь хоть издали посмотреть на корабль.
– Профессор Куприянов разрешил экскурсии к звездолету, – сказал китаец. – Вам надо поехать в город Курск, советую сделать это пятнадцатого августа.
– Вы думаете, что световой разговор был правильно понят?
– У меня это не вызывает сомнений.
– Вы счастливый человек, – сказал американец. – Без всяких хлопот увидите корабль и марсиан.
– Почему вы называете их марсианами? По данным современной науки, на Марсе нет разумного населения.
– Ну что «современная наука»! Что она знает? Тайны природы недоступны слабому человеческому уму.
– Вот как! – усмехнулся китаец. – Вы не верите в науку? Во что же вы тогда верите?
– В человека. В силу его ума и энергии.
– Так это и есть сила науки.
– Человеку не понять тайн природы, – повторил американец.
– Непознаваемость мира! – китаец засмеялся. – Вы фидеист?
– Как вы сказали? Фидеист? А что это означает?
– Есть такое философское учение. Оно оспаривает научное познание мира и отдает предпочтение вере перед знанием. Фидеизм – опора реакции.
– Вы говорите, как коммунист.
– Я и есть коммунист, – просто ответил китаец.
Американец вынул часы и взглянул на них.
– Не хотите ли пройти в ресторан? – предложил он. – Стаканчик водки перед отходом ко сну. Русская водка лучше джина.
– Нет, благодарю вас, – ответил китаец.
Американец вышел из купе.
Оставшись один, китаец начал раздеваться. Вспоминая разговор, он улыбался.
«Таковы они все, – думал он. – Считают себя высшей расой и сочетают это с полной научной неграмотностью. Он верит только в энергию человека, то есть в искусство бизнеса».
Едва он успел снять пиджак, как его спутник вернулся.
– Идемте скорее! – сказал он. – В соседнем вагоне произошло убийство.
– Что вы говорите! – воскликнул китаец.
Он поспешно надел пиджак и пошел за американцем.
В коридоре вагона было пусто. Пассажиры спали.
Они вышли на площадку, чтобы перейти в другой вагон.
Поезд мчался по лесу. Близко к полотну дороги подступила черная стена деревьев. В слабом свете маленькой лампочки на площадке смутно темнела фигура какого-то человека.
Если бы проводник вагона увидел его, то мог бы поклясться, что этого человека раньше не было в поезде.
Американец сделал шаг назад, пропуская китайца вперед.
Неизвестный человек взмахнул рукой. Звук тяжелого удара потерялся в стуке колес бешено несущегося экспресса.



Тело упало на площадку вагона. Двое наклонились над ним и поспешно обыскали труп. Потом они открыли дверь и выбросили убитого, на всем ходу, в черноту ночи.

