Доктор Шилдс открыл свой саквояж, достал оттуда пару мягких замшевых перчаток и стал их натягивать.— Если у вас слабый желудок, — тихо сказал он Мэтью, — можете последовать за миссис Неттльз. Мне не нужны дальнейшие осложнения.— Желудок у меня в порядке, — соврал Мэтью. — А... что это за процедура?Доктор снова полез в саквояж и вытащил небольшую стеклянную сферу. Ее безупречная поверхность нарушалась лишь круглым отверстием с выраженным закругленным краем. С болезненным вниманием Мэтью заметил, что этот край обожжен до темно-коричневого приложением огня.— Как я уже говорил... тепло и вакуум. — Из кармана светло-коричневого сюртука он вытащил ароматный кусочек корня сассафраса и ловко вставил его в зубы Вудворду. — Айзек, будет несколько больно, и хочется, чтобы вы не прикусили язык.Вудворд закусил корень, погрузив зубы в привычные бороздки.— Молодой человек, вы не будете так добры подержать свечи?Мэтью взял со стола двойной канделябр. Доктор Шилдс подался вперед и стал водить краем сферы от одной свечи к другой круговыми движениями, все это время глядя Мэтью в глаза, чтобы оценить его присутствие духа. Продолжая нагревать край, Шилдс обратился к Вудворду:— Магистрат, я сейчас приложу вам к спине кровососную банку. Первую из шести. Сожалею о ваших неприятных ощущениях, но больная кровь при этом поднимется от ваших внутренних органов к поверхности, а это и есть наша цель. Вы готовы, сэр?Вудворд кивнул, крепко зажмурив глаза. Шилдс уже держал отверстие банки прямо над огнями свеч секунд пять. Потом резко и без колебаний прижал горячий край стекла к белой коже Вудворда на несколько дюймов выше злобного пролежня.Раздался тихий шум — будто змеиное шипение — и банка крепко присосалась к коже, когда горячий воздух внутри сжался. Через миг после этого мерзкого контакта Вудворд приглушенно вскрикнул с корнем во рту, и тело его дернулось спазмом животной боли.— Спокойно, — сказал Шилдс, обращаясь и к магистрату, и к его клерку. — Предоставим действовать природе.Мэтью видел, что схваченная банкой кожа выпучивается и краснеет. Доктор Шилдс достал из саквояжа вторую банку и снова дал языкам пламени полизать ее безжалостный край. По окончании процедуры нагрева банка была прижата к спине Вудворда с предсказуемым результатом, от которого у Мэтью мурашки бежали по спине.Когда прилепили третью банку, кожа внутри первой прошла стадии от красной до алой и теперь, налитая кровью, коричневела, как зловещий ядовитый гриб.Рукой в перчатке Шилдс держал четвертую банку, поднося ее к пламени свечей.— Вскоре мы увидим представление, насколько я знаю, — сказал он. Голос его существовал совершенно отдельно от его действий. — Наши жители наслаждаются игрой комедиантов каждый год.Мэтью не ответил. Он смотрел, как первый коричневый гриб кожи становится темнее, а остальные два проходят стадию опухания и изменения цвета.— Обычно, — продолжал доктор, — они не приезжают раньше середины июля. Я узнал от мистера Брайтмена — это руководитель труппы, — что два города, где они обычно играют, выкошены болезнью, а третий вообще перестал существовать. Вот причина их раннего приезда в этом году. Но оно и к лучшему, потому что нам нужно для разнообразия что-нибудь приятно отвлекающее. — Он прижал четвертую банку к спине Вудворда, и магистрат задрожал, но удержался от стона. — Мы с женой любили театр в Бостоне, — говорил Шилдс, готовя пятый прибор. — Спектакль вечером... графин вина... концерт в ратуше. — Он мимолетно улыбнулся. — Чудесные были времена.