По их бизнесу это убийство прокатилось асфальтовым катком с рифленым валиком: на фондовый рынок обрушилось цунами такой высоты, что у всех ноги промокли до самых подмышек. Многие утонули. Каждую неделю — как минимум раз — правительство заседает да решения принимает, призванные защитить отечественный фондовый рынок от несправедливостей мирового фондового… Крупняков, так-сяк, поспасали в бюджетном порядке, а мелочь — тони как хочешь, живи как можешь…
— Слышь, пап, может тебе деньгами помочь? У меня есть немного свободных?
Как захохочет папаша в ответ, клубы дыма из него, словно он маленький одноголовый огнедышащий дракон… Отсмеялся и сразу погрустнел.
— Нет, сын, очень тебе благодарен, но — нет. Мы с Яблонски тут покумекали, собрались с силами… Короче, решили из бизнеса не выходить, а просто спуститься вниз на несколько ступенек и учиться скромности.
— Если на несколько ступенек — то это не страшно.
— Или на несколько пролетов, что тоже, в конечном итоге, не катастрофа вселенская. Видишь, я даже мотор не продал, просто поставил временно на прикол, чтобы зря бензин не жечь. А у тебя что, Рики? — Отец занес было руку и убрал… Не знаю уж, что он собирался сделать — за плечи обнять, или по голове погладить… да только давно ушло то время, когда это воспринималось нормальным и естественным…
— А что у меня? Нормально. Представляешь, я уже в деньгах на докризисный уровень вышел, потому как начальство меня уважает. Но цены-то подросли! И у Шонны пока с гонорарами затор, потому что «глянец», журналы эти женские, все никак не соответствуют серьезности нынешнего момента, не отлепить, понимаешь, столице остатков траура. Но по большому счету, все это пустяки. Молине звонил. У них, у Макса, тоже чуть было весь бизнес в выхлопную трубу не улетел, но сгруппировался Макс и вырулил. Все, говорят, более менее теперь…
Про матушку отец не спросил традиционно, а я не ответил. У матери кроме пенсии были и есть всякие разные накопления, оставшиеся ей от продажи наследственной недвижимости, но она очень бережно ими распоряжается, так что и у нее благополучие.
А вот у отца и у Яблонски в глазах не весело, как бы они там не бодрились на людях. И как мне быть? Лучший путь — не замечать. Я же предложил денег — отказался. Но отказался тепло и необидно, так что если вдруг… мало ли… сам обратится, я так это понял. Если его устраивает — меня тем более. С другой стороны, отец сейчас живет в здоровенной квартире, в хорошем районе, видимо у них с Яблонски действительно хорошо дела шли. Квартира — не то что прежняя, хотя и не сказать чтобы ухоженная. Но — денег стоит, даже в наше суровое время: продаст эту — въедет в другую, поскромнее. А что у него с пенсией? Не так уж много лет ему до пенсионного возраста осталось, совершенно я не в курсе — положена она ему, не положена?
Но, как я уже говорил, траур оказался не вечен. Преступника, наемного убийцу, изобличили и арестовали, об этом вся пресса дудела, а потом как-то так все тихо погасло. Грозился господин Президент показать процесс на весь мир, но получилось с точностью до наоборот: вообще закрыли тему, наглухо, ничего нигде не узнать. Ши передавала самые что ни на есть достоверные слухи, но каждый раз иные: то сбежал преступник, то ждет суда, то расстреляли его, а то и вовсе не было никакого преступника-одиночки, а был дворцовый переворот, затеянный Самим… Да какая разница, по большому-то счету?
Гламурные журналы — вот он, главный фондовый, промышленный, идеологический и моральный индекс нашего родимого Бабилона: опять они наполнились сплетнями, рекламой и бесконечными изображениями цветных тряпок на вяленых тушках роковых полукрасоток, стало быть — живем!
Мир наш велик и огромен, и наполнен чудесами, в этой простой истине я вынужден убеждаться чуть ли ни каждый день. Просто одни чудеса большие и редкие, а другие — малые и частые. Если же большие чудеса зачастят ко мне, то я мгновенно привыкну к ним и буду считать за малые. Одно дело — вы заходите в аптеку, купить анальгин от головы, и становитесь в очередь за чихающим и кашляющим Миком Джаггером, а за вами пристраивается мэр Бабилона, господин Цугавара, с рецептом в руке… Чудо? И еще какое, мало кто в него поверит. Но представьте себя на суперэлитном голливудском пати после вручения Оскара: да на нем даже Юлий Цезарь из сумасшедшего дома почувствует себя ничтожной козявкой, да там пьяные под столом — все не ниже Нельсона Манделы рангом!
Голливуд не Голливуд, но мне довелось повторно встретиться с великим чудом, прежде чем оно постепенно трансформировалось для меня в обычные, хотя и не повседневные, но престижные знакомства и связи.