* * *

Главный врач одной из районных больниц омской области, доктор Казимбеков, всегда приходил на работу ровно в восемь часов. Надев халат, он, в сопровождении дежурного врача, начал обычный обход больных.
– Слышали? – говорил он в каждой палате. – Товарищ Широков уже почти свободно говорит с каллистянами. Что значит медицинский работник! Принято решение переехать из лагеря в Москву. Профессор Аверин узнал много нового в вопросах синтеза органических соединений. Профессор Смирнов изучает двигатели.
Больные улыбались. Они уже привыкли, что главный врач каждый день сообщал им новости из лагеря под Курском, не считаясь с тем, что они сами их уже знали. Радиостанции три раза в день включали в свою программу передачу сообщений Куприянова.
Казимбеков очень интересовался звездолетом. Он сетовал, что сам не увидит гостей с Каллисто, и ворчал на то, что корабль не опустился где-нибудь поближе.
– Что им, места не хватило у нас в Сибири? – говорил он.
Миллионы сибиряков видели звездолет во время его полета, но даже этого утешения судьба не доставила бедному Казимбекову. Корабль пролетел в стороне от Омской области.
Не один Казимбеков был в эти дни недоволен своей судьбой. Вряд ли можно было отыскать в Советском Союзе человека, который не завидовал бы жителям Курской области. Звездолет, его экипаж, научная экспедиция Академии наук были самой волнующей темой разговора. Где и о чем бы ни говорили люди в эти дни, беседа обязательно переходила на Каллисто.
И в небольшой районной больнице все, здоровые и больные, думали и говорили о том же.
Пациентов было не так много, и Казимбеков скоро закончил свой обход.
– А в каком положении китаец? – спросил он у дежурного врача.
– Все в том же, – со вздохом ответил тот Речь шла о человеке, доставленном в больницу девятого августа с линии железной дороги. Он был найден путевым обходчиком рано утром на лесном перегоне.
У китайца, хорошо одетого, пожилого человека, была разбита голова и сломаны обе ноги. Он лежал под насыпью и не подавал никаких признаков жизни.
Несмотря на то, что человек казался мертвым, путевой обходчик доставил его в ближайшую больницу.
Китаец оказался жив («На один процент», – как выразился Казимбеков.) Энергично принятыми мерами удалось если не совсем предотвратить смерть, то, во всяком случае, отдалить ее и получить слабую, но все же надежду на благополучный исход.
У пострадавшего не нашли никаких документов или бумаг, из которых можно было бы узнать, кто он такой.
Путевой обходчик утверждал, что, когда он перед этим обходил свой участок, под насыпью еще никого не было, а с той поры прошел только один пассажирский поезд – экспресс «Пекин – Москва».
Оставалось предположить, что пострадавший упал именно с этого поезда. Можно было только удивляться, что он остался жив, так как экспресс проходил этот участок с очень большой скоростью Но расследование не подтвердило этой догадки. На посланную вдогонку за поездом телефонограмму пришел ответ, что все пассажиры экспресса налицо. Никто не пропал дорогой.
Предположить, что человек ехал на каком-нибудь из товарных поездов, было трудно. Он был так хорошо одет, что на него безусловно обратили бы внимание.
Дело перешло в ведение прокуратуры. Судебно-медицинский эксперт, специально приехавший для этого из Омска, установил, что рана на темени (голова была разбита в двух местах) была вызвана падением, а вторая, с левой стороны лба, нанесена раньше каким-то тупым орудием.
«Падение с поезда» оборачивалось убийством, которое только случайно не увенчалось успехом.
По мнению эксперта, пострадавший был выброшен из вагона поезда на ходу, после того как ему был нанесен удар кастетом.
Переломы ног были не опасны, заживление подвигалось быстро. Но с головой дело обстояло плохо. Рана на темени была очень глубока, и раненый вот уже больше месяца не приходил в себя. Его кормили искусственным способом, и надежда на спасение его жизни становилась все слабее и слабее.
Выяснить обстоятельства преступления и личность убийцы можно было только тогда, когда пострадавший придет в сознание. Казимбекова ежедневно запрашивали из Семипалатинска, но на вопрос о состоянии больного он изо дня в день вынужден был отвечать, что все по-прежнему и пострадавший в сознание не приходит.
Состояние неизвестного было настолько тяжелым, что не могло быть и речи о перевозке его в Омскую хирургическую клинику, и он оставался в районной больнице.
– Значит, без перемен? – спросил главный врач.
– Без перемен.
– Плохо его дело, – сказал Казимбеков. – Такое длительное беспамятство неизбежно заканчивается смертью.
– И преступник останется неузнанным?
– Меня не интересует преступник, – сердито ответил главный врач. – Это дело следственных органов. Меня интересует больной.
Он вошел в отдельную палату, где лежал раненый. Здесь стояла только одна кровать, стул и небольшой столик. Окно было завешено, и в комнате царил полумрак.
Китаец лежал на спине. Его забинтованная голова сливалась с белой подушкой.
В первый момент Казимбеков не заметил никаких перемен в положении пациента, но, подойдя ближе, с удивлением и радостью увидел, что глаза раненого открыты.
– Сейчас же вызовите переводчика, – шепнул он дежурному врачу, – и следователя.
По полученному им приказу он был обязан немедленно сообщить, как только раненый придет в сознание. Следственные власти с нетерпением ждали этого момента.
Надо было спешить. Может быть, это последняя вспышка жизни!
Но как ни тихо было дано это распоряжение, раненый расслышал и понял его.
– Не надо… – чуть слышно сказал он, – переводчика. Я… говорю… по-русски.
Дежурный врач быстро вышел. Казимбеков наклонился над кроватью.
– Не разговаривайте! – сказал он.
– Что… со мной… случилось?
– Вы ранены. Прошу вас не говорить сейчас. Поберегите силы.
Китаец послушно закрыл глаза. Казимбеков взял его руку. Пульс был слабым, но ровным. Врач позвонил, чтобы вызвать к раненому дежурную сестру.
Внезапно китаец вздрогнул и сделал движение подняться.
Казимбеков поспешно, но все же очень осторожно удержал его за плечи.
– Спокойно! – сказал он. – Не надо шевелиться.
Раненый сделал движение рукой, предлагая нагнуться.
Доктор услышал прерывистый шепот:
– Я вспомнил… Скорее следователя… Я должен успеть…

