Позвольте мне сказать несколько слов». — «Говорите!» — «Как можно доверить гражданину Караманову эксперименты над русским человеком, если он видит в нас лишь один негатив? В его взглядах на русских столько отрицательного, столько субъективного, что диву даешься: как он мог вырасти в нашем обществе? А ведь в нас есть и хорошее! И прекрасного значительно больше, чем всякой наносной дряни. Например, он бросил работу в Большом театре, потому что главному постановщику администрация не вручила подаренных цветочных лебедей. Что за повод! Это же смешно! А почему он не обратил внимания на то, что дирекция театра создала все условия, чтобы Юрий Григорьев смог поставить гениальный балет? Управлять таким огромным творческим организмом, как Государственный Большой театр, — дело весьма хлопотное, требующее огромных способностей. Почему же не замечен талант менеджеров, обеспечивающих успешную работу всего коллектива? При чем тут цветочные фигуры? В сознании Караманова запечатлелся только этот факт, вовсе незначительный. Или, например, он высмеял кинорежиссера и артиста Михайлова. А почему он не поклонился его незаурядному таланту? Подумаешь, восемь пар обуви купил! Еще неизвестно, какой по качеству! Взял ли Михайлов туфли для своей дочери, отдал домработнице или выбросил на помойку? Попали они вообще в его руки или оказались у посторонних? А как талантливый человек, он мог просто забыть о деньгах: что для него восемьсот долларов? Каждый из нас иногда упускает из виду необходимость вернуть что-то. Я сам довольно часто забываю вернуть долги. Но это не вызывает у людей никакой агрессивной реакции! Так, иногда напомнят при случае. Михайлов поставил несколько замечательных фильмов, которые полюбились нашему зрителю. Но об этом ни слова, этого как бы не существует. Что-то тенденциозен этот Караманов! Я бы ему не доверил вести такой сложный эксперимент, о котором здесь идет речь. Или возьмем театр на Яузе. Георгий Нелюбов — это целая эпоха в российском театральном искусстве. Подумаешь, запретил вынести цветы! Он ли сам? Может, пожарник вмешался? Или охрана? Вон сколько нынче взрывов в Москве! А пару недель назад взорвали президента Чечни! Чего носить по театрам архитектурные цветочные формы? Возьми, как все наши граждане, букет цветов — проблем не будет! А если даже он и запретил вынести эту цветочную рюмку? Он же артист, могла же рюмка напомнить ему о водке или о портвейне! А он, может, неделю как завязал! Тут все не так просто! Неизвестно, по каким причинам не состоялся вынос этих вонючих цветов. Так однобоко о русском человеке судить нельзя. Нам рассказывают о незначительных эпизодах в жизни талантливых людей и тут же делают вывод: надо менять генетику человека. А почему, гражданин Караманов, не подумать над изменением твоего генетического ансамбля? Тебе тридцать лет. А чего ты добился? Читал какие-то книжки. На самом деле читал или на студенток поглядывал? А? Под юбки! Есть ли у тебя научные труды, статьи в нашей печати, публичные лекции? Ты еще ничего не сделал в этой жизни. Твой рабочий инструмент — метла! У тебя никто не собирается ее отбирать! Пожалуйста, улучшай вид московских дворов и улиц. Собирай мусор, разводи цветники, стриги газоны. Впрочем, этим делом можно заниматься не менее успешно и в неволе. В тюрьмах и лагерях! Но браться за такие опасные и никчемные проекты, как генетическое изменение русского человека, мы тебе не дадим! Не позволим! Впрочем, хочешь изменять иностранцев — я немедленно сниму свои категорические возражения. Дам тебе даже бесплатный совет: начинай с поляков. Обязательно с поляков! Или с латышей. Не по твоему ли рецепту они русский язык из школьной программы выдавливают? А? Ты мечтаешь о путивлизации наших соотечественников, а они — о латышизации всех русскоговорящих. Странная между вами связь. Все весьма подозрительно! Я буду просить суд запретить тебе на правовом поле России заниматься этими фашистскими экспериментами. Выбор у тебя небольшой: или даешь подписку, что отказываешься от своей идеи, или выезжаешь за бугор, или получаешь новый срок и едешь в дальнюю командировку на Северную Двину, лес валить. Там сама жизнь заставит тебя забыть генетику и кибернетику. Все!» Преисполненный собственной значимости, прокурор самодовольно усмехнулся, пригрозил мне пальцем — дескать, смотри у меня, сорванец! — и замолчал. Его восторженный вид говорил о том, что чувства переполняют его. Оскорбляя путивльца, прокурор предавал анафеме разум: он словно бросал его под ноги, топтал и покрикивал: «У нас свой ум, никакой другой нам не нужен!» Я молчал и размышлял о другом. Следить за всеми участниками судебного расследования