Ты молодец.
— Как это? — Шонна смотрит на меня недоверчиво, не взялся ли я ее прикалывать на сон грядущий? Нет, конечно. Я не прикалываю, а убалтываю, снимаю с моей дорогуши напряжение.
— Императив природный: при угрозе, или намеке на угрозу — все семейство под крыло, в поле зрения и в пределы досягаемости. Когда угроза миновала — сделала следующий правильный шаг: детишек на микроканикулы к дедушке и бабушке, подальше от маминых переживаний. Ты поступила как положено. Дай я тебя поцелую.
— Ричик, можно мы не будем сегодня, я просто никакая.
— Я же только поцеловать. В щечку, без развратных намерений. Ну-ка… Во-от. И все. И пойдем в кроватку. Включим телевизор и ты заснешь. Пойдем…
Шонна заснула, а я нет. Раньше всегда я первый засыпал, но с некоторого времени пошли подвижки в издавна заведенном порядке: меня стала посещать бессонница.
Вспомнился почему-то кленовый лист, прыгнувший на ветровое стекло моего мотора… Я собирался, собирался его нарисовать, да так и не собрался. С работы меня не выгнали, по-моему, даже и не собирались этого делать, а теперь я подтвердил свою ценность, хотя бы тем, что частенько приношу заказы от новых и старых клиентов. Папахен мой сохранил в себе человеческое и живет, нашел в себе силы чего-то хотеть и добиваться… Шонна постоянно где-то учится, какие-то работы пишет, мечтает стать журналисткой, писать для модных глянцевых журналов…
Я — тоже не промах, но… Какой-то я нерешительный. Да, болтаюсь, плыву по течению, которое, между прочим, всегда вниз, а не вверх. Шонне вру, детей почти не вижу, работой не живу, не горю, в рисовальческом деле застрял на одном месте, разместил его в системе предпочтений — «по остаточному принципу»…
Раньше-то я думал, что одиночество — это выдумки поэтессок и поэток, не вышедших из прыщавого возраста, а теперь — как-то так, что-то, где-то, в чем-то — начинаю осознавать реальность подобного ощущения. Вроде бы, весь я, все двадцать четыре часа в сутки нахожусь среди людей — вот и сейчас обнимаю одного очень хорошего человека женского пола — и в то же время…
Бобби Бетол — тот одиночка классический: бездетный холостяк, без семьи, без друзей… Но он-то терпеть не может оставаться один, лучше будет на работе круглые сутки торчать, чем дома, один и без людей… Собутыльники, любовницы, партнеры по покеру — лишь бы не одному! А я-то — как раз по-другому: во мне проснулся вкус быть наедине с собой, со своими мыслями… И на фиг, спрашивается, они мне нужны, мысли эти? Если их не воплощать в события и поступки? А я как Бобби Жук почти: занимаюсь чем угодно, только не собой. Перед Шонной-то я бравировал, но сам ведь понимаю: попади мне в лоб пуля этого мелкого «гражданского» калибра — и нет меня! Странно: меня — и нет…
Над вопросами собственного бытия и небытия невозможно не задумываться, и я после тщательного размышления понял для себя: я очень боюсь смерти.
Но — не сочтите за браваду — не потому что я трус, а потому что… Как бы это объяснить… Все мы смертны, тут уж, в этом осознании, можно поднапрячься и быть смиренным, но — смертный смертному рознь! Этот… который в Париже башню построил: инженер Эйфель, и Моцарт — тоже были смертные, но не зря ведь жили. Понимаю, что звучит довольно пошло, а все-таки для меня сей аргумент — отнюдь не пустой звук!
Со всех сторон я смерти боюсь: просто как человеческая биоединица, как отец моего маленького семейства, обеспечивающий жизнь и безопасность тех, кто мне дороже меня самого, как представитель человечества, способный что-то такое сделать для всего мира, оставить свой след в истории…
И получается, что по всем трем основным параметрам — рано мне покидать юдоль земную, не готов я к этому, просто не готов.
Впрочем, я не собираюсь, в ближайшие сто лет.
Глава седьмая

В которой главный герой постепенно учится понимать, что мудрость — это выживший из ума цинизм.
Наш Жан повадился таскать из школы одни пятерки. И по арифметике у него пять, и по природоведению пять, и даже по чистописанию!
— А по пению-то у него за что пятерка???
— Потому что пел хорошо. Наш сын старается на всех уроках, не только на арифметике, у него отличный слух, и учительница его хвалит.
— Наш сын! Не-ет, я таким не был.
— Да уж, знаем, каким ты был. Насмотрелись.
— Плохим разве? Шонна, птичка, разве я был плохим?
— Ну… Что бы ты хотел услышать: горькую правду, или сладкую ложь?
— Сладкую ложь.
— Тогда ладно: редко, иногда, но видны были в тебе проблески чего-то приличного и хорошего.
— Ах, вот как? Проблески? За кого же ты замуж вышла, интересно знать?
— Да, Ричик. А теперь пойди и объясни Жану, что тебя не устраивают его школьные успехи и хорошее поведение. Угу, так и скажи: хватит пятерок, сын, неси в дом единицы и «пары»! Будь как все отбросы общества.