* * *

Опрос продолжался долго. Раненый с трудом давал показания. Часто приходилось делать длительные перерывы, чтобы дать возможность пострадавшему собраться с силами.
Казимбеков ворчал и требовал перенести опрос на завтра, но китаец не соглашался на это.
– Я должен успеть, – говорил он. – Это очень важно. Может случиться, что я умру.
– Теперь вы уже не умрете, – уверял его врач.
– Все равно, время не терпит.
– Постарайтесь подробнее описать внешность вашего спутника, – сказал следователь.
Раненный, как мог подробнее, рассказал об амерканце.
– Вы успели разглядеть человека на площадке?
– Я его плохо видел… Мне показалось… что он китаец…
– Номер вагона и купе?
– Вагон восемь. Купе пять.
– Что, по-вашему, могло быть причиной нападения?
– Думаю, что… им нужны были мои документы… Это и есть самое страшное… Ему нужно было пробраться в лагерь… под моим именем.
– В какой лагерь? – одновременно спросили следователь и Казимбеков.
– В лагерь у космического корабля… Я еще не говорил вам… Я ехал туда… Я корреспондент агентства Синьхуа. Мое имя Ю Син-чжоу.

ОНИ ОТРАВЛЕНЫ!

Полковника Артемьева разбудили шаги человека, подошедшего к палатке. Он всегда спал очень чутко, а в последнее время, снедаемый тревогой, вообще забыл, что значит спокойный сон.
Никто в обоих лагерях не подозревал, кто он такой. Все считали Артемьева корреспондентом. Один только Козловский знал, что он сотрудник разведки.
Работа с каллистянами, изучение их научных материалов внешне шли гладко. Ничто не указывало, что гостям Земли может угрожать какая-нибудь опасность. Но советская разведка знала, что такая опасность существует.
Техника Каллисто все еще оставалась загадочной. Изучением двигателей звездолета занимались Смирнов и Манаенко, – оба советские ученые. Определенные круги за границей опасались, что результаты их открытий останутся в руках СССР и не будут опубликованы, как другие материалы, добытые на звездолете. С их точки зрения советские люди должны были скрыть «атомные тайны», использовать их на усиление военной мощи своей страны. Такая перспектива, разумеется, тревожила их. Они не могли себе представить возможности добровольного отказа от технической тайны, да еще столь важной. Они судили по себе и сделали соответствующие выводы. Пусть лучше техника Каллисто останется никому неизвестной, чем отдать ее СССР. Лучше уничтожить «котел», уничтожить книги каллистян, убить их самих… Это было чудовищно, но логично.
Несмотря на все усилия, напасть на след врага не удавалось. Все обитатели лагеря Академии наук и лагеря иностранцев были проверены самым тщательным образом. Напрасно! Могло создаться впечатление, что никакого тайного врага нет, что сведения, добытые советской разведкой, ложны, но полковник Артемьев даже не допускал такой мысли. Враг был! Его надо найти! Разоблачение Дюпона и О'Келли подкрепляли его уверенность в этом. Противник не мог быть так наивен. Враг был, по-видимому, очень осторожен и очень опытен.
«Тем лучше! – думал Артемьев. – Когда мы обнаружим его, то можно быть уверенным, что теперь-то это именно тот, кого мы ищем».
Николай Николаевич Козловский не придал никакого значения факту, сообщенному ему профессором Смирновым. Но не так поступил опытный разведчик. Узнав, что китайский журналист Ю Син-чжоу в прошлом инженер, Артемьев не оставил это неожиданное открытие без внимания. Подлинность Ю Син-чжоу до сих пор не вызывала у него сомнений. Сведения, полученные от агентства «Синьхуа», устраняли малейшие подозрения. Но вот появилось новое, неизвестное раньше обстоятельство, и Артемьев не прошел мимо него.
«Почему он раньше не сказал, что он инженер? – думал полковник. – Случайно это или намеренно!»
Артемьеву казалось странным, что человек, имеющий диплом инженера, сменил свою профессию на журналистику. Но, с другой стороны, агентство «Синьхуа» могло именно потому послать Ю Син-чжоу в лагерь, что он инженер, человек технически грамотный. Такой корреспондент в данном случае был безусловно полезнее профессионального журналиста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32