Мэтью достаточно овладел собой, чтобы задать вопрос, который в этот момент возник естественно:— А зачем же вы уехали из Бостона?Доктор подождал, пока будет готова пятая банка, налепил ее и лишь тогда ответил:— Скажем... мне захотелось трудностей. Или, наверное… было нечто такое, что я хотел совершить.— И совершили?Шилдс глядел на край шестой банки, которой водил над огнем, и пламя отражалось у него в очках.— Нет, — ответил он. — Еще нет.— Это связано с Фаунт-Роялом, я полагаю? И с вашим лазаретом?— Это связано... с тем, с чем связано. — Шилдс быстро глянул в глаза Мэтью и тут же отвел взгляд. — А у вас, я вижу, страсть задавать вопросы?Если это замечание должно было запечатать уста Мэтью и утишить его любопытство, то эффект оказался противоположным.— Только те, что остаются без ответов.— Туше, — произнес доктор и прижал шестую банку к спине Вудворда. Магистрат снова вздрогнул от боли, но упрямо промолчал. — Ладно, скажу. Я уехал из Бостона, потому что терял практику. В Бостоне переизбыток докторов, как, впрочем, адвокатов и священников. Дюжина, не меньше, обычных врачей, не считая травников и религиозных целителей. Так что я решил на какое-то время оставить Бостон — и жену, швейное предприятие которой процветает, — и предложить свои услуги где-нибудь в другом месте.— Фаунт-Роял очень далеко от Бостона, — заметил Мэтью.— Ну, я не сразу сюда поехал. Месяц я пробыл в Новом Йорке, провел лето в Филадельфии, жил и в других городах поменьше. Кажется, все время стремился на юг. — Он стал стаскивать замшевые перчатки. — Можете поставить свечи.Мэтью опустил подсвечник на стол. Он успел увидеть — хотя старался не задерживаться взглядом на этом зрелище, а воображением — на мысли о том, каково должно быть ощущение, — как кожа в первых двух банках превратилась в отвратительные, наполненные кровью черные волдыри. Остальные банки шли тем же мрачным путем.— Какое-то время кровь будет подниматься. — Доктор Шилдс сунул перчатки в саквояж. — Как видите, эта процедура снимает застой крови в теле.Мэтью ничего не видел, кроме разбухающих волдырей. Он не смел даже представить себе, как эти банки давят на измученные кости магистрата. Чтобы не пускать мысли в этом болезненном направлении, он спросил:— И вы еще долго собираетесь прожить в Фаунт-Рояле?— Нет, не думаю. Бидвелл мне платит жалованье, и он построил для меня очень хороший лазарет, но... я скучаю по жене. И по Бостону. Так что как только город снова начнет развиваться, население будет здоровым и станет расти, я постараюсь найти себе замену.— А как же то свершение, которого вы жаждете, сэр?Доктор Шилдс склонил голову набок, и намек на улыбку шевельнул его губы, но совиные глаза остались каменными.— Вы ломитесь, как козел через колючие кусты.— Я ценю в себе настойчивость, если вы об этом.— Нет, я не об этом, но я отвечу на ваш достаточно назойливый вопрос, вопреки своему нежеланию подбрасывать веток в огонь вашего любопытства. Мое свершение — то есть то свершение, на которое я надеюсь, — будет двояким. Во-первых, помочь в создании поселка, из которого вырастет большой город и, во-вторых — увековечить свое имя в названии больницы Фаунт-Рояла. И я собираюсь остаться здесь достаточно долго, чтобы увидеть, как произойдут оба эти события. — Он опустил руку и осторожно покачал двумя пальцами первую банку, проверяя ее наполнение. — Влияние Рэйчел Ховарт, — сказал он, — сыграло несчастливую роль в развитии Фаунт-Рояла. Но как только пепел ее будет закопан — или развеян по ветру, или что там Бидвелл с ним сделает, — будет положен конец нашей смуте. Поскольку погода изменилась к лучшему, болотные испарения исчезнут. Вскоре мы увидим прирост населения — как за счет новых приезжих, так и благодаря рождению здоровых младенцев. Через год, смею думать, Фаунт-Роял станет таким же, каким был до этого неприятного события. Я сделаю все, что в моих силах, для его развития, оставлю свое имя потомкам и вернусь в Бостон к жене. А также, естественно, к удобствам и культуре большого города.