Сидим, однажды, в приемной директора вдвоем: Я и Кохен. Кохен — новоиспеченный начальник «силового» отдела, я — по-прежнему начальник аналитического. Но в моем отделе работает аж семнадцать человек, потому что мне прирезали архивные угодья и программеров. Вот так вот, это при том, что я не знаю, как руководить новыми подчиненными. Впрочем, есть у меня на это заместитель, которого я из Винса вырастил, Винс мастерски справляется с разросшимся штатным расписанием, он главный боцман у меня на корабле, в то время как я просто должен выдавать результаты «на гора». Я высказываю вслух, — что мне нужно знать или иметь от внешнего мира, а Винс выбирает посредников между мною и вселенной, из числа сотрудников моего отдела.
— А не худо бы мне посчитать динамику изменения заработной платы на текстильных складах за три последних года. Винс?
— Гм… Сделаем. Тэк… Этих туда, за справками и ведомостями, я и этот… — в архив. Мелисса пусть поднимет у себя справки за прошлый год. Я сам ей их давал…
И через два рабочих дня Винс кладет мне на стол папочку, в которой, наряду с другими бумажками, лежит справка о запрошенной средней зарплате сторожей и кладовщиков, поименно… А оттуда я уже намечаю направление поисков, связанных с внутрифирменными хищениями… Иногда я ошибаюсь, но в тот, «складской» раз, угадал. Рутина.
И вот сидим мы с Кохеном, десять минут рабочего дня, пятнадцать… Это очень долго по нашим «совиным» меркам, почти что даже и моветон… Либо весьма важные обстоятельства послужили причиною задержки. Кохен кивает мне и подмигивает, чтобы я потерпел, что именно весьма важные, и я ему верю, потому что он со вчерашнего дня в курсе проблемы.
Запускают нас под самые светлые очи в «Сове», и генеральный директор, удалив из кабинета всех, лично дает нам с Джорджем поручение весьма щекотливого свойства: надо избавить некую киностудию от профсоюза, там окопавшегося. Фирма очень старая, очень известная, кино— и телепостановки ее все мы видели, с самого детства… Разумеется, помимо известности и стажа, фирма обладает большими деньгами и немалой привлекательностью для актеров, инвесторов, гангстеров, профсоюзов, охранных фирм. Если мы «выкинем, нахрен» всех этих защитников трудового актерского люда, то тем самым обеспечим себе престижнейших клиентов и хорошие, надежные, долгосрочные прибыли. Раньше, до кризиса, вызванного убийством прежнего Президента Леона Кутона, дела делались чуть проще, а ныне — всюду приходится ухо востро держать. Дело в том, что до кризиса профсоюзы в кино и на эстраде почти всюду были под влиянием гангстеров, были их вотчиной и кормушкой, а после того, как гангстеров слегка подвыкосили без суда и следствия, многие «творческие» профсоюзы обрели свободу. Но что такое профсоюзы в современном мире? Это наемные работники, объединившиеся в общественные организации, с целью защиты своих интересов от посягательств работодателей, сиречь эксплуататоров. Или, иначе говоря, те же гангстера, шайки, которые шантажом и угрозами выбивают себе преференции и послабления из работодателей. И тормозят любой прогресс, любые новации, кроме повышения расценок на их услуги и накачивания социального пакета льготами. Первою профсоюзной организацией на свете были луддиты, если вспомнить. Я давно, с детства не люблю профсоюзы, еще со времен первых просмотров блокбастеров… Помню, все удивлялся я, почему в конце фильма чуть ли ни по десять минут подряд идут тупые титры с упоминанием всяких разных ассистентов помощника администратора… Вот поэтому, что профсоюз требует так. И не дай бог занять эти десять минут зрелищным фоном, могущим стать частью фильма, сбивающей внимание с просмотра этих самых титров! Нет, время и пленка тратится впустую, для голимого тщеславия неквалифицированной рабочей силы, или, как это теперь модного говорить: из соображений политкорректности. Но девяносто пять процентов титров все равно никто не читает и читать не будет, разве что пленку с фильмом отдать Робинзону Крузо.
Профсоюз требует платить себе, своим людям, не меньше высоко задранного минимума, но не всем, повторяю, а только работникам профсоюза, и он же запрещает работодателю нанимать кого-либо помимо профсоюза… Это, что ли, свобода бизнеса? Я потом, уже в «Сове», познакомился с деятелями профсоюзного движения, и не встретил ни одного из них, с кем бы я пожелал приятельствовать на работе и вне ее. Бессовестные и циничные люди. Впрочем, быть может, мне просто не повезло со знакомствами… Так вот: профсоюзы на телестудии обрели свободу от гангстеров, и… ничего не изменилось в лучшую сторону. Они, профсоюзные вожаки, перестали «отслюнивать» гангстерскую дань в пользу собственных карманов, а сами обленились и обнаглели, приблатнились, типа. Студия может и хочет уложиться в намеченный бюджет, а профсоюз капризничает и палки в колеса сует по каждому поводу, деньги выцыганивает… И что теперь делать? Они, все-таки, формально не гангстера, тронешь им ребра или рыло — настучат в полицию… Кохен парень жесткий и хладнокровный, с гангстерами разбирается «на раз», если они нас к этому вынуждают, но и он не любит подставлять свою голову под карающий меч Республики, особенно во имя чужих интересов. Я считаюсь импульсивным, однако, в пристяжку к Джорджу Кохену меня определили не за это, а за мою способность искать обходные пути, ведущие к цели… И Кохен меня ценит, но, подозреваю, отнюдь не за мои аналитические способности, все не теряет надежды заманить к себе в отдел.