— А где он, кстати?
— На внеклассных. Учится танцам и этикету.
— С ума сойти! Времена пошли… В нашей муниципальной школе, простой и бесплатной, ничего подобного не бывало, и жили при этом. И хорошая школа была. Этикету и танцам!
— А у него есть. Но папа недоволен, папе нужно, чтобы дети не танцам учились, а курению и дракам в туалете. Учись у папы, сынок.
— Но я же так не говорил.
— Тогда незачем лицемерно вздыхать и качать головой. Твой сын — один из лучших во всех начальных классах. Дай Бог, чтобы и Элли взяла с него пример, когда в школу пойдет.
— Мне очень забавно слушать, когда ты начинаешь говорить с расстановкой, отделяя одно слово от другого. Точь в точь, как моя классная руководительница, в приступе большого и плохо скрываемого гнева. Элли? А Почему бы ей не быть примерной? Во-первых, она девочка, ей положено быть опрятной и благонравной, а во-вторых, она читать и считать научилась еще раньше Жана.
— Ну, я бы так не сказала, что раньше… Они одинаково начали по-настоящему понимать счет и буквы, и Жан и Элли, почти в четыре года.
— Без разницы: гены отца свое берут, оба великолепны. Вот бы нам еще пару-тройку детишек?
— Ричик, не шути так.
— Я не шучу.
— Тогда успокойся. Ты сколько раз рожал? Ни разу? Вот и молчи в тряпочку, а с меня хватит кесарева сечения.
— Что ты, дорогая, я же понимаю…
— Вот и молодец. Лучше скажи, как тебе моя статья? Только честно?
— Круче не бывает. Да еще и денег заплатили! Я дважды перечитывал, хотя ровно ничего не понимаю в женских клубных обычаях.
— Ты вот смеешься, а мне эти сто двадцать пять талеров гонорара дороже любых бриллиантовых диадем, потому что я сама, понимаешь, чуть ли ни первый раз в жизни сама их заработала!
— Еще бы не понимать! Я горжусь тобою, дружок, и с этого дня обещаю начать копить на бриллиантовую диадему для одной прелестной телки!
— Как сейчас дам за телку!
— Дай, конечно. Дай же…
— Нет, ты неисправим. Отпусти… Ну, пожалуйста… Любого другого я бы уже сто раз назвала идиотом, а тебя зову обедать. Мой руки и пойдем.
— Я уже мыл.
— Когда ты мыл?
— Как пришел, так сразу и помыл.
— Но ты же после этого пылесос разбирал? Марш, марш. Я и сама что-то не ко времени проголодалась, только боюсь, передержала я котлеты, баранина очень уж капризное мясо…
— Бараньи котлеты? Ура-а!
— С обжаренной картошкой по-французски. Салатик из помидоров, салатик из огурцов. И еще просто салат, веточками, хрум-хрум. Грушки, сливы… Чай с птифюром.
— Так что же ты сразу не сказала? Бегу мыть!..
— Надеюсь, твой обеденный перерыв позволит нам попить чаю не у дверей, не в два глотка, а как положено, не спеша. Ты же так редко дома обедаешь.
— Если не позвонят с работы и не выдернут — конечно попьем, что же я — враг себе? Вот, теперь ты снова заговорила как нормальный человек.
— Что значит — снова?
— Гм… «Ричик! Пойди — и — объясни — Жану, — что он — должен — быть — двоечником!'
— Неужели я говорю таким мерзким голосом?
— Нет, дорогая, ни в коем случае! Это я передразнивал, утрировал. Тихо!.. Да? Он самый. Котлету жую. Что?.. Потому, что мне положен обеденный перерыв, и иногда, раз в два месяца, я им пользуюсь, как ни странно. А?.. А что, Карлик один справиться не может?.. Когда это он успел?.. Слушай, Санта, через… сорок пять минут — это не смертельно будет?.. Сенкс… Спасибо, говорю! Доедаю и выезжаю. Чао.
— Ну вот, накаркала…
— Ши, лапушка, никогда не говори на себя такими словами, ничего ты не накаркала. Мы отлично успеем попить чаю, я все рассчитал. Карл наш ногу сломал, прямо в офисе, на лестнице споткнулся. В то время как наши уважаемые клиенты заплатили вперед и нуждаются в оперативной консультации специалиста с высшим юридическим образованием; вот меня дежурный и выдернул, как самого крайнего. Проклятые трубки! Раньше, когда с пейджерами, все же таки проще было мотать служебные обязанности, теперь — всюду достанут. Пьем!
— А ты не обманываешь меня? Ричик, тебя не на стрельбу зовут, не на перестрелку с оголтелыми наркоманами?
— Не-ет. Здесь все куда серьезнее: помотают нервы будь здоров!
— А в чем дело?