— Цели, достойные восхищения, — сказал Мэтью. — Надеюсь, ваше имя над больницей поможет вам и в Бостоне.— Поможет. Письмо от Бидвелла с подтверждением этого факта, а также его благодарность за мои услуги могут обеспечить мне место в медицинском товариществе, которое иначе мне бы не предоставили.Мэтью собирался спросить, знает ли Бидвелл о намерениях доктора, но тут в дверь постучали.— Кто там, прошу прощения? — спросил доктор Шилдс.— Я, Николас, — прозвучал ответ. — Я хотел заглянуть к магистрату.Мэтью тут же ощутил перемену настроения доктора Шилдса. Ничего такого радикального, конечно, но все равно примечательно. Лицо доктора будто вдруг стянулось, все тело напряглось, словно невидимая рука схватила его за загривок. И даже голос Шилдса стал резче, когда он ответил:— В данный момент магистрат не доступен общению.— А... тогда ладно. Я позже зайду.— Постойте! — Вудворд вынул корень сассафраса изо рта и прошептал в сторону Мэтью: — Пригласи мистера Пейна войти, будь добр.Мэтью направился к двери и успел остановить Пейна, который еще не дошел до лестницы. Когда Пейн вошел, Мэтью наблюдал за лицом доктора и заметил, что Шилдс старался даже не смотреть на своего согражданина.— Как он? — спросил Пейн, останавливаясь у двери.— Как я и сказал, недоступен общению, — повторил Шилдс с заметным холодком. — Можете сами убедиться.Пейн слегка вздрогнул при виде шести банок и черных волдырей под ними, но обошел кровать и встал рядом с Мэтью, чтобы видеть лицо магистрата.— Добрый вечер, — сказал он, постаравшись выдавить из себя улыбку. — Я вижу... доктор Шилдс вами занимается. Как вы себя чувствуете?— Бывало... намного лучше, — ответил Вудворд.— Не сомневаюсь. — Улыбка Пейна исчезла. — Я хотел сказать вам... что от всего сердца одобряю ваш приговор, сэр. И что вашу работу — и работу вашего клерка, разумеется, — иначе как превосходной назвать нельзя.— Благодарю вас, — ответил Вудворд. Веки у него отяжелели, ему было трудно смотреть.— Могу я вам чем-нибудь помочь?— Вы можете оставить его в покое, — ответил Шилдс. — Вы его утомляете.— Ох, простите. Я не хотел ничего дурного.— Ничего дурного не случилось. — Вудворд с усилием втянул в себя воздух, шевельнулись зеленые корки возле ноздрей. — Я благодарен... зато, что вы... нашли время... и дали себе труд... меня навестить.— И еще я хотел вам сказать, сэр, что столб уже вырезали. Мне известно, что мистер Бидвелл пока не решил, где будет казнь, но, вероятнее всего, на одном из пустых полей на улице Трудолюбия.— Хорошо. — Вудворд с трудом сглотнул. — Это подойдет.Шилдс схватился за первую банку и снял ее с хлопком. Вудворд вздрогнул и прикусил губу.— Мне кажется, вам следует уйти, — сказал доктор Пейну. — Если только вы не хотите мне помочь в этой процедуре.— Гм... да, я лучше пойду. — Мэтью показалось, что Пейн, при всем его суровом опыте, несколько позеленел. — Магистрат, я навещу вас позже.Он глянул на Мэтью с болезненным выражением сострадания и шагнул к двери.— Мистер Пейн! — шепнул Вудворд. — Извините... можно мне вас спросить? — Да, конечно.