оказалось очень непростым делом. Милиционер постоянно менял позы и ужимки, манипулировал пальцами, складывая их в тайные знаки и загадочные фигуры. Прокурор то усмехался, то недовольно напрягал лоб, на котором выступали пояса морщин, то испуганно таращил глаза, и его веки касались бровей; весь его вид свидетельствовал о том, что прокурор грешит тщеславием, уж очень круто он задирал нос. Адвокат безостановочно что-то записывал, впрочем, время от времени вскакивая с репликами; иногда он как бы забывал, что хотел сказать, и надолго застывал с отрешенным видом. Судья, казалось, был невозмутим. Он лишь обводил глазами лица участников процесса и внимательно всматривался в них, иногда даже направлял на изучаемого свое увеличительное стекло, словно хотел что-то высмотреть потаенное, понять, запомнить. Потом делал пометки и выбирал себе новый объект исследования. Во всем этом проглядывала приличная людская потеха. Но меня эти картинки их быта вовсе не веселили: они вызывали озабоченный интерес, как у главного проектировщика путивльцев. Наблюдая за участниками процесса, я вдруг ощутил неведомые мне прежде сомнения. «Изначальный материал слабый, удастся ли получить путивльца? — думал я. — Наделал этим процессом столько шума… А вдруг ничего не выйдет?» Тут ко мне подошел господин Спесивцев и на ухо шепнул: «Для чего тебе все это надо? Только не говори, что для науки, для биологического рывка. Я не хочу слушать этот порожняк. Признайся, сколько денег можно заработать, — тогда обеспечу поддержу. За бесплатно не работаю. С любого дела беру двадцать процентов. Надумаешь — подай знак. Жду!» Едва он отошел от меня, как мой чуткий слух уловил брошенную, видимо, себе под нос реплику истца: «Небось, задумал фирму открыть, чтобы какие-нибудь липовые таблетки выпускать и от населения бабки грести. Пусть долю отстегивает!». «О чем это он? — удивился я. — С чего он двадцать процентов просит? С объема генного ансамбля? Но как можно такое вычислить? А передать? Какая-то несуразная просьба. А про таблетки? Что это с ним?» Похоже, никто всерьез не проникся теми идеям и чувствами, которыми я пытался заразить участников процесса. На меня глядели лишь мрачные, иронические, требовательные глаза моих незамысловатых кузенов. Складывалось непонятное ощущение: то ли они хотели оплевать меня, то ли использовать в каком-то коммерческом проекте. И мне вспомнилась мысль Николая Федорова о еще несовершеннолетнем возрасте homo sapiens. Я улыбнулся: терпимость путивльца обязывала меня выслушать весь поток критики. «Слово предоставляется главному свидетелю, — заявил судья. — Пожалуйста, офицер милиции, вам слово». — «В нашем отделении нет компьютера. А преступность в городе растет. Вот я и подумал: можно наложить штраф на Караманова и изъять у него электронную машинку. Хоть его компьютер и старый, но нашей службе участковых подойдет. Тут говорили, что у обвиняемого имеется своя биологическая лаборатория. Биология и криминалистика — близкие профессии. Ваша честь, если вы вынесете вердикт, запрещающий Караманову продолжать занятия генной инженерией, то постановлением суда отпишите всю его технику нам. Мы испытываем острую нужду во всех этих склянках и колбах. Впрочем, об этом я уже говорил, а сейчас хотел бы сказать о другом. Наш адвокат все время что-то записывает. Мне кажется, он готовит фельетон в газету. Представляете, открываем мы завтра “Вести” — и видим себя в гротескном свете. Можно просить вас вынести постановление суда, согласно которому я изъял бы у него все записи? И никакого фельетона не будет». — «Вы, пожалуйста, ближе к расследуемому делу!» — еле слышно перебил его судья. «А как же с адвокатом? Мне совершенно не хочется в карикатурную статью попасть. Вам тоже не советую!» — «Подойдите ко мне после вынесения приговора по главному делу. Вам еще есть что сказать суду? Но только по существу дела». — «Нет, я закончил». — «Тогда прошу всех выйти. А вы, Караманов, останьтесь. Для подготовки приговора суда я должен вас коротко проинтервьюировать. Вердикт суда разрешается слушать всем желающим». — «Как так? Зачем нам выходить?» — возмутился прокурор. «Что, в России новое законодательство?» — решительно подскочил к судье адвокат. «Судья подкуплен! Жди сюрпризов!» — в сторону пробормотал милиционер. «Если гонорара не будет, я подам иск в высшие инстанции! — склонился к моему уху господин Спесивцев. — В России так дела не делаются. Обманешь — тебя ждет наказание по понятиям! Сколько ты ему обещал?» — «Дай компьютер по-хорошему. Иначе все равно отнимем! Все возьмем!» — заявил участковый. «Если в этот раз не посадим, то в следующий раз обязательно отправим