— Две ветви семейного клана не могут поделить доставшийся в наследство особняк с единственным парадным входом, в котором оба этих клана живут и размножаются, и сам парадный вход. Мы представляем интересы одной из сторон. Вот они и нагрянули к нам: выть на луну, жаловаться на обидчиков-захватчиков и качать права, потрясая нотариально заверенными фрагментами частной переписки. Ловкий сукин сын этот Карл: сломал ногу и лежит себе в гипсе, в ус не дует.
— Что, так серьезно у него?
— Говорят, открытый перелом аж в двух местах… Все, моя птичка. Пора мне бежать. Горько — но, увы… Ты когда Элли заберешь? Она ведь просто в садике, надеюсь, не на репетиции «Гамлета»?
— Да. Мы с Жаном ее заберем. Он скоро придет, я его покормлю, и мы сразу к Элли. А ты когда вернешься? Стой, у тебя сейчас запонка убежит…
— Вот уж не знаю. Как обычно, часам к девяти. Но постараюсь раньше… Чур, в губы!
Эх… Замечательная штука: домашний обеденный перерыв. И такая короткая. Вздохнул и поехал, а как еще?..
Частная школа… Хорошее дело, если деньги есть, спорить не стану. Все, что касается качества обучения, внешнего вида детей, учителей, гигиены, гарантированной безопасности от выплесков безумного внешнего мира — в нашей школе на высоте, иначе бы мы с Шонной за это не платили. А платим-то немало… Если бы, к примеру, мне удалось перетянуть ее, школу, всю целиком, под контроль нашей «Совы» — я бы целый год считался кум королю, только бы и забот осталось — куда премию потратить… Увы, как раз в этой области нам не удается пустить корни, ибо очень уж лакомые места, конкуренция немыслима велика и «не рыночна»: там «лапа» наверху еще важнее взятки, что, впрочем, не исключает… Есть школы с раздельным обучением, где классы из одних мальчиков, или классы только из девочек… Шонна говорит, что это постепенно входит в моду. Не знаю, в «нашей» школе обучение совместное, и мы не против. Но никакая, самая передовая и высокооплачиваемая система обучения, не способна уберечь маленького человека, семи лет от роду, от неписаных законов человеческого общества, от категорических требований общества эти законы соблюдать! В любом классе, в совмещенном и раздельном, девчоночьем и мальчишечьем, есть свои альфы и омеги, избранные и парии, сильные и слабые, лидеры и ведомые — и нет инстанции на Земле, способной эти лютые законы отменить.
Жан славный парень, очень добрый, открытый, умный. Физически — нормально развит, без отклонений, росту — если верить врачам и их таблицам — чуть выше среднего… или среднего… Плечи у парня будут широкими, в папу, я точно вижу, координация движений у него на высоте, очень пластичен. Но миролюбив, мягкосердечен. И нашелся один тип, одноклассник, который взялся его задирать: пинать, за волосы дергать, за воротник… Что ни день — приходит из школы «с трофеями» на одежде, а иногда и на лице.
Я не сразу узнал об этом деле, чуть ли ни в начале второй четверти. Женушка моя по телефону обсуждала проблему с подругой, и я услышал. О, как я взбесился тогда! Единственные моменты в нашей жизни, когда Ши меня не любит и откровенно боится, если я впадаю в ярость вот такого накала! Они, черт бы всех этих ее кумушек-подруженек подрал, решили, чирьи им на клиторы, что мне об этом говорить ни к чему, топтать их всех по-страусиному, потому что, мать им коза луговая, предполагается, что я могу пойти в школу и наломать там дров, или, того хуже, отловить родителя обидчика нашего сына и побить его…
Они же, на совместных очных и заочных телефонных совещаниях, избрали путь жалоб классной руководительнице, переговоров с родителями обидчика, и, самое ужасное, задабривания обидчика с помощью мелких подарков. Нет, на самом-то деле я их не особенно и виню: хотели лучшего, думали как умели…
Боже мой… Вот в чем порок неполной семьи: ведь если маленький человечек осваивает родную речь, перенимая от старших, в общении, — «из языка в язык», то логично предположить, что и стереотипы поведения должны закладываться на родительских примерах. В животном мире, среди приматов, это так, а в человеческом — тем паче. От мамы ребенок усваивает одно, от папы — другое. При этом, физически, девочка, следуя заложенной с рождения программе, формируется по женскому типажу, мальчик — по мужскому. И естественно, что мальчику, для полноценного психологического развития, помимо основного папиного влияния, необходимо мамино, а девочке — дополнительное папино. Если же семья неполная — неминуемо возникнет перекос, ребенок, будучи мальчиком (девочкой) по набору половых признаков, просто не представляет, без наглядного ежедневного примера, как нужно оптимально себя вести по папиному (маминому) стереотипу своего пола. Ши — лучшая из всех женщин на свете, но ведь она не мужчина, она не может, даже если бы и хотела, подать сыну мужской пример. А я могу, но из виду упустил.
И ведь сам виноват: надо дольше бывать с детьми, уделять им больше конкретного тепла, играть с ними, жить их интересами, а не только любить на расстоянии… Разговаривать о высоком, когда подрастут…
Для начала я разобрался с Шонной, убедил ее не вмешиваться в данную проблему, предоставить мне ее решать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52