— Рик, Джордж… Вы толковые парни, на вас надежда. Нам во что бы то ни стало надо ублажить клиентов, ну вы понимаете… Нам расти надо, расширять базу и сферы влияния. Комбинат мукомольный от нас уплыл? Уплыл, хотя и нет в том вашей и нашей вины. Но зарплаты мы должны выплачивать? Аренды-херенды, налоги-хероги… Все течет вокруг нас, все меняется, и нам нельзя тонуть. Поддержку окажем любую, в пределах разумного, от явного криминала с вашей стороны открестимся внаглую, имейте в виду.
— Это-то понятно.
— Что тебе понятно, Кока? Что тебе понятно, пыхтело красномордое? Кроме вас двоих у меня сотни человек штатного расписания, все с семьями. Мне их подставлять, если вдруг вы не туда пальбу откроете? А? Мы же не бандюганы угрюмые, вы же сами должны все понимать. А ты, Рик, чего скалишься? Тебе тоже все понятно?
— Да нет, просто меня прикалывает, что вы каждый раз объясняете нам, что с легкостью от нас откреститесь, оставите гнить на нарах.
— Гм… Ну и что? Кто-нибудь из вас может припомнить такой случай? Чтобы мы реально отказали в поддержке кому-то из своих? А? То-то же. Но вы оба должны понимать, что игрушки наши очень серьезные. Если вы откажетесь от дела, то мне-то отступать некуда, все равно не откажусь, дальше буду искать людей и способы. Я обещал клиентам, они мне верят. Итак?
— Я не красномордый, просто галстук жмет. Короче… да, Рик?.. Мы с Риком попробуем.
— Я рад. За нами не залежится, в случае успеха. Каждому хватит из премиальных на новый европейский мотор, плюс благодарность на доске приказов и по букету роз на рабочий стол.
— И руку пожмете?
— Да.
— Одному из нас, или каждому?
— Проваливайте нахрен, господа начальники отделов, все шутки после окончания рабочего дня. Стоять. Держите по авансу…
Ну и сукин сын, этот наш генеральный: побрил обоих! Мы — Кохен первый — доверчиво тянем руки за обещанным авансом, а он их поочередно пожал пустой своей рукой! Смешно получилось.
— Ну, что, Джордж, берем ребят и станковые пулеметы, поедем решать вопрос немедленно?
— Угу. Я на сегодня свое отработал, домой поеду, спать и пиво пить. И думать, что и как. А ты? — Я бы тоже был рад смотаться с работы, повод подходящий, причина уважительная, да со складами небольшие замороки, без моего участия не доделать, ибо слишком многие ниточки расследования замкнуты именно на меня… остается позавидовать Джорджу: счастливый!
— Не, я останусь, меня мое совещание ждет, в отделе. Слушай, Джордж, ты раньше меня в курс вошел, у тебя есть какие-нибудь привязки по делу, зацепки, наметки, планы? Мне ведь тоже куда-то думать надо?
— Есть, но мало. Я тебе на дом скину, по электронной почте.
— Годится. А что там?
— Три или четыре фото наших фигурантов, три странички досье.
— На каждого три странички?
— На всех вместе. Понимаю сам, что хило, но…
— …чем богаты, тем и рады… Шли, изучим. Не забудешь за пивом, что прислать должен? — Джордж даже и отвечать поленился, пожал мне лапу и — к себе в кабинет, за шляпой и портфелем.
Это было одно из самых дохлых дел во всем моем послужном списке. Мало того, что мы должны были решить вопрос радикально, так еще и перечень планируемых мероприятий мы с Джорджем обязаны были утверждать у генерального. Старшим в нашей связке считался как бы Джордж, но мозговым центром утвердился я, что породило бюрократический парадокс из прелюбопытнейших: докладывал о планах, отдавал оперативные приказы, отчитывался о проделанном и становился под все командирские молнии — Джордж, а громоотводом служил я! «Что же ты, Рик, совсем мозги растерял? Ты хотя бы отдаешь отчет, что за ахинею ты придумал? Пьяным, что ли, записку писал? А ты, Кока, ты куда смотришь, командир, мля, из лопуха мундир? Ты чем читаешь, головой, или, извиняюсь, другим местом? Этот субчик нас втравит в беду своими прожектами, будьте нате… Идите, проект порвите напополам, поровну и подотритесь им.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52