на лесоповал! На пять — почему на пять? — на десять лет! На всю жизнь!» — ухмыльнулся прокурор. «Держитесь, я уверен в благоприятном исходе!» — пожал мне руку адвокат. Тут все они вышли; я услышал голос судьи: «Караманов, прошу подойти ближе, чтобы я мог с вами говорить!» Это был уже третий суд в моей жизни. Сухие слова я знал наизусть: «Именем Российской Федерации…» Впрочем, судья начал с другого: «В ваших мыслях проглядывает новизна, но ее так мало, что всякий раз приходится брать лупу, чтобы увидеть что-то существенное. Французский философ Кондорсе в 1795 году в своей работе “Эскиз исторической картины развития человеческого духа” писал, что “в ходе своего развития, в поступательном совершенствовании человечества будет все более увеличиваться срок человеческой жизни и даже появится возможность человеческого бессмертия”. Что вы скажете по этому поводу?» — «Господин судья, среди человеков было немало умнейших личностей. Философ Кондорсе — один из них. Но предвидеть какое-то событие, не имея духовных сил его приблизить или осуществить, и попытаться реализовать эту научную программу — две совершенно разные вещи. Его соотечественник Ренан тоже допускал возможность воскресения. Он писал, что в череде непрерывных эволюций Вселенная будет заселена существами новой и исчезнувших цивилизаций. В высказываниях одного из предшественников иммортализма Герцена можно встретить следующую мысль: “Смерть вовсе не лежит в понятии живого организма, она вне его, за его пределом”. Или у Радищева: “Блаженство твое, совершенство твое есть цель…” Но разница между нами в том, что я могу, я хочу, я стану заниматься этой проблемой практически. Поймите, как только путивльцы обретут бессмертие, они тут же выйдут за грань времени и пространства, для них перестанут существовать условности, влечение к плотским утехам, культ вещизма и попсы. Деньги утратят какой-либо смысл, единственной ценностью станет разум. Разум, не закованный в цепи, не обледеневший, как шапка полюса, не разваленный и обесцененный, как советский рубль. Разум будет сопоставим с безмерным пространством Вселенной. Господин судья, материя не имеет конца. Эта простая мысль вам давно известна. Но почти все философы приходили к предвидению “того самого времени” в результате интеллектуальных поисков, я же осознал свое предназначение с самого рождения, почти ничего не зная об их трудах. Вот в чем разница. Я прошу вас разрешить мне действовать. Многие говорили о новых генетических, эволюционных возможностях — Декарт, Огюст Конт, Пристли, Радищев, Соловьев, Герцен и так далее. Но только Василий Караманов — с вашего разрешения, разумеется! — возьмется за это великое дело по-настоящему. Надежность моего внутреннего мира позволяет строить далеко идущие планы». Некоторое время судья молчал. Потом медленно заговорил: «Вы сами сказали, что человек разумный прошел определенный путь развития за две тысячи поколений. Позвольте, но ведь это совершенно немного, почти что ничего! С другой стороны, с эпохи кембрия, когда впервые появляются зачатки центральной нервной системы, до возникновения головного мозга в современном понимании прошло более пятисот миллионов лет. Хотя сам этот процесс уводит нас намного дальше, в глубь геологических эпох. Поэтому можно ли требовать от человека слишком много? Он еще даже не в колыбели, он в материнской утробе! Скажите, любезный, почему вы так яростно, ненаучно нетерпеливы? Ведь если проанализировать ваши желания, то напрашивается вывод: вы мечтаете не столько усовершенствовать человека, сколько вступить в соревнование с самой природой. У материи, видимо, существует свой график. Насколько прозорливо вмешиваться в него пусть даже вам, путивльцу? Это словно вызов мировому разуму: один из начальных продуктов материи, то бишь вы сами, начинает спорить с универсумом. Лист спорит с деревом, волос с человеком, клык с кабаном, перо с птицей. Насколько это перспективно, научно, в конце концов? Вы сами можете наблюдать в рамках одной человеческой жизни, какие колоссальные изменения претерпевает демографическая картина на планете. Если белых, или кавказцев, по данным ЮНЕСКО на 2000 год было 25 процентов от всего народонаселения планеты, то к 2025 году их число сократится до 13, а к 2050 году — до 9 процентов. Это ли не показатель того, что в самой материи происходят колоссальные изменения — как в масштабах всего универсума, так и в его составляющей, у человеков? Господин Караманов, вы как-то рассказывали об Автобусе- Vita , следующем по определенному маршруту. Я не стал бы с вами спорить, если бы вы предложили новый маршрут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25