Пейн вернулся к кровати и наклонился к магистрату, чтобы лучше слышать.Шилдс снял вторую банку. Снова Вудворд вздрогнул, и на глаза его навернулись слезы. Он сказал:— У нас... есть общее.— Да, сэр?— Ваша жена. Она умерла от судорог, насколько мне известно. Я хотел бы, чтобы вы знали... мой сын... погиб от судорог... вызванных чумой. Ваша жена... тоже болела чумой?Рука доктора Шилдса взялась за третью банку, но еще не сняла ее.Николас Пейн смотрел в лицо Вудворда. Мэтью видел, как бьется у него жилка на виске.— Боюсь, что вы ошибаетесь, сэр, — прозвучал какой-то странно пустой голос Пейна. — Я никогда не был женат.— Мне говорил доктор Шилдс, — продолжал Вудворд с усилием. — Я знаю... о таком трудно говорить. Знаю, поверьте мне.— Вам говорил доктор Шилдс, — повторил Пейн.— Да. Что она страдала судорогами до самой смерти. И что это... возможно... была чума.Шилдс снял третью банку и почти беззвучно опустил ее в саквояж.Пейн облизнул губу.— Мне очень жаль, — сказал он, — но боюсь, что доктор Шилдс так же введен в заблуждение, как...В эту секунду он глянул в лицо доктора, и Мэтью был свидетелем того, что произошло потом.Что-то проскочило между Пейном и Шилдсом. Что-то нематериальное, но абсолютно ужасное. На кратчайший миг Мэтью увидел, как загорелись глаза доктора такой ненавистью, что отрицала любой смысл и логику, а Пейн отпрянул, будто от физической угрозы. И еще Мэтью понял, что редко когда видел прямое общение между доктором Шилдсом и Пейном. Его осенило, что именно доктор старался держаться на расстоянии от Пейна, но так хорошо маскировал это чувство, что Пейн даже не подозревал о разделявшей их бездне.Но не только вопиющая эта вражда обнажилась в тот момент. Пейн, наверное, впервые узнал о ней и приоткрыл рот, будто собирался издать возглас протеста. Однако в следующий миг лицо Пейна так же стянуло, как лицо доктора, и то, что он мог бы сказать, умерло, не родившись.Шилдс еще секунду или две подержал между ними эту темную связь, а потом спокойно вернулся к своему пациенту. Он снял четвертую банку, и она отправилась в саквояж.Мэтью вопросительно посмотрел на Пейна, но тот отвернулся, уходя от его взгляда. Мэтью понял, что доктор Шилдс что-то сообщил Пейну этим мимолетным взглядом ненависти, и, что бы это ни было, у Пейна почти подкосились колени.— Моя жена... — произнес Пейн. Горло его стиснули эмоции. — Моя жена...— Мой сын... умер, — продолжал Вудворд, не заметив этой сцены. — От судорог. Вызванных чумой. Простите мой вопрос... но я хотел, чтобы вы знали... вы в своем горе не одиноки.— В горе, — повторил Пейн. Тени залегли у него вокруг глаз, лицо будто осунулось и состарилось на пять лет за пробежавшие секунды. — Да, — тихо сказал он. — В горе.Доктор Шилдс не слишком бережно снял пятую банку, и Вудворд вздрогнул.— Я должен... вам рассказать, как было с моей женой, — сообщил Пейн, отвернувшись лицом к окну. — Она действительно умерла от судорог. Но вызванных не чумой. Нет. — Он встряхнул головой. — Голод ее убил. Голод... и безнадежность. Видите ли, мы были очень молоды. И очень бедны. И у нас была девочка, тоже больная. А я был болен умом... и отчаялся.Все молчали. Даже магистрат в своем затуманенном царстве на краю бреда понял, что Пейн сбросил маску сурового самообладания и открыл кровоточащее сердце и переломанные кости.— Мне кажется, я это понимаю, — сказал Пейн, хотя это его замечание было для Мэтью еще